Печать Магуса, стр. 55
– Идем.
В ближайшем зале Дженни ожидало ледовое ложе, на которое была наброшена чья-то косматая шкура – судя по размерам, зверь был весьма крупный. Впрочем, Дженни уже поняла, что в норвежских горах не мелочатся.
«Наверное, здесь даже тараканы размером с кошку», – подумала она и содрогнулась.
Рядом с ложем был накрыт стол – серебряный кубок с водой, странного вида хлеб, сушеные ягоды, лесные орехи.
«Какой-то беличий рацион, – критически заметила девушка. – Что-то не верится, что такой великанище питается орешками. Небось каждый день себе быка жарит на вертеле. Целиком!»
Дженни села, с наслаждением вытянула ноги, потянулась к орешкам и укололась о внимательный взгляд великана – мгновенный, как вспышка солнца на снегу. Дженни замерла – кажется, дед что-то рассказывал о еде эльфов, о том, как опасно ее есть. Девушка убрала руку и вежливо сказала:
– Я, пожалуй, просто посижу, отдохну. Что-то мне есть расхотелось.
Волосы Смора закачались, кончики усов взметнулись вверх и плавно опустились на грудь – Дженни не сразу поняла, что великан беззвучно смеется.
– Не бойся, дочь Магуса, я вовсе не хочу, чтобы ты осталась здесь навсегда. Так любят шутить альвы, но не мы. Ешь смело, эта пища чаклингов.
– Чаклингов?
– Они помогают мне. Друзья. Они несли тебя на носилках. Вот же они…
Смутные тени промелькнули по залу – низенькие, темные облачка, размытые и полупрозрачные.
– Почему я не могу их увидеть? – Дженни озадаченно нажала на уголки глаз, но ясный взорне оставлял ее и прежде. Она просто не могла четко разглядеть этих загадочных чаклингов, словно они ни секунды не стояли на месте.
– Потому что ты ограничена собственной природой. – Смор смотрел на нее безмятежно и равнодушно. – Даже вы, люди Договора, со всеми вашими Дарами, все равно остаетесь людьми. Ты никогда не слышала о чаклингах, так ведь?
– Да, – призналась Дженни, разгрызая орех. – И фто?
– Ты не видела ни одного изображения чаклингов, ты не знаешь, как они могут выглядеть, и потому даже твой взор, взор Магуса способен лишь уловить их очертания. Но форму, форму дать вы им не можете – потому что не знаете, как они выглядят.
Дженни даже жевать перестала.
– Но как я могу дать форму тому, чего еще никто из людей не видел? – озадачилась она. – Это какая-то бессмыслица.
– Это ваша природа. – Смор сел на пол у стены, но по-прежнему возвышался над Дженни. – Даже не представляю, каким ты меня видишь.
– Что значит каким? – Девушка помотала головой. – Белые волосы до плеч, длинные висячие такие усы, рост больше четырех метров, синие панталоны, чулки, жилет с пуговицами – лазоревый такой, пиджак с серебряными пуговицами. Старомодно, но стильно…
Усы Смора запрыгали в воздухе, великан снова зашелся в беззвучном смехе:
– Чулки? Панталоны?! На мне вообще нет одежды, дочь Магуса!
– Как нет… – Дженни замолчала и ошеломленно заморгала. Там, где только что сидел седогривый великан в старинной одежде, клубился белый туман, сверкали алмазные искры снега, звенела весенняя капель, дрожал воздух над нагретым серо-розовым гранитом. Все четыре времени года сошлись в нем. Смор был камнем, был льдом, был ветром, был светом, тонущим в глубине ледника, он был плоть от плоти этих гор, он был хранитель Сморстабббрина.
Долго Дженни так смотреть не смогла – такой взгляд шел вразрез с ее природой, с тягой человека определять мир, давать ему границы и наклеивать на все однозначные ярлыки. Она мигнула, и великан обрел уже привычный облик.
– Теперь ты понимаешь, – Смор не спрашивал, он печально утверждал. – Это ваша суть, дети Полудня, ваш дар и ваше проклятье. Вы не видите мир, вы создаете его по собственному разумению. Но ты все же смогла меня увидеть… Меня подлинного.
Он улыбнулся – впервые за время их встречи, и девушка, наконец, немного расслабилась и отодвинула шест. Хотя бы здесь на нее нападать не будут.
– Ты под крышей моего дома, ты ешь мою пищу, – нахмурился Смор, – и ты все еще сомневаешься в моем гостеприимстве? Не будь ты столь юна, я счел бы это оскорблением!
– Простите… – Дженни чуть не поперхнулась очередным орехом. – У меня… пробелы в образовании. Так получилось. Дед только начал мне объяснять, как все устроено в Магусе, а потом все завертелось.
– Завертелось?
– Да, сначала у нас в цирке появилась ледяная химера. Потом оказалось, что она принадлежит одному колдуну. Потом я ее выпустила. То есть сначала я ее выпустила, а потом оказалось, что этого совсем не надо было делать. Вернее, сначала я выпустила Ласа – это мой котенок, хотя он совсем не котенок, если честно, а самая настоящая фосса, которая была антагонистом химеры, которая сидела в соседней клетке, которую привез Роджер Брэдли, наш дрессировщик. И химера выбралась сама…
Усы у Смора встали дыбом:
– Довольно!
Гром прокатился по коридорам, разогнал зеленые и красные сполохи по синим углам, спугнул пару чаклингов, и те в панике выкатились из зала.
Дженни подпрыгнула на месте, больно стукнулась копчиком о ледяной выступ под шкурой и замолчала. Потому что это было страшно – когда Смор повышает голос и потолок качается над головой. Она бы тоже выкатилась куда-нибудь, как чаклинг.
– Расскажи все по порядку. Медленно, – мягко сказал великан. – Не спеши – здесь тебе ничто и никто не угрожает.
Девушка вздохнула, отпила воды из кубка – воды стылой, прозрачной, тягучей, как мед, и такой же сладкой, и токпробежал по ее телу, токстранной, медлительной и незаметной жизни гор. И начала рассказывать с самого начала.
Глава 28
Ветер бродил по залу, приподнимая занавеси зеленого шелка. На деревянных балках под самым потолком дремало два ворона. Зал Советов.
Тадеуш старался смотреть прямо перед собой и пить чай мелкими глотками.
«До чего ж маленькие эти чашки! – думал он. – Вот… уже и третья кончилась».
Он поставил пиалу на татами и виновато улыбнулся. Маленькая старуха-японка, сморщенная, как сушеное яблоко, качнулась к нему и налила в пиалу почти прозрачный зеленый чай. Она казалась крохотной в большом кимоно нежных персиковых тонов. Длинные серебристые волосы спадали на плечи, глаза – две щелочки – были почти сомкнуты, будто старушка задремала.
Глава Службы Вольных Ловцов Юки Мацуда пила чай. Тонкая фарфоровая пиала, почти прозрачная, цвета молока с водой, почти невесомая – точнее, настолько легкая, что можно сказать с точностью до миллилитра, сколько в нее налито, покоилась в ее сухих узких пальцах с легкостью и естественностью цветка на скалах.
Третьим в их чайной церемонии был подозреваемый Марко Франчелли. Они бросили Мэтью внизу у лифта, прыгнули в пропасть, вломились в библиотеку, а теперь расселились в покоях главы СВЛ. Не кончится это добром. Этот Франчелли ведет себя слишком вызывающе. А главное, с тех пор, как коротышка Август, секретарь-референт, провел их в Зал Совета, они и рта не открыли. Тянули чай и молчали. Словно им было достаточно просто сидеть рядом. Тадеуш заерзал. Ему было не по себе.
– Госпожа Мацуда… – рискнул он наконец нарушить молчание.
Юки подняла веки – впервые с тех пор, как Тадеуш с фокусником оказались в Зале Советов, и зверодушец увидел, какого невозможного, фиолетово-фиалкового цвета ее глаза. Это были глаза юной девушки, полные жизни и силы, они никак не могли принадлежать столетней старухе.
Говорят, что давным-давно, когда еще не существовало ни фото, ни видео, ни даже картин (было и такое время), мужчина мог влюбиться в женщину, лишь услышав рассказ о том, как она выглядит. Тадеуш же увидел глаза Юки Мацуда – всего на мгновение, только на миг, и дыхание у него перехватило. У любви нет возраста. Зверодушец забыл, что он хотел сказать.
– Он хотел сказать, что их отрядили доставить меня в Башню, – сказал Марко, наблюдая, как чаинки кружатся в пиале. – Один совсем глупый, я его внизу оставил. Вы уж его заберите, как бы умом не тронулся.
Юки потянулась, позвонила в фарфоровый колокольчик. Едва уловимый звук поплыл в воздухе, и массивные двери из ясеня и яблони, отделанные омелой и светлым серебром,чуть приотворились.