Лис Улисс и потерянный город, стр. 93

– Это книги еще с прошлого моего приезда в Градбург… – тихо признался дядя.

Ах, дядя, как же ты мог так меня подставить! Продавал бы свой лед и горя бы не знал. Нет, понадобилось тебе книги просрочить! И что мне теперь делать?

Я поймал на себе насмешливый взгляд Барбары. Она наслаждалась ситуацией. Моя беда ее занимала. Волчица ждала моего падения. Причем, как бы я ни поступил, падение было неизбежно – либо я предам дело, либо родственные узы.

Я разозлился. Ну уж нет, красавица, я не доставлю тебе такого удовольствия! И спасительное решение пришло само собой.

– Срок давности! – воскликнул я. – Десять лет превышают срок давности! Закон не имеет к тебе претензий, дядя! Ты свободен, и эти книги теперь твои!

– Евгений! – возликовал дядя. – Какой же ты умный! Я знал, что ты что-нибудь придумаешь.

Дядя схватил книги и поспешил прочь. Наверно, боялся, что пока он тут разглагольствует, закон может измениться. С законами такое случается.

– А знаете, Евгений, – ехидно сказала Барбара. – На книги срок давности не распространяется.

– Не может быть! – поразился я. – Неужели я напутал?

– Напутали, Евгений. Случайно, конечно?

– Конечно! Должен вам признаться, что в Гимназии у меня по сроку давности была тройка.

– Да? Ну, это многое объясняет. А у меня была пятерка. У меня, – Барбара усмехнулась, – по всем предметам были пятерки.

Мне не понравилось, как она со мной говорила. И не зря. Как я узнал намного позднее, уже в эти минуты Барбара обдумывала подробности доноса на меня…

Роман Евгения

Глава двадцать третья

Птица и темница

Судебный процесс надо мной был превращен в фарс. Адвоката мне не дали, зато назначили тридцать два прокурора. Вслед за доносом Барбары появились какие-то «свидетели», заявившие, будто они слышали, как я по ночам распевал антиправительственные песни.

Я попытался пропеть судье пару куплетов, чтобы продемонстрировать отсутствие у меня слуха и голоса и тем самым доказать, что я никак не мог распевать антиправительственные песни. Но судья моим доводам не внял, да еще и оштрафовал за издевательство над судом.

В итоге меня приговорили к высшей мере наказания – пятидневному тюремному заключению. Я понял, что кому-то во что бы то ни стало нужно упрятать меня за решетку. Похоже, для этого «кого-то» я представляю нешуточную опасность. Но волю к свободе так просто не задушишь! Попав в камеру, я ни на секунду не прекращал мыслить свободолюбиво.

О, как они пытались сломить мой дух! Каким издевательствам подвергали!

– Эй, преступная птица! – глумился крокодил-тюремщик, размахивая почтовым конвертом. – Танцуй, тебе письмо! А теперь пой! Пиши стихи! Рисуй картину! Снимай кино!

И я выполнял все, что он велел, теша себя надеждой когда-нибудь поквитаться со злодеем. После всех унижений он наконец отдавал мне письмо. Ах, эти прекрасные весточки с воли! «Евгений! – писали мои верные друзья. – Держись! Придет время, и темницы рухнут! Да, буквально через лет шестьсот, больше ни одна темница не выдержит! Время сильнее тюрем, дружище! Знай, что мы не забываем тебя, наш отважный… э-э… доберман?»

Иногда приходила Барбара, чтобы пытать меня голодом.

– Смотри, какой замечательный суп! – говорила она. – Ты получишь его, если выдашь сообщников!

– Ни за что! – гордо отвечал я.

– Напрасно, Евгений. Если ты выдашь сообщников, то они тоже получат по тарелке супа – как только выдадут тебя.

– Лучше смерть!

– Тогда голодай! Ах, какой супчик, какой запах, ммм…

Мучительница уходила только перед обедом, на который я получал лишь кусок хлеба, рыбу, персики, ананасы и бутерброды с икрой. После обеда мой прекрасный палач возвращался, и пытка голодом возобновлялась – аж до самого ужина.

На четвертые сутки заключения я понял, что больше так не могу, и стал задумываться о побеге. Самым простым способом казался тот, о котором писали мои друзья: перенестись в будущее на шестьсот лет, когда на месте этой тюрьмы уже будут руины. Я сосредоточился на выполнении плана, и поначалу все шло замечательно – всего за какие-то десять минут мне удалось перенестись в будущее на целых десять минут. Но внезапно дверь в камеру распахнулась и на пороге возник генерал Борис собственной персоной.

– Евгений, ты свободен! – радостно возгласил он. – Нам, твоим друзьям, удалось доказать, что все обвинения против тебя сфабрикованы! Против виновных уже фабрикуются встречные обвинения!

О, запах свободы! О, аромат воли! Как хорошо, что я не успел унестись в будущее слишком далеко… Ведь я принадлежу этому времени, и теперь оно тоже принадлежит мне.