Между Амуром и Невой, стр. 66

— Не губите, господин коллежский асессор! Я заслужу ваше расположение! Только приказывайте — всё будет немедленно исполнено. Четырнадцать лет беспорочной службы! Орден Анны третьей степени. Виноват, признаю; семью завёл, захотелось спокойной жизни, а ссориться с Бардадымом не имел, ей-Богу, никакой возможности! Он бы меня просто в пыль растёр — нрава был ужасного, и с такими капиталами…

Лыков слушал молча и глядел сурово. Подумал немного, словно колебался, затем сказал:

— Ладно, разберемся позже. Я решу в отношении вас в зависимости от того, как вы станете выполнять мои распоряжения. А окончательное решение примет государь. Пока же немедленно доставить сюда заседателя Сударикова, состоящего на службе у Свищёва. В предупредительных связках! [173]

— Слушаюсь!

— Далее. Организовать перевозку в Благовещенск важных свидетелей по делу банды Свищёва. Один из них, Яков Недашевский, участвовал вместе со мной в операции по уничтожению банды и был при этом тяжело ранен. Его надо везти особенно осторожно, и не раньше, чем через неделю; пусть рана пока затянется. В Благовещенске поместить на хорошей частной квартире, без малейшей огласки. Наблюдения оставлять не надо: Недашевский — наш секретный агент и сам появится в нужное время. С ним вместе будут уже упомянутые мною брат и сестра Алибековы.

— Слушаюсь!

— Арестовать в Юрдовке Александра Власова по кличке Саша-Бузуй, Ивана Мухина по кличке Юс Большой, и содержателя притона Каховского, по обвинению в похищении Алибековых и убийствах недругов Свищёва.

— Слушаюсь!

— Пока же актируйте золото и станок, соберите трупы на заимке, откройте следственное дело. Я вернусь вечером и всё подпишу. Действуйте, господин войсковой старшина!

Алексей решил пойти к Саблину, сказать, что полиция всё раскрыла и ему надо срочно исчезнуть из города. Не хотел он допрашивать Ивана Богдановича по должности сыскного агента… Свои рапорты потом всегда можно будет написать так, что лишние имена не попадут в полицейские архивы; здесь, в забайкальской глуши, он сам себе начальство и один решает, кто заслуживает наказания, а кто нет.

Алексей взял с собой чистый, но с печатями, паспорт и ассигновку на десять тысяч рублей — лобовские деньги жалеть не приходилось. Свой казакин, изрядно пострадавший от скитаний по тайге и лазанию на пепелище, он отдал в стирку и починку. Не долго думая, накинул бурку Имадина, предварительно выковыряв из нее пригоршню завязших в плотно скатанной шерсти ружейных пуль. В Нижнй Каре проживало намало кавказцев, и этой одеждой тут было никого не удивить.

Лыков подходил уже к домику Саблина, как вдруг тот сам вышел ему навстречу. Увидев гостя, опешил и скрылся обратно в дом. «Уже знает?» — мелькнуло у Алексея в голове, но деваться было уже некуда. Только он взялся за калитку, как Саблин опять появился на крыльце, молча подал знак следовать за ним, и отправился на огород.

Опасаясь, что он бегал за револьвером, Алексей пропустил его вперёд, сам взялся под буркой за рукоять «веблей-грина» и смотрел очень внимательно. Они встали между грядок, настороженно посмотрели друг другу в глаза.

— Тебе надо срочно бежать. Срочно! Я принес чистый паспорт и ассигновку на десять тысяч, на предъявителя.

Напряжённое лицо Саблина выразило удивление. Он хотел что-то сказать, но тут за спиной Лыкова раздался выстрел и страшный удар в левую лопатку свалил его на землю. Ему показалось, что сердце от боли разлетелось на куски. Вот и умираю, подумал Алексей… В глазах поплыли красные круги, потом явилась родная Волга, они маленькие купаются с сестрой; потом турецкая война… А затем ещё два таких же сильных удара в спину, как будто его били ломом наотмашь, и забытьё.

Очнулся Лыков, видимо, уже через несколько секунд и обнаружил себя живым, уткнувшимся носом в свекольную ботву. Пахло летом, навозом и порохом. Потом он сообразил, что лежит на животе, на собственном револьвере и по-прежнему сжимает его рукоятку. Страшным усилием сыщик сумел взвести курок и прислушался, не шевелясь. Каждая мышца его тела разрывалась от боли, в спину словно вколотили три раскаленных гвоздя.

— Переверни его, — послышался чей-то знакомый голос.

— Сам переверни. Дурак! Ты должен был бежать, когда я тебя предупредил, а не убивать его; а теперь мне за тебя снова на каторгу идти?

Кто-то взялся с руганью за лыковское плечо и потянул. Алексей перекатился на спину, увидел над собой бритое лицо Елтистова, нажал из последних сил на спуск и снова потерял сознание.

Когда Лыков очнулся во второй раз, он лежал уже в саблинской горнице, а сожительница хозяина с причитаниями вытирала ему лоб мокрым полотенцем. Сыщик отвел её руку, попробовал сесть в кровати. С трудом, но ему это удалось. Левая лопатка адски болела, позвоночник саднил, но это не были пулевые ранения! Он был жив и, в целом, здоров.

— Кончай причитать! — прикрикнул сыщик на бабу. — Иван Богданович где?

— Убёг, как есть убёг. Нашел на вас паспорт чистый и денежную бумагу, и совсем закручинился. Я, говорит, ему не поверил, а он взаправду предупредить приходил… А теперь он — вы, то есть — подумает, что я его в засаду заманил, под пулю подвёл.

— А что, не так, что ли?

— Не так, мил человек, не так! Иван Богданович вас просто отвлечь хотел, чтобы тот, второй, в окошко вылез и утёк. А он вона как… Хорошо, сказал Иван Богданыч, что был кассир, не знал, что бурку пули не берут; бывалый-то в затылок бы стрельнул.

— Где он сейчас?

— Убёг, ей Богу, убёг! Взял какие деньги, и стрекача. Ты уж, мил человек, его не лови… Кончилась моя хороша жизнь, рази я ещё такого сожителя где найду!

— Я спрашиваю, кассир где?

— А… этот-то? В свёкле лежит; где ж ему быть?

Глава 34

Прощание

Лыков уехал из безымянной деревни кержаков и пропал на десять дней. Уничтожение банды Бардадыма не было рядовой полицейской операцией. Коллежскому асессору пришлось прибыть в Читу для объяснений с военным губернатором Забайкальской области. Важный генерал требовал доказательств, свидетелей и открыто сожалел, что какой-то залётный столичный прощелыга похозяйничал так по-свойски в его вотчине. Если бы не оберегавшее Лыкова высочайшее поручение, ему пришлось бы туго за побоище, которое он учинил на заимке Свищёва. Но по телеграфу очень своевременно пришло «именное благоволение» [174], и дискуссия по поводу границ полномочий и методов расследования сразу прекратилась.

Зато начались бесчисленные протоколы: осмотра, допроса, опознания, изъятия… Была вскрыта огромная преступная организация, имевшая своих членов в Благовещенске и Иркутске. Хищения с казённых приисков были только началом. Далее шла выделка фальшивой монеты из украденного золота, и затем её сбыт — тут-то и начиналось самое интересное. Многие солидные с виду купцы, а также некоторые банки (и не только сибирские) оказывались в это замешанными; следы вели даже в Москву и Варшаву! Плеве срочно выслал в Читу летучий отряд для проведения полного расследования, а пока Алексей воевал в одиночку.

Ходить во главе полицейских сил по кишащему каторжниками Забайкалью значило бы погубить навсегда «демона» Лыкова, и ему пришлось обстоятельно изменить внешность. Алексей сбрил бороду, оставил «солдатские» усы и наклеивал бакенбарды, дабы закрыть приметный шрам на щеке. Волосы он перекрасил в цвет воронова крыла и слегка завил. На нос нацепил очки с простыми стёклами, и даже научился с умным видом протирать их замшевым лоскутом… Только полицмейстеры и нижне-карийский пристав Закс-Гладнев, ставший его правой рукой в расследовании, знали подлинную фамилию сыщика. Александр Витальевич оказался на поверку, в изменившихся условиях, отличным полицейским офицером, инициативным и умным. Лыков всерьёз подумывал о том, как бы переманить его в Петербург.