Граф из Техаса, стр. 60

— Кузен Эдвард чувствует себя хорошо, — сказала Люсинда и подумала про себя: «Гораздо лучше, чем я себя чувствую в данный момент».

— Надеюсь, ты права. Конечно, было бы просто ужасно, умри он как раз тогда, когда мы так близки к возвращению домой. Эй, заодно мы сделаем наше грандиозное сообщение о том, что мы помолвлены. Мы даже можем попросить судью Ченоуэфа поженить нас прежде, чем он уедет. Если, конечно, ты не хочешь большой церковной свадьбы со всеми обрядами.

— Нет!

— Да, ты права. Лучше нам все это сделать скромно. Только в семейном кругу, так?

— Нет, я имела в виду, что мы… не можем пожениться.

Прескотт только засмеялся и потянул ее за руку из тоннеля.

— Это ты так думаешь, дорогая.

Глава 24

Прескотт Трефаро был, должно быть, самым упрямым мужчиной, которого когда-либо знала Люсинда. Он прекрасно понимал, почему она не могла выйти за него замуж, так как она объяснила ему это уже тысячу раз, но просто не хотел принять и смириться с ее отказом.

Молча стоя рядом с ним, она сохраняла спокойствие, когда он объявил родственникам со стороны своей матери, что в соответствии с некоторыми обстоятельствами, которые только сейчас стали известны, он уже больше не десятый граф Сент Кеверна, и что им теперь является его бывший камердинер, Эдвард Гайлс Харгривс Трефаро, и что он собирается передать титул и управление имением своему новоиспеченному кузену при первой же возможности. Но когда он взял ее руку в свою и сообщил всем, что они скоро поженятся, Люсинда внезапно почувствовала себя ужасно неловко, потому что глаза всех присутствующих в комнате в упор уставились на нее. А незамужние кузины Прескотта, столпившиеся в узкий кружок в углу, метали прямо-таки ядовитые стрелы в ее сторону.

Она хорошо представляла, что эти самодовольные, тщеславные люди, рассматривающие ее с неодобрительным, брезгливым выражением лиц, думали, глядя на запачканное в подземелье платье, растрепанные ветром волосы, свисающие мокрыми сосульками на лицо и на плечи, и на яркий румянец смущения, заливающий ее лицо. Они, вероятнее всего, думали, что бедная родственница Прескотта смогла заманить его в свои сети только самым древним способом, известным женскому роду с сотворения мира. Но они ошибались. Она никогда не расставляла сети для того, чтобы таким образом поймать в них Прескотта или любого другого мужчину. И она вовсе ничего не делала для того, чтобы влюбиться в Прескотта или чтобы он влюбился в нее, хотя совершенно очевидно, что с ним это случилось.

«Господи всевышний, когда же, наконец, кончится этот кошмар?» — думала она расстроенно. Когда они все уйдут, включая Прескотта, и оставят ее жить своей скучной, однообразной, но в то же время спокойной жизнью? Было похоже на то, что никогда.

— Это невероятно, Ваша светлость, — сказал судья Ченоуэф, сделав шаг вперед. — Так получается, что вы не настоящий граф?

— Да, — ответил Прескотт с довольной улыбкой на губах. — Я не граф Сент Кеверна, если документы Эда подлинны.

Харгривс, осторожно поддерживая свою перебинтованную руку, прижал ее к телу, поудобнее устроился в кресле и поднял вверх дневник своей бабушки.

— Это подлинно, уверяю вас.

— Надеюсь, вы понимаете, что мы должны сами убедиться в этом, — сказал судья.

— Конечно, — согласился Харгривс.

— И чем скорее, тем лучше, — добавил Прескотт.

Судья кивнул.

— Тогда мы завтра утром первым же делом этим и займемся.

— Вот и отлично, — сказал Прескотт. — А сейчас я хочу, чтобы все ели, пили и веселились до упаду, так как похоже, что это последний раз вы посещаете Рейвенс Лэйер. Я не думаю, что Эд захочет, чтобы мои родственники заехали погостить у него. А ты, — сказал он, повернувшись к Харгривсу, — лучше иди спать и хорошенько позаботься о своей раненой руке. Я никак не могу допустить, чтобы ты заболел и умер. Особенно сейчас, когда я так близок к своему возвращению домой.

Харгривс покачал головой:

— Я должен признаться, что очень озадачен.

— Чем?

— Вашим отношением, конечно. Любой другой человек на вашем месте стал бы протестовать или, по крайней мере, объявил бы меня лжецом и самозванцем и выгнал из замка взашей. А вы, похоже, довольны тем, что случилось.

— Это так. Скажу тебе, Эд, я сейчас на седьмом небе от счастья. И к тому же я ни при каких обстоятельствах не выгнал бы тебя на улицу. Черт возьми, ведь ты же ранен!

— Да, я знаю, — не отводя глаз от Прескотта, он потрогал свою перебинтованную руку, недвусмысленно намекая ему, как он получил эту рану. — Но ведь я претендую на ваш титул и имение, и это дает очень веское основание выгнать меня, как своего противника, из вашего дома.

— Это не мой дом. И он никогда им не был. А что касается титула, то я с самого начала не хотел носить эту чертову обузу.

— Не хотели?

— Черт, конечно нет. Я не граф. Я погонщик крупного рогатого скота из…

— Техаса, да, я знаю.

— Я родился и вырос там и горжусь этим. И при первой же возможности я уезжаю домой, — Прескотт крепче сжал руку Люсинды в своей ладони и поднес ее к груди. — И забираю с собой всех моих девочек, как только судья оформит и подпишет бумаги на их удочерение и свидетельство о нашем с Люсиндой браке.

— Это будет моим вторым делом завтрашним утром, — отозвался судья Ченоуэф.

— И к тому же вам надо заняться делом об убийстве мною Эмерсона? — спросил Прескотт.

— Что вы имеете ввиду?

— Ведь мне придется предстать перед судом или что-то в этом роде?

— Вы уверены, что застрелили его?

— Так же уверен, как в самом себе.

— На улице было довольно темно, несмотря на полнолуние, — сказала Люсинда.

— Да, — согласился судья Ченоуэф, — знаете ли, ночью в темноте можно легко ошибиться.

— Я убил этого человека, — настаивал Прескотт, — я хотел выстрелить мимо, но попал ему в спину.

— И все же, — сказал судья, — если прибой унес его тело в море, как вы говорили, у нас нет никаких доказательств того, что ваша пуля действительно настигла его.

— Нет доказательств?

— Да, нет доказательств. Мы должны иметь тело убитого, чтобы установить, что было совершено преступление.

— Но я даю вам слово, что застрелил его.

— Простите, милорд, но в данном случае вашего честного слова будет недостаточно. Однако, чтобы успокоить вашу совесть, мы попросим шерифа Пенхалигана заняться этим делом завтра утром.

— Хорошо. А если вам не удастся найти тело Эмерсона?

— О, это довольно просто, — сказал судья. — Без тела не может быть обвинений. Без обвинений нет и малейшей надежды на суд и, естественно, наказания.

— И я смогу отправиться домой, как только Эд докажет, что его притязание на титул и имение законно?

— Да, я бы так сказал.

Прескотт с облегчением вздохнул, узнав, что ему не придется оставаться в Англии дольше, чем это необходимо, и обратился к Харгривсу.

— Мне нужно с тобой поговорить.

— Конечно, кузен.

— Наедине, если ты не возражаешь.

— Конечно, — Харгривс сделал попытку встать, но тут же опять опустился в кресло. — Я боюсь, мне придется попросить вас оказать мне помощь. Похоже на то, что я очень ослаб из-за этого ранения.

Прескотт помог своему бывшему камердинеру встать на ноги и повел его из гостиной, чувствуя на спине пристальные взгляды родственников своей матери.

— Шумная толпа, не так ли?

— Кто, ваши родственники?

— Да. После того, как я ранил тебя, и вообще после всего, что произошло, мне кажется, что тебе не очень хочется думать о том, что мы с тобой кузены, но, по крайней мере, будь благодарен судьбе, что ни один из них не приходится тебе родней. Черт побери, иногда мне очень хочется, чтобы и я был им чужим, но тут уж ничего не поделаешь. Никто из нас не может выбирать себе семью. А эта толпа… Словом, мне кажется, что все может закончиться тем, что они попытаются увязаться за мной в Техас.

— О, я сильно в этом сомневаюсь, кузен. Они не похожи на людей, которые интересуются посещением мест более экзотических, чем их деревенская Англия.