Страна смеха, стр. 55

— АН-НА! АН-НА! ТЫ ОЙ КАКАЯ ХИТРОЖОПАЯ! ОЙ КАКАЯ ХИТРОЖО-О-ОПАЯ!

Больше-то ничего и не надо было, верно? Сделать так, чтобы мы написали черновик настолько хороший, чтобы ни правки, ни переписывания уже не требовалось. Написали вплоть до того момента, как Маршалл Франс прибывает в Гален. Потом пойти на станцию и посмотреть, сработало ли, приехал ли поезд ровно в пять тридцать… приехал ли он в пять тридцать. Если нет, то она ничего не потеряла. А если приехал, осталось лишь избавиться от этих писателей, от свидетелей. Теперь они не нужны. Папочка вернулся.

С противоположной стороны улицы я смотрел, как горит дом. Я не мог подойти ближе. Повсюду были разбросаны обломки, кое-что еще горело: подушка, перевернутое кресло, книги. А у калитки валялся кусок человеческого тела. На нем были лохмотья клетчатой ярко-красной куртки, купленной «У Ленивого Ларри».

Я не знал, сколько у меня времени, но на счету была каждая секунда. Моя машина стояла в нескольких футах. Вокруг бушевало пламя. Я сидел в машине, на щитке мигали желтые огоньки. Помню свою мысль, что раз так светло, то можно пока не включать фары. Я выжал сцепление и медленно поехал прочь. Не успев свернуть, услышал еще один взрыв. Масляный обогреватель? Или еще одна динамитная шашка? Зеркало заднего вида показало мне, как в воздух над домом высоко взлетают обломки, высоко и замедленно.

Эпилог

На днях я увидел бультерьера. Это был не первый бультерьер, что попался мне на глаза с тех пор, — но впервые я не съежился и не убежал. Он был белый с черными пятнами и напомнил мне Пса Пита из комедии «Наша компашка» [119]. Я сидел за круглым чугунным столиком у входа в кафе, потягивал пастис [120] и заносил кое-что в дневник.

У моей машины полетели клапана, но, к счастью, поблизости оказалась «ситроеновская» станция техобслуживания: один парень в синем берете, курящий эти желтые сигареты «житан». Да и в любом случае было неплохо на пару деньков остановиться. Всю дорогу от Страсбурга нас преследовали грозы и вел в основном я. Но как только мы добрались до Бретани, небо прояснилось и солнце сказало «добро пожаловать».

Собаку звали Бобо, она принадлежала хозяину кафе. Посмотрев некоторое время на пса, я вернулся к своему дневнику. После Галена я завел привычку добросовестно фиксировать происходящее со мной.

Эту тетрадь для дневника я купил в Барке, штат Мичиган. Первая запись была многостраничная. Бессвязная, путаная, параноидальная. Очень отдавала манией преследования. Естественно, от паранойи я так и не отделался, но за три года ко всему привыкаешь, даже к этому. Не знаю, как быстро они выяснили, что я не погиб при взрыве, но я с самого начала заключил, что как только они в этом убедятся, то начнут меня искать.

И я ударился в бега. Заехал в Детройт оформить паспорт, а там сразу махнул через реку в Канаду. Какое-то время поработал в Торонто в книжной лавке, а затем связался с моим американским банком и попросил перевести мне все деньги. Когда деньги прибыли, я бросил работу и сел на самолет до Франкфурта. Мой маршрут с тех пор? Франкфурт, Мюнхен (как раз успел на «Октоберфест»), Зальцбург, Милан, Стреза, Церматт, Гриндельвальд, Цюрих, Страсбург, Динар…

Моя мать до сих пор не понимает, что за чертовщина со мной творится, но, добрая душа, не задает вопросов. Когда она вдруг получила от меня телеграмму с просьбой выслать все биографические материалы об отце, какие найдет, то через две недели в потешное маленькое почтовое отделение в Альтенштайге срочной доставкой пришла аккуратная посылка. Она была полна книг, статей и пожелтевших пресс-релизов; должно быть, мама хранила их много лет.

Я начал книгу зимой в Германии и постоянно работал над ней в крошечных горных городках, где мало туристов. Саксони покидала мои мысли только во время работы. Я плакал и клял себя, что не уберег ее, и мне не хватало ее больше всего на свете. Наверное, теперь я тоскую по ней сильнее, чем когда-либо любил ее. Если эта фраза звучит странно, прошу прощения, но более удачно мне сейчас не выразиться.

Я взялся за книгу также оттого, что нуждался в каком-то серьезном занятии, пока не определю, что же собираюсь делать. Я был уверен в одном — что когда-нибудь в Голландии, или в Греции, или еще где-то я обернусь и увижу злобную ухмылку на знакомой галенской роже. Но как долго они будут меня преследовать? Вечно? Или только пока не убедятся, что я не собираюсь мстить им за смерть Саксони? Я взялся за биографию моего отца, чтобы отвлечь мысли от постоянных страхов, а также помня слова Сакс, что это пойдет мне на пользу, да и просто мне этого хотелось.

В тот год в моем дневнике почти не было длинных записей. Лишь краткие слова возбуждения и подавленности, зафиксированные, когда я отрывался от биографии Стивена Эбби, кинозвезды.

Я уже проследил его жизнь от Северной Каролины до Нью-Йорка и бродвейских проб, когда пошел как-то на почту и на столе за спиной у служащего заметил посылку, адресованную в гостиницу «Штейнбауэр» некоему Ричарду Ли. Благодарю Бога за маленькие европейские почтовые отделения. Через три секунды чемоданы и бумаги были уже в моем новеньком «пежо», и я летел вниз по серпантину со всей скоростью, на какую способна эта французская жестянка.

Почти на три месяца я остановился в Стрезе, потому что там было душевно и пусто и когда-то там отдыхали лейтенант Генри со своей Кэтрин, прежде чем плыть на лодке через озеро Маджоре в Швейцарию [121].

Что вообще за глупость — посылать Ли по моему следу; но, возможно, это было сделано с умыслом. Может быть, теперь, когда он вернулся, они пытаются совершенно очистить Гален — чтобы в Городе Маршалла Франса не оставалось реальных людей, не оставалось нормальных. По крайней мере, так Анне больше не придется трахаться с Ли. Да, а потом, не исключено, настанет и ее черед, кто знает? Отец ведь сможет воссоздать ее, и лучше, чем когда-либо: Анна новой модели. Она не будет стариться, не будет болеть. Возможно, потому-то они и послали Ричарда — если с ним что-нибудь случится, хозяин просто сделает другого.

Какая, впрочем, разница. Мы подстерегли его в Церматте и убили среди ночи на маленькой боковой улочке.

— Эй, Ричард!

— Том, Том Эбби! Ну что ты скажешь!

У него был длинный зазубренный нож, который он старался прижать к боку. Ричард улыбнулся и, двинувшись ко мне, на всякий случай огляделся — нет ли рядом кого из моих друзей.

Когда он был в пяти или шести футах, из мрака у меня за спиной вышел мой старик и непринужденно проговорил:

— Подержать твою шляпу, сынок?

Я зашелся хохотом и выстрелил Ричарду прямо в середину его безнадежно изумленного лица.