Сын президента, стр. 27

Если нам перерезали электричество, мы придумывали что-нибудь взамен. Если судебный исполнитель забирал наши сокровища, впереди было время скопить новые. Я думаю, когда мы состаримся, страх вернется и с большим основанием. Если вы не можете больше заплатить за свой кров, это делает кто-нибудь другой, неохотно, скупо. От стариков, как и от брошенных женщин, ждут, что они примут все, что дадут, как воздаяние за их невзгоды.

Изабел рассказала Хомеру. В воскресенье ночью. Большая часть семейных трагедий происходит в конце недели. Согласно статистике в некоторых городах США женщинам, которые волнуются за свою жизнь, можно всю неделю быть дома, а на уик-энд лучше куда-нибудь уйти.

Хомер, конечно, не убил Изабел, но она прокралась ко мне в дом в понедельник рано утром, как привидение. В то утро пришло всего одно письмо: понедельник легкий день для почтальона. Конторы в конце недели закрыты, мы не получили ни одного счета. В начале недели к работе приступают заново. Больше всего Лоренсу звонят по вторникам и средам, в пятницу к вечеру аппарат молчит. Люди устали.

Посмотрим, как это выглядело. Ночь. Муж спит между тонких простынь невинным сном праведника. На стенах — знакомые картины, которые она видела тысячи раз. Пейзажи. На каминной полке — фотографии сына в рамках: новорожденный младенец, сияющий годовалый малыш, серьезный школьник с широко раскрытыми глазами.

Лампа на тумбочке у постели включена: приглушенный свет, который скорее годится, чтобы расшевелить воображение любовной пары, чем помочь при чтении газеты в темное зимнее утро. В пепельнице — окурок почти целой сигареты. Кампания Хомера против курения идет успешно.

Жена ходит по комнате. Все мировые события напирают на нее, прошлое нахлынуло, чтобы затопить настоящее. Ночь. Страхи и фантазии ополчаются даже на бодрствующую душу, когда гость из царства кошмаров заявляет о себе, блуждая у закрытых для него границ сознания, еще не погрузившегося в сон. Предположим, они знают, думает Изабел… Предположим, за мной следят? Несомненно, я представляю для них опасность. Предположим, они хотят похитить Джейсона? Убить меня? В ее уме не укладывается еще более ужасное предположение — что Джейсону лучше было бы умереть: наследник трона, по старшинству, а не по требованию момента. Предположим, сейчас, в эту минуту, они стоят под фонарем на Уинкастер-роу и наблюдают за домом. Разве я не видела этого в сотнях фильмов, не читала в сотнях книг? Чего еще ожидать? Возможно, то, что пишут в триллерах, в фантастических романах, на самом деле правда: возможно, я живу своей уютной домашней жизнью по их разрешению, а не по праву. И дарована она мне лишь на тот срок, когда глаза сильных мира сего обращены в другую сторону — случайная, кратковременная доброта.

Изабел раздергивает шторы. Глядит в окно. Никого.

Хомер делает глубокий вдох. Она прислушивается, считает; каждый седьмой вдох ее спящего мужа глубже остальных шести; так, по словам тех, кто строит на берегу моря песчаные замки, каждая седьмая волна выше, сильнее остальных: они ждут ее с ужасом и восторгом.

Чувство страха, нависшей угрозы все усиливается, вместе с ним растет настороженность. Чувство это несомненно слишком жгучее, чтобы основываться на реальности, здесь, в этой комнате, где ничего не случается. Лишь слышно дыхание спящего мужа и ребенка наверху; дух дома идет с ними в ногу, привидевшиеся ей картины землетрясения стираются приглушенным жужжанием кондиционера, хлопаньем кошачьего лаза, гудением неисправного холодильника: обычные каждодневные звуки. Несомненно, все может быть, еще будет так, как было раньше.

Нет. Прислушайтесь к ее словам. Суть того, что сказано, — зерно раздора, ядрышко твердого ореха перемен.

— Хомер, — говорит Изабел, будя мужа, — мне надо что-то тебе сказать. Мне нужен твой совет. Я боюсь. Это что-то, что нам надо встретить вдвоем. Доктор Грегори говорит, что мне не следует тебе рассказывать, но он переоценивает мои силы. У меня есть основание полагать, что Джейсон не твой сын, а сын Дэнди Айвела. Того, который скоро, судя по всему, будет президентом Америки. Твоей родины, — добавляет она, словно может смягчить удар, переложив хотя бы часть вины на мужа.

— Изабел, — сказал Хомер, садясь на постели, — что это еще за фантазия? Ты в своем уме?

Если я кажусь недостаточно хорошим отцом для Джейсона и тебе нужен кто-то получше, почему бы не выбрать принца Чарльза? Он, по крайней мере, ближе. — Хомер снова лег и закрыл глаза.

— Хомер, — сказала Изабел. — Джейсон похож на Дэнди Айвела. А на принца Чарльза не похож.

— С тех пор, как ты стала ходить к доктору Грегори, — заметил Хомер, не открывая глаз, — ты ведешь себя очень странно.

— Это ты настоял, чтобы я к нему пошла, — сказала Изабел; полностью пробудившись и придя в нормальное состояние, она стала освобождаться от своих страхов и сожалеть о произнесенных словах.

— Ну ладно, забудь об этом, — сказала она, — спи.

Но Хомер не пожелал спать. Он слез с кровати, когда она забралась туда, и стал одеваться.

— Куда ты? — спросила Изабел.

— Не понимаю, почему я должен с этим мириться, — сказал Хомер. — Я считаю это оскорблением. Я не хочу, чтобы ты срывала на мне досаду. Пусть даже у тебя шалят нервы. Если бы я был отцом, который не обращает внимания на ребенка и все оставляет на мать, и ты сказала мне то, что ты только что сказала, пытаясь по злобе отвергнуть меня, я, возможно, мог бы еще понять это и простить, но я-то не таков, и ни понять тебя, ни простить не могу. Джейсон в той же мере мой сын, как и твой.

— Хомер, — сказала Изабел, — у меня был роман с Дэнди Айвелом перед тем, как я встретила тебя.

— Ты жалка мне, — сказал Хомер. — Неужели твоя жизнь настолько бессодержательна и пуста, что ты не можешь обойтись без вымышленных интрижек с известными людьми?

— Хомер, куда ты идешь?

— Я ухожу отсюда, — сказал он. — Не могу оставаться с тобой под одной крышей. Не хочу. Скольким людям ты уже рассказывала эту историю? Ты понимаешь, как это все для меня оскорбительно? Как вредно для бедняжки Джейсона?

— Я никому ничего не рассказывала, — солгала она.

— Я прожил с тобой достаточно долго, чтобы знать, когда ты лжешь, Изабел, — сказал Хомер.

— Но, Хомер, — сказала Изабел, — я завтра работаю, и если тебя не будет, как мне быть с Джейсоном?

— Надо было раньше об этом думать, — сказал Хомер и торжествующе поджал губы. — Почему бы не обратиться к Дэнди Айвелу?

Изабел попыталась преградить Хомеру путь к двери. Ей было трудно отказаться от мысли, что ее муж должен сразу все понять, простить и оказать ей помощь. Она сделалась беспечной и нерадивой, как часовой, который так долго занимал тихий сторожевой пост, столько раз слышал, как трещат ветки, что больше не верит, будто это действительно чьи-то шаги.

Она слишком долго была его женой, привыкла думать, что она и Хомер одно целое. Яблоневая ветвь, привитая к грушевой ветви, возможно, но теперь крепко вросшие друг в друга, единые по интересам. Отнюдь.

И будто для того, чтобы доказать их полную разобщенность, Хомер ударил Изабел. Ее рука, схватившая его за левое плечо, казалось, дала его правой руке право качнуться назад, затем вперед и сильно шлепнуть Изабел ладонью по щеке.

В мире Изабел мужчины не били женщин. Дома, в Австралии, в необжитых районах, жившие там мужчины с красными, загорелыми, обветренными лицами, которые топтали цветы и пинали собак, и выманили обманом у матери все ее деньги, те — да, те били женщин и считали, что женщинам это нравится, они не могут обойтись без побоев, да и между собой все время затевали драки; возможно, они чувствовали, что живут настоящей жизнью только, когда испытывают боль. Но Хомер!

Хомер и сам, казалось, был поражен. Изабел с удивлением увидела слезы у него на глазах. Он покачал головой, глядя на нее, словно хотел сказать, что у него нет слов, и вышел из комнаты. Изабел прижала ладонь к распухшему лицу, подбородок снова заныл, как в детстве, когда ее лягнула любимая лошадь матери, и Изабел заплакала, как от шока, причиненного тем, что произошло только сейчас, так и от давнишней обиды.