Кодекс Люцифера, стр. 51

– Я знаю, – хрипло ответил отец Эрнандо.

– А знаете ли вы, где сейчас ваш брат-доминиканец? Отец Ксавье? – прорычал кардинал Мадруццо.

– В Праге.

– А поточнее?

– Я…

– Мы ни в коем случае не будем отзывать его! – рявкнул кардинал де Гаэте. – Черт возьми, не впадайте в панику, Мадруццо, старая прачка на вашем фоне – просто Гибралтарский столп, клянусь Богом!

– Да чего вы хотите? Все равно все пропало! – простонал немецкий кардинал.

– Ничего не пропало. Наш круг всего лишь потерял одного члена, только и всего. Мы найдем другого, который заполнит этот пробел. Вы думаете, я собираюсь сдаться? Когда мы так близки к цели, как никогда раньше?

– Но что вы собираетесь делать? – Мадруццо бессильно махнул рукой. – Любой Папа был бы лучше, чем этот! Лучше бы вы надавили на остальных, чтобы они выбрали меня! У меня после первого круга было восемь голосов.

Отец Эрнандо переводил взгляд с одного кардинала на другого. Глаза Сервантеса де Гаэте сверкали, как отполированные стеклянные шарики, на каменной кладке его худого лица.

– Отец Эрнандо… – начал старый кардинал.

Отец Эрнандо так и знал. Он не мог догадаться, что должно произойти, да и сейчас понял лишь незначительную часть того, что уже произошло или что новоизбранный Папа приказал своим двум кардиналам. Мир закачался перед ним. Он услышал, как снова усилились крики черни, и невольно обернулся. На острие парада из размахивающих рук, летающих шляп и ритмичных выкриков «Папа! Папа!» к ним приближался отряд швейцарских гвардейцев. Отцу Эрнандо удалось рассмотреть между ними фигуру в сверкающем белом одеянии. Плохо отшлифованные линзы его очков и водяная завеса не позволяли ему разглядеть лица, но, тем не менее, он совершенно четко видел узкое седобородое лицо Джованни Факинетти. Папы Иннокентия IX. Интриги подкуп и переговоры кардинала де Гаэте, очевидно, привели именно к такому результату, на который надеялся и он сам, и весь их круг заговорщиков: третий кардинал среди них стал Папой. И все же… Отец Эрнандо заморгал, смахивая с век дождь. Сможет ли Папа, принявший имя Иннокентий, взять в руки оружие для борьбы за единство христианства, выкованное самим дьяволом?

– Отец Эрнандо!

Монах-доминиканец обернулся. На него пристально смотрел кардинал де Гаэте.

– Вам пора идти. Отец Эрнандо, мы ведь поняли друг друга?

Монах закрыл глаза и сделал шаг по направлению к бездне у его ног. «И хотя блуждаю я…»

– Разумеется, – прошептал он.

1592: Город из золота

1

Прага была рисунком в черных и серых тонах, собранием накладывающихся друг на друга теней, лесом столбов дыма, отвесно поднимающихся в свинцовое зимнее небо, отстойником дыма и вони, когда восточный ветер приносил на улицы выхлопы дымовых труб. Отец Ксавье мерз. Он привык к холоду в Кастилии, но там стояла сухая безветренная погода; холод же в Праге был с ветром и, несмотря на мороз, сырым и каким-то давящим. В Кастилии снег припорашивал землю цвета охры; когда выглядывало солнце, охра отсвечивала золотом, а небо казалось глубже, чем самое глубокое море. Здесь же большую часть времени небо висело над самыми шпилями башен. То, что можно было разглядеть под слоем снега с холмов, окружавших город, было серым или обладало не поддающимся описанию цветом окоченелости и смерти. Зима в Кастилии была временем медитаций, покоя и прозрачного воздуха; зимняя же Прага лежала в некоем трупном окоченении, и отец Ксавье вынужден был сражаться с ощущением, что город никогда уже не очнется.

Между ноябрем прошедшего года и праздником Трех Королей [43] его заказчик не присылал ему никаких сообщений. Последнее послание состояло лишь из трех слов: «Subsiste in votum» – «Пребывай в молитве». Отец Ксавье знал, что подразумевалось под этими словами: не следует ничего предпринимать. Должно быть, произошло нечто, что нарушило или вовсе остановило гладкое течение событий.

В Прагу поступали все новые и новые донесения. Выбрали нового Папу, который принял имя Иннокентия IX. Им стал кардинал Факинетти, как и было запланировано; но все же что-то, похоже, пошло не так.

Во время недель вынужденной бездеятельности отец Ксавье пытался вспомнить лицо кардинала, которого он однажды видел во время встречи в хижине на берегу реки Тахо. Перед глазами у него стояла искаженная гримаса; казалось, человек окоченел, как только взгляд отца Ксавье упал на него. Не было необходимости специально сообщать отцу Ксавье, что неожиданный поворот событий как-то связан с Папой Иннокентием IX.

Были ли заговорщики в кружке кардинала Сервантеса де Гаэте менее сплоченны, чем это казалось? Охватил ли нового Папу страх или жадность? У отца Ксавье были свои соображения по поводу короткого правления Григория XIV. Когда к началу нового церковного года, в первое воскресенье перед Рождеством, он все еще не получил ни одного нового сообщения, то стал размышлять о том, как долго будет править Папа Иннокентий IX.

Разумеется, все это время, когда леса вокруг Праги оделись в пламенеющее золото, потом потеряли свой праздничный убор и покрылись цветом серости и плесени, а затем оделись в снежный саван грязного цвета, он проводил не только в молитвах. Он больше не заходил в Градчаны, но у него хватало возможностей проследить за прибытием и уходом определенной особы без того, чтобы лично присутствовать в Старом городе. Отец Ксавье мог бы в любой момент и не раздумывая сказать, чем сейчас занят молодой человек, успокоивший кайзера Рудольфа после встречи с неким призраком на ступенях лестницы во флигеле прислуги, – так хорошо он изучил его передвижения.

Андрей фон Лангенфель жил в полном одиночестве в одном из домишек на улице алхимиков и, казалось, с тех пор как он туда въехал, ничем не занимался. Он покидал свое пристанище лишь тогда, когда за ним посылал кайзер, или тогда когда шел в бордель.

Отцу Ксавье стали известны рассказы о проведении танцев, которые кайзер Рудольф организовывал в честь портретов, в которых он увидел изображения Вертумна, древнеримского бога осени и покровителя садов, когда отвратительная скабрезная картинка, собранная из овощей и зерновых, понравилась капризной душе императора. Рудольф приказал и своему fabulator principatus принимать участие в действе, но молодой человек простоял все танцы в сторонке. Кайзер Рудольф, казалось, забыл о нем, и никто не побеспокоился о том, чтобы представить ему присутствующих придворных дам, как, согласно этикету, полагалось делать даже в том случае, если они уже были знакомы. Если бы Андрей попытался улыбнуться одной из дам, она бы непременно отвернулась от него и удалилась в самый дальний конец зала. Складывалась редкая ситуация: по одну сторону зала стояли довольно много дам в ожидании партнеров для танцев, в то время как по другую сторону в полном одиночестве маялся Андрей фон Лангенфель, которому то ли по малодушию, то ли от смиренности хватало ума не приглашать на танец этих красоток. В конце празднества его вроде бы видели в прилегающей к залу комнате, где он танцевал с пожилой горничной под глухо доносящуюся музыку, причем горничная смущенно хихикала, краснела и, очевидно, не убегала лишь потому, что ошибочно считала Андрея человеком, непослушание которому повлечет за собой серьезные последствия.

Ходила также история о том, что Андрей фон Лангенфель не единожды во время посещения борделя не имел никаких интимных сношений с выбранной им девушкой, а вел с ней беседу, выливая на нее поток полной отчаяния речи, которому она позволяла обволакивать себя с тем же скучающим сражением лица, которое она, без сомнения, скроила бы, попытайся он возлечь с ней и тем самым вытрясти из своей плоти демона одиночества, вместо того чтобы изгонять его с помощью слов.