Век чудес, стр. 20

— А ты как считаешь, Джулия? — не сдавался папа. На его нагрудном кармане болтался пластиковый больничный беджик со старой фотографией, с которой мне улыбался молодой человек с густой шевелюрой. Сильно постаревший оригинал тоже смотрел на меня. — Тебе же нравится Сильвия?

— Я не хочу к новому учителю, — ответила я.

— Минуточку, Джоэл, погоди-ка, — встряла мама. — Ведь именно ты утверждал, что часовая реформа — самое оптимальное решение из имеющихся. Что мы приспособимся и так далее и тому подобное.

— Не нам решать, как ей жить, — парировал отец.

— Я найду тебе нового преподавателя, и точка, — отрезала мама.

Не все ученики ушли от Сильвии. Сет, к примеру, продолжал регулярно посещать занятия. Я не знала, в какое именно время он приходит, зато периодически слышала из спальни знакомый скрип колес его скейта по мостовой. И тогда я, в солнечных очках, с красиво заплетенной косой, выходила проверить почту или принималась поливать лужайку. Иногда он кивал мне, проезжая мимо. Иногда нет.

Наши соседи Том и Карлотта встали на сторону реального времени сразу и в открытую. И неудивительно, ведь их крыша просто-таки искрилась солнечными батареями. Они гоняли на двух своих ветхих грузовичках, покрытых истертыми надписями «мир» и старыми, выцветшими на солнце наклейками с оптимистичными призывами вроде «занимайтесь любовью, а не войной». Том, преподаватель-искусствовед на пенсии, носил феньки из конопли и потрепанные джинсы, заляпанные краской. А доходившие до талии седые волосы Карлотты свидетельствовали, как я понимала, о ее былой сексапильности.

Спустя несколько дней после внедрения «часового» времени на углу их лужайки появился свежий столбик с маленькой белой табличкой. По стилю она напоминала предупредительный знак, стоявший во дворе мистера Валенсия и оповещавший прохожих о том, что «данное владение находится под охраной системы безопасности „Сейфлюкс"». Новая табличка Тома и Карлотты гласила: «В этом доме живут по реальному времени».

— Мама думает, что они торгуют наркотой, — сказала мне однажды Гэбби. Их участки располагались по соседству. Словно подтверждая слова дочери, мама Гэбби, юрист по образованию, процокала мимо окна на высоких каблуках и в темно-синем костюме. — Она считает, что Том с Карлоттой выращивают дома травку.

— Ты тоже так думаешь? — спросила я. Мы сидели у Гэбби в комнате.

— Нет, конечно. Это бред полный, — ответила она. — Просто мама уверена, что любой необычный человек — преступник.

На внутренней стороне правого запястья Гэбби виднелась запекшаяся корка в форме солнышка и идеального полумесяца. Когда ее родители заметили эти порезы, то сразу отправили дочь к психиатру, которого она с тех пор посещала еженедельно.

— Прикинь, я по Интернету познакомилась с одним парнем. Он говорит, что скоро будет революция, — продолжила Гэбби.

— Это как?

— Он считает, что миллионы людей восстанут против времени по часам.

Пока мы закупали лампы, имитирующие дневное освещение, и вешали плотные шторы, чтобы иметь возможность спать белыми ночами, несколько тысяч американцев решили жить в согласии с настоящими сутками. Они утверждали, что человеческий организм может адаптироваться к природным изменениям. Их внутренние биоритмы уже начали перестраиваться, постепенно растягиваясь, как резина. Эти люди просто спали дольше, чем обычно, а потом бесконечно бодрствовали и ели четыре раза в сутки.

Иногда посреди ночи я слышала, как Том и Карлотта работают на своем участке. Солнечными вечерами, пока все соседи пытались уснуть, они возились в саду. Помню, как в абсолютной тишине раздавались их голоса, позвякивание металлических садовых ножниц и шорох сандалий по подъездной дорожке. Наличие двух временных измерений в одном пространстве наводило на мысли о привидениях.

В ту неделю на естествознании наши бабочки вылупились из коконов. Это произошло во время последнего, пятого урока, на рассвете. Так мы узнали, что бабочки практически всегда рождаются по утрам.

— Видите? — сказал мистер Дженсен, держа в руках чашку кофе. — Бабочек не обманешь. Они знают, когда наступает утро.

Мы наблюдали за трепетом и судорогами бабочек, а потом за тем, как они взмывают в небо. В отличие от них, мы знали, каким коротким и трудным будет их век.

Помнится, в тот день у мистера Дженсена были красные и слезящиеся глаза. Он выглядел изможденным. Его собранные в хвост волосы и борода разлохматились больше обычного.

Когда неделю спустя мы снова пришли на урок естествознания, то вместо мистера Дженсена обнаружили за металлическим столом молодую женщину в сером брючном костюме. На доске она написала свое имя: мисс Мозли. Она объяснила, что замена «на время» — «возможно, до конца учебного года».

Так иногда случается — люди просто исчезают.

Некоторые вещи мистера Дженсена застряли в лаборатории на весь оставшийся год: его серебристый термос, пара грязных туристических ботинок, скомканная синяя ветровка на полке. Несколько моделей солнечных часов, показывавших совершенно фантастическое время, провалялись на подоконнике до июня. А один плотно запечатанный кокон с бабочкой, отказавшейся родиться, долго покоился в террариуме, пока мисс Мозли не соскребла его скальпелем и не выбросила в мусорку вместе с осколками разбитой мензурки.

Нам не сообщили причину ухода мистера Дженсена. Пошел слух, что он не выдержал часовой реформы. И, в отличие от старых сплетен о его ночевках в спальнике под партой, эта информация показалась мне правдивой.

Мистера Дженсена мы больше никогда не видели, а вот Сильвию я на улице иногда встречала.

Через какое-то время она растеряла всех своих учеников, и я стала переживать за нее. Правда, издалека Сильвия по-прежнему выглядела жизнерадостной. Она всегда приветливо махала мне рукой, доставая из машины холщовые мешки из магазина здоровых продуктов или собираясь на пробежку, во время которой ее рыжие волосы развевались на ветру.

Я знала, что ей приходится непросто, поскольку практически все общество жило по часовому времени. Не только школы, но и врачи, дантисты, механики, бакалейные лавки, спортзалы, рестораны, кинотеатры и ярмарки. Чтобы пользоваться услугами цивилизации, Сильвии и остальным сторонникам реального времени приходилось как-то подстраиваться под нас.

Должно быть, с каждой неделей ей становилось все труднее, ведь Земля продолжала замедляться, а дни — удлиняться.

13

В первые несколько недель «времени по часам» резко возросли продажи снотворного. Производители плотных штор не могли удовлетворить спрос на свою продукцию. Заказы на наглазники для сна делались на несколько месяцев вперед. Также необычайно популярными стали валериановые капли и прочие гомеопатические успокоительные. В некоторых магазинах закончились запасы ромашкового чая.

Помимо этого, выросло потребление алкоголя и сигарет. Вполне естественно, что и тяжелые наркотики приобрели большую популярность с переходом на часовое время. Из официальных источников поступали сведения о росте цен на все психотропные препараты.

В разных уголках страны во время ослепительно белых ночей люди стали спать в подвалах. Но в большинстве калифорнийских домов погребов не было, и это обстоятельство обрекало нас на сон при свете.

Конечно, изредка часовые и естественные ночи совпадали. Мы наслаждались долгожданной темнотой и старались выспаться впрок. Но у нас ничего не получалось. Мы превратились в бредущих по пустыне странников, радующихся каждой капле дождя и не имеющих возможности собрать влагу про запас.

Мама и раньше спала очень чутко. Бессонница была у нее в крови. Поэтому при часовом времени ей удавалось заснуть только в полной темноте. Я привыкла к тому, что в светлые ночи она сидит на кухне. Я слышала, как тихо свистит чайник, приглушенно звучит музыка, негромко бормочет телевизор. Иногда она всю ночь драила ванную, и запах чистящего средства с привкусом хвои проникал ко мне в спальню через дверные щели. Частенько я и сама подолгу маялась без сна. 'Гонкие полоски света окаймляли прикрепленные к окнам одеяла. Определить, сияет ли на улице солнце, не составляло никакого труда, настолько это было очевидно.