Око за око, стр. 30

— Я чуть не поседел, за него переживая, работаю за двоих, из одной конюшни в другую бегаю, а он тем временем вылеживается, — никак не мог успокоиться Ярослав.

— Да уж, вылеживаюсь! Врагу бы так вылеживаться, — возмутился Отрепьев. — Ярыш, хочешь, как другу, один совет?

— Давай, — из любопытства согласился Евсеев.

— Если на самом деле захвораешь, никогда и ни за что не обращайся к лекарям! Заморят ведь, непременно заморят! — злобно проговорил Гришка. — Два, Ярыш, представляешь, два лекаря нашли у меня глоточную, а ведь я ни одного мига ничем не хворал! Что они со мной только не делали! Другой на моем месте помер бы давно.

— Вот это верно, — рассмеялся Ярослав. — Тебя, точно, сам черт не берет. Ну а мне-то что не рассказал?

— Ты бы тогда рта от удивления не раскрыл, и хитрый лиса Ян непременно бы это заметил.

— Ну ладно, убедил. А теперь рассказывай, что дальше собираешься делать. Или опять не скажешь?

— Не гони лошадей, Ярослав, — ответил Гришка, — я ведь хворый пока. Вот и посмотрим, что за это время Адам сделает. А ничего не сделать теперь, когда он мне поверил, он просто не может, — предваряя вопрос Евсеева, добавил Отрепьев.

— Значит, царевич Дмитрий будет болеть, а я ему тем временем покорно служить? — улыбаясь, спросил Ярослав.

— Ну если хочешь, можешь на конюшне остаться.

— Нет уж, не дождешься, — торопливо ответил Ярослав, и оба друга в очередной раз дружно рассмеялись…

Григорий верно рассчитал и на этот раз — за то время, пока протекало выздоровление мнимо больного царевича, Адам не сидел сложа руки. Гришка почувствовал это сразу — Отрепьеву было изготовлено великолепное жилище, богатая одежда, а Ярослав, ставший во главе многочисленной прислуги, мог теперь если не свысока, то, во всяком случае, на равных смотреть на Стовойского.

Однако это не главное: по всей Литве благодаря Адаму разнесся слух о чудесном спасении Иоаннова сына. Слух этот, сам по себе от начала и до конца бывший плохой выдумкой, переходя из уст на уста, приобретал все больше и больше невероятных подробностей, так что вскоре даже Отрепьев не мог бы узнать «своего» спасения в почти сказочных народных байках.

Однако это было уже не важно. Чудесная весть, словно чумная болезнь, расползалась по землям с невероятной скоростью; выходя за пределы Литвы, долетела она и до Российского престола…

Глава 25

В отличие от Григория, старательно пытавшегося «выздороветь» и лежащего в постели, Ярослав решил вознаградить себя за хлопоты и переживания во время мнимой болезни Отрепьева и наслаждался жизнью.

Конечно, к Ярославу относились совсем по-другому, нежели чем к ставшему такой важной птицей Григорию, но это нисколько не мешало ему чувствовать себя просто счастливым человеком. Теперь, когда, казалось бы, на него свалилось хлопот столько же, сколько всегда было у Стовойского, Ярослав впервые вздохнул свободно.

А радоваться было действительно чему — в отличие от Яна, который у Вишневецкого был вечно виновен во всех бедах, происходивших в замке, новый господин Ярослава не мог на Евсеева и голоса повысить, а уж тем более заставить что-то делать. В конце концов, ведь были и другие слуги.

Однако, несмотря на то что Евсеев мог послать куда подальше все свои новые обязанности, делать он этого не стал. Распоряжаться людьми для Ярослава было куда легче, да и привычнее, чем чистить конюшни, так что он с легкостью находил время и для работы, и для всего прочего.

Вот только среди всего этого прочего у Ярослава появилась новая головная боль: к нему уже давно перестала ходить Анюта. И дело было вовсе не в том, что Ярослав жил теперь в другой части замка: ведь пришла же к нему Барбара. Найти Зелинскую самому и поговорить с ней начистоту Евсеев тоже не мог: казалось, Анна нарочно окружала себя людьми, чтобы избежать разговора наедине…

— Анюта, наконец-то! — обрадованно воскликнул Ярослав, когда на пороге его теперешней богатой комнаты появилась Зелинская. — Ты где так долго пропадаешь? Я так соскучился… — целуя Анну, прошептал Евсеев, и только теперь заметил, что она изменилась.

«И когда она только успела располнеть?» — подумал Ярослав — Зелинская уже не была той стройной красавицей, по которой он так долго воздыхал. Да и лицо у нее было какое-то опухшее, глаза красные. Похоже, плакала.

— Что-то случилось, Анюта?

Зелинская, опустив глаза, некоторое время молчала, и скрепя сердце, наконец вымолвила:

— Случилось, Ярослав. У нас будет ребенок.

— Ты уверена? — спросил Евсеев, и только после этого понял, как же глуп его вопрос: не от безделья так раздалась Анютка.

— Уверена.

Что ответить Анютке, Ярослав просто не знал — несмотря на огромный опыт за плечами, такого с ним еще ни разу не случалось.

— И что? — только и смог спросить Евсеев.

— И то, что княжна меня выгонит, если ты на мне не женишься.

Если первая весть была для Ярослава больше радостной, то вторая просто повергла его в уныние — жениться сейчас, да тем более на Анне, он вовсе не хотел.

— Ты так думаешь или вы уже с ней говорили?

— Говорили, говорили, — понимая, к чему клонит Евсеев, расплакалась Анна.

— Полно тебе, Аннушка, никуда она тебя не выгонит. Рассказывай, что княжна тебе сказала, — попытался Ярослав успокоить Анну, усаживая ее на мягкое ложе.

Спокойный тон Ярослава возымел на Анну должное действие, и, немного угомонившись, она наконец рассказала Ярославу, какой между ними с княжной был разговор.

— От княжны ведь ничего не скроешь, она быстро заметила, — со слезами в голосе пролепетала Анна. — И сразу спрашивает: «Кто он?» Я не сказала. Тут она как закричит: «Ах, негодяйка, да ты еще и не знаешь, кто он!» — голос Анны начал срываться.

— Ну, полно тебе, — еще раз успокоил Анну Евсеев. — А дальше-то что?

— Дальше княжна сказала, что ежели ты на мне не женишься, то она меня завтра выгонит…

— А если бы я был женат, на этот случай она ничего не сказала? — тихо спросил Евсеев.

— Так ты женат? — глядя на Ярослава полными слез глазами, спросила потрясенная Анна.

— Нет, Анна, я не женат, я только спросил. Ты можешь мне ответить?

— Женат, — с горечью сказала Анна сама себе, и, словно сломленный цветок, поникла.

— Княжна и об этом побеспокоилась, — потухшим голосом продолжала Зелинская. — В таком случае отец должен признать ребенка и затем помогать мне и малышу. А еще она вот что сказала. Если виновник из ее слуг и он откажется, стоит мне назвать его имя, и княжна его тотчас выгонит.

— А если он не из ее слуг?

— Тогда выгонят меня, — и Анна зарыдала во весь голос, только сейчас понимая, что Ярослав теперь слуга другого господина.

— Слушай, Анна, — строго проговорил Ярослав — весь этот плач потихоньку стал ему надоедать, — слушай меня внимательно. Никто и никогда тебя не выгонит, это раз. Жениться на тебе я не буду, это два. Ребенка я признаю и всячески буду вам помогать, это три.

Анна оторопело смотрела на Ярослава. Поначалу она надеялась на то, что вскоре станет женой Евсеева, однако после неожиданного возвышения своего любимого она в этом разуверилась, решив, что теперь ей не видать Ярослава как своих ушей. То, как радостно встретил ее Ярослав, заставило Зелинскую вновь надеяться. Но вслед за этим, что бы Евсеев ни говорил, Анна решает, что он женат.

Что же делать теперь, радоваться или огорчаться, Анна просто не знала. Ей почему-то казалось, что может произойти что-то одно: либо Ярослав на ней женится, и все будет замечательно, либо нет, и тогда ее выгонят…

— Почему же ты мне раньше не сказал, Ярослав? — вытирая слезы, грустно спросила Анна. — Кто она?

— Да нет у меня жены, пойми же наконец, Анюта, — пытаясь не сорваться, ответил ей Евсеев.

— Тогда почему ты на мне жениться не хочешь?

— Потому что очень скоро, Анна, я уеду, уеду далеко и надолго, — попытался объяснить Ярослав, и от этих слов ему самому стало грустно.