Вершина счастья, стр. 84

Джереми страдал не меньше жены. Ему тоже хотелось поговорить о работе и посоветоваться по тому или иному поводу. Словно маленький мальчик, желал похвастаться, что его план с бывшими рабами прекрасно претворяется в жизнь, что люди работают с огромным интересом и умением. Ему не терпелось увидеть, как она одобрительно просияет. Более того, Девлину хотелось вернуться к в ней постель и почувствовать ее теплое тело рядом с собой. Он мечтал о том, чтобы снова обнять ее, одной рукой небрежно поглаживая обнаженное плечо, вместе поговорить и посмеяться над событиями дня, их соседями — о чем угодно, не имеет значения — лишь бы вместе. А после задушевной беседы они бы занялись любовью — быстрой и жаркой, медленной и томной.

Мередит оказывалась постоянной радостью, источником наслаждения, когда они вместе. За несколько месяцев их брака она ни разу не надоела ему. Теперь, лишенный ее любви, Джереми томился по ней еще сильнее, чем до женитьбы. Однажды вечером, за ужином, Девлин поглядел через длинный стол на Мередит, сидящую в холодном уединении на противоположном краю. Усаживаясь там, она делала любой разговор совершенно невозможным. Джереми нахмурился, вспомнив, как жена пресекала его любую попытку объясниться. Когда злость Девлина поостыла, он осознал, что у нее имелись весьма веские причины для столь холодного презрения к нему. Когда Джереми шел к Эмерсону, то сам был зол и обижен на Мередит; он очень скоро отверг ту навязчивую идею об отъезде в Англию, но это нисколько не оправдывало его. Девлин повел себя эгоистично, даже порочно. Теперь же мысль о том, чтобы продать полученное в наследство владение Мередит и, бросив ее, уехать в Лондон, приводила его в ужас. Тот поступок являлся пережитком старого, равнодушного и горького «я» так называемого аристократического джентльмена, который бездумно искал удовольствий, не беспокоясь о последствиях. Теперь ему я в голову не пришло бы покинуть жену и «Мшистую заводь», как бы она ни провоцировала его. Поразительно, но он сильно изменился. Девлин даже не мог предположить, что именно вызвало это отвращение. Может, месяцы подавляющей гордость службы? Или сладкая страсть Мередит? Возможно, удовольствие, получаемое от ее остроумного общества? Или сыграло свою роль сочувствие Мередит всем больным и слабым? Наверное, сама «Мшистая заводь», требовавшая его ума, сердца и силы, каким-то образом проникла к нему в самую душу настолько глубоко, что даже больно думать о том, чтобы покинуть ее. Или, скорее всего, все это вместе…

Какова бы ни была причина, но он действительно изменился. Девлин больше не хотел ничего иного, кроме того, что имел, и презирал себя за саму мысль покинуть Мередит. — Нет! Нам не о чем говорить!

— Мередит!

Она выскочила из комнаты, пряча лицо. Джереми ударил кулаком по столу, отчего зазвенела вся посуда. Чертова баба! Ну почему она такая настырная? Такая бесчувственная? Почему не позволяет ни объясниться, ни извиниться? Вначале он думал, что Мередит просто хочет заставить его страдать за совершенный проступок. Это так типично для женщины — отказать мужчине в сексуальной благосклонности и улыбках, когда она не может добиться своего, наказывать его таким разом до тех пор, пока он не уступит, или ей в голову не взбредет, что обидчик достойно проучен. Джереми ждал, ждал и надеялся на доброту души Мередит. Но теперь казалось, она намеревается сторониться его вечно. Девлин нахмурился и пробежал пальцами по волосам. Черт бы ее побрал!

Девлин поднялся из-за стола и быстро пошел в свою комнату. Но там не оказалось никакого дела, кроме сна, а спать совсем не хотелось. Он снова тихо выругался. Как Мередит удалось держать его в таком вздернутом состоянии? Когда бы Джереми ни пытался вернуться на прежние позиции, она тут же пресекала его поползновения. Он снова впадал в ярость, злясь на упрямство жены. Ни одна женщина не имела над ним такой власти, ни одна из них не умела найти все его слабые места и заставить кричать от боли, гнева, ожидания или мурлыкать от удовольствия. А вот у Мередит это все прекрасно получалось. При таких мыслях знакомое тепло разлилось по его жилам. Джереми со стоном сел и откинулся на спинку кресла. В последнее время требовалось так мало, чтобы превратить его в пульсирующую массу желания.

По ночам он грезил Мередит, если, конечно, удавалось вообще уснуть. Лежа с открытыми глазами и уставясь в потолок, Девлин думал о ней, вспоминая их совместные ласки. Днем он представлял, как врывается в спальню жены и занимается с ней любовью с таким мастерством и неистовством, что она умоляет остаться и не уходить. Черт возьми, прошло всего две недели со времени закрытых дверей комнаты Мередит, а кажется — целая вечность.

Девлин завел себе привычку раздеваться и плавать в реке после возвращения с полей, чтобы смыть пыль и пот трудового дня. Кроме того, он очень надеялся, что прохладная вода уменьшит его мучительную страсть. За ужином Джереми сидел, наблюдая за движениями Мередит. Она же отказывалась даже взглянуть на него. Жена вернулась к своему отвратительному трауру — наверняка назло ему — И хотя эти черные платья и усиливали раздражение Девлина, желания они не отбивали. Наоборот, Джереми вспоминал роскошное тело под невзрачной одеждой и мысленно раздевал ее, отчего в конце ужина, когда Мередит покидала столовую, он, вопреки правилам вежливости, остался сидеть, чтобы скрыть раздувшуюся выпуклость в бриджах.

Девлин вздохнул и взглянул на себя в зеркало. Он явно похудел, щеки ввалились, а под глазами залегли темные круги. Последнее время Джереми работал до изнеможения, не только стараясь добиться успехов на плантации, но и пытаясь уйти от своих бесплодных мечтаний о Мередит. Тяжелая работа, недостаточная еда и нехватка сна сделали поистине черное дело — Девлин стал лишь отдаленно напоминать самого себя прежнего.

Сколько еще она собирается продолжать эту пытку? Джереми и не догадывался, как горько и больно ей было обнаружить, что он пытался продать «Мшистую заводь». Для Девлина случившееся выглядело, как спор о земле, и он совершенно не понимал главного: его попытка продать плантацию пошатнула веру Мередит в себя и уничтожила доверие к нему. Она вновь спряталась в свою раковину, несчастная и одинокая, ненавидя собственное глупое «я», поверившее в то, что Джереми хочет ее. Он же, не сознавая всего ужаса происшедшего между ними, всеми фибрами души стремился к ней. Мередит же теперь считала его любовь притворной.

Девлин, перебрав все варианты способов примирения, так и не пришел ни к какому решению. Скорее всего, она воздвигла вокруг себя стену, чтобы заставить его заплатить за то, что он сделал. Джереми расплачивался. Проклятие! Неужели он так и будет сидеть здесь и позволять женщине властвовать над ним?

Девлин решительно поднялся. Его эмоции совершали странные колебательные движения — от желания до отвращения к самому себе, от злости на жену до решимости пасть на колени и умолять о прощении. Господи! Ни одна женщина еще не водила его за нос! К черту!

К черту! К дьяволу! В часе езды от «Мшистой заводи» есть деревня, а где деревня — там и таверна. Есть таверна — есть и шлюхи. Он еще не встречал женщины легкого поведения, которая бы не пожелала за серебряную монету раздвинуть ноги.

Коварно улыбнувшись, Джереми набросил камзол и взял треуголку. Он сейчас поедет в таверну выпить пива или еще что-либо покрепче и поболтать с мужчинами, а если подвернется возможность, подцепить одну из тамошних девиц, которые, без сомнения, там имеются. Пусть Мередит узнает, что на ней свет клином не сошелся. Он расслабится в обществе шлюшки, а ей даст возможность томиться по его любви.

«Посмотрим, кто сломается первым», — мелькнуло в голове Девлина, когда он направлялся на конюшню за лошадью.

ГЛАВА 23

Таверна носила гордое название — «Синий бык» — и располагалась почти на самом краю Гринуока.

Девлин на секунду застыл в дверном проеме, заморгав от обилия табачного дыма в воздухе. За столиком в углу грубой, с низким потолком комнаты вскинул руку Блейн Рэндалл и помахал Джереми, приглашая присоединиться к их компании. Поколебавшись немного, Девлин направился к ним. Помня о своем намерении покувыркаться со шлюхой, он не испытывал особенного желания сидеть с плантаторами, которые хорошо знали его жену. Ему совсем не хотелось опозорить ее перед соседями, несмотря на решимость не только облегчить свое сексуальное томление, но еще и отомстить.