Безоглядная страсть, стр. 32

Глава 12

Через три дня после вышеописанных событий курьер, явившийся к генералу Хоули, доставил ему известие, что мятежный принц покинул свой лагерь и направляется на восток. В тот же день лорд Льюис Гордон, покинув Абердин с тремя тысячами двумястами человек двинулся на помощь своему принцу, надеясь соединиться с его армией до того, как та достигнет Стерлинга.

Тринадцатого января, решив наконец, что ждать дальше становится опасно, Хоули направил своего адъютанта, генерал-майора Джона Хаска, навстречу мятежникам, а через два дня выступил в поход и сам, встретившись с Хаском под городом Фалкирком. Там же к ним присоединились двенадцать батальонов правительственных войск из Ар-гайла, пополнив их силы до восьми тысяч человек.

В первый раз с самого начала восстания силы с обеих сторон были равны, и обеим сторонам, как никогда, была нужна победа: Хоули — чтобы взять реванш за бездействие, допускавшееся им до сих пор, Чарльзу — чтобы поднять свой престиж, пошатнувшийся после отступления.

— Еще кружечку, Энни? — прогремел над столом бас Арчибальда Камерона. — Ты, я смотрю, еще ни в одном глазу, а нам нужно еще провозгласить как минимум два тоста — за твое мужество и за твою красоту!

— Наливай! — рассмеялась Энни. Выпила она, может быть, и немного, но голова у нее кружилась от всеобщего веселья.

Энни была единственной женщиной в таверне, в этом окружении суровых мужчин, каждый из которых ощущал себя живой легендой — еще бы, ведь они с таким триумфом дошли почти до самого сердца Англии, не важно, что потом им пришлось отступать… Пользоваться авторитетом в компании таких мужчин — почет для любой женщины. Они знали, что их предводительница не только с триумфом вошла в Абердин, но и была причиной ухода с шотландской земли датчан. Под Стерлингом обе армии повстанцев соединились. Выстроившись рядами на подходах к городу, воины принца воодушевленно приветствовали лорда Гордона, высоко размахивая над головами своими боевыми топориками.

Энни никогда раньше не приходилось видеть такого красочного зрелища, не говоря уж о том, чтобы принимать в нем самое непосредственное участие. Ей и самой не верилось в тот момент, что это она, Энни Моу, урожденная Фаркарсон, едет сейчас на коне в медном шлеме с пышными перьями, с трудом сдерживая наворачивающиеся на глаза слезы радости, с сердцем, готовым выпрыгнуть из груди от переполнявших его чувств.

Справа от нее, как всегда, ехал Джон Макгиливрей. Львиная грива гиганта была сейчас убрана в аккуратный хвостик, начищенные латы сверкали, взгляд бездонных черных глаз был, как всегда, мрачен, но Энни была уверена: сейчас Джона переполняют те же чувства, что и ее. Лейтенанты Роберт, Джеми и Эниас Фаркарсоны ехали следом, и между ними — с сияющим лицом, снова в строю, как и век назад, Ферчар Фаркарсон, казавшийся в этот момент самому себе бессмертным. Джиллиз Макбин ехал во главе своего клана, и радостный звук волынок Макбинов сливался в общем хоре с волынками Шоу, Дэвидсонов, Макдаффов, Мак-ферсонов, Макинтошей…

Чарльз Эдвард Стюарт, стройный, привлекательный двадцатичетырехлетний мужчина в небесно-голубом камзоле с перекинутой через плечо клетчатой накидкой, ожидал их, чтобы приветствовать лично. Принц приветствовал всех вождей, не забыв никого, под радостные крики их соплеменников. Когда Энни подъехала к принцу, намереваясь спешиться и поклониться, Чарльз вместо этого сам спешился и склонился перед ней в знак особой признательности к ее заслугам и обратился к ней с небольшой приветственной речью, в которой назвал ее «ma belle rebelle» — «моя прекрасная бунтовщица». Речь его высочества вызвала такие восторженные крики в толпе, что от сотрясения воздуха с ветвей ближайших деревьев осыпался весь иней. Но больше всех, пожалуй, радовался за внучку стотринадцатилетний Ферчар, со слезами на глазах обнимаясь, забыв о приличиях, со стоявшим рядом лордом Джорджем Мюрреем.

И сейчас, сидя в таверне, слушая бесконечные рассказы о недавних, но уже успевших обрасти легендами, походах, Энни жалела лишь об одном — что рядом нет Ангуса, что он не слышит этого пронзительного гудения волынок, не поднимает кружки, пенящиеся добрым крепким элем, с такими мужчинами, как Джон Макгиливрей или Александр Камерон…

Широкогрудый — почти такой же, как Джон, — Камерон провел пятнадцать лет в Европе, сражаясь в чужих войнах, ради чужих интересов. Вернувшись наконец на родину, он застал ее охваченной пожаром восстания. С тех пор Камерон стал, по сути дела, правой рукой лорда Джорджа Мюр-рея. Ходили слухи, что жена Александра — англичанка. Это не вязалось с тем, что глава клана Камеронов. Лохел, делил с королем Яковом тяготы ссылки с самого 1715 года, когда предыдущее восстание потерпело поражение. Но поговаривали также, что жена Александра, хотя и англичанка, присоединилась вместе с ним к армии принца — и не в момент триумфа, а в горький час поражения под Дерби…

Внимание Энни привлек какой-то шум на дальнем конце стола. Кинув туда взгляд, Энни увидела огромного, словно гора, человека, подносившего к губам жбан эля величиной с добрую кварту под одобрительные крики зрителей. Энни вспомнила имя великана — Струан Максорли. Глоток, другой, третий… девятый, десятый — и Струан с победоносным видом грохнул пустым жбаном о стол, оглядывая толпу в поисках готового помериться с ним силой. Или хотя бы того, кто попробует перепить его.

И соперник нашелся — из-за стола поднимался Джиллиз Макбин. Огромный жбан снова наполнили элем, и Джиллиз, как недавно Струан, поднес его к губам.

— Предлагаю следующие условия, — вынув из кармана две монеты, Макгиливрей положил их на стол, — кто через час будет все еще держаться на ногах, тот и выиграл. Лично я ставлю на Джиллиза.

— Вызов принят. — Камерон извлек из кармана две такие же монеты. — За Струана!

Осушив по второму жбану, соперники продолжали крепко держаться на ногах. Чтобы коротышка Джиллиз был на одном уровне с великаном, кто-то посоветовал ему встать на бочонок.

— Ваша жена, должно быть, очень смелая женщина, сэр, — обратилась Энни к Камерону, — если решилась сопровождать вас в походе.

— Вы правы, полковник, смелая и упрямая. Только зовут меня не «сэр», а Александр.

— Тогда и я, — улыбнулась она, — не «полковник», а Энни. Тем более что это звание, по сути дела, лишь для красоты…

Максорли уже осушил четвертый жбан, но и Джиллиз, судя по всему, не собирался ему уступать.

— Матерь Божия, — воскликнул кто-то, — и куда в них только влезает! Может, стоит притащить второй жбан, чтобы нашим богатырям было куда мочиться?

— Лично я, — поморщилась Энни, — не собираюсь наблюдать за этим зрелищем. Я, пожалуй, пойду спать. — Она поднялась.

— Я тоже, — неожиданно поддержал ее Макгиливрей.

— Ты куда? — окликнул его Камерон. — А наш спор?

— Оставь свои деньги себе, — поморщился Джон. — Все равно я и так знаю, что победит Джиллиз! Стоит ли торчать здесь битый час, чтобы убедиться в том, в чем я и так уверен?

— Скажи лучше, — усмехнулся Камерон, — что ты удаляешься, чтобы не видеть его позора! Так-то будет честнее!

— Не слишком ли прямой у тебя нос? — огрызнулся Макгиливрей. — Хочешь, для разнообразия сворочу его тебе на сторону? Как ты предпочитаешь — вправо или влево?

— А на мой вкус, — не остался в долгу Камерон, — у тебя слишком частые зубы, не мешало бы разредить!

Оба, понимая, что угрозы шуточные, пожали друг другу руки и пожелали спокойной ночи. Раздвигая толпу руками, чтобы расчистить путь себе и Энни, Джон вышел на свежий воздух. От таверны до деревни, где они остановились, было всего четверть мили, и Энни, уставшая от целого дня в седле, решила прогуляться пешком — заодно к тому же и насладиться прелестью ясной морозной ночи.

— Ну как? — спросила она у Джона, кутаясь в плед.

— Что? — не понял он.

— Что ты обо всем этом думаешь?

— Что я думаю? — переспросил он, понимая, что Энни завела этот разговор только для того, чтобы не молчать. — Пока еще рано делать какие-то выводы, но, мне кажется, здесь собрались достойные люди, готовые пойти за лордом Джорджем хоть в ад.