Знаменитая танковая, стр. 8
Через сколько времени враги спохватились, что их провели, бойцы так и не узнали. Когда наступил рассвет, они были уже далеко. Впереди немцев не было. Справа и сзади доносилась из-за горизонта канонада.
Корпусом командует генерал Полубояров
За деревней Новая Ольшанка танкисты догнали штаб своего корпуса. Впереди отступали стрелковые части, обоз с беженцами. За Новой Ольшанкой дедушка и механики бросили свою дырявую бэтушку: мотор заглох, возиться с ним не имело смысла.
Было жарко, душно. Настроение у всех было скверное. Днём продвигались медленно, потому что часто разносилось по растянувшейся колонне:
– Во-оздух!
И все спешили прочь с дороги. У дедушки вдруг начала кружиться голова. В глазах разом потемнело, ноги подкашивались. Видимо, его контузило во время боя, когда привалило землёй. Василич и Колосов помогли ему забраться на телегу с тяжелоранеными. И он, свесив ноги, сидел на задке телеги.
В деревне Зязноватке своих догнали разведчики Павел Никитин, Зобнин, Куличенко и Яковлев.
Дедушка сидел на телеге понурившись. Вдруг знакомый голос произнёс над ним:
– Что, старина, и тебе досталось?
Дедушка поднял голову, увидел всадника. Чуть позади ехали на лошадях ещё трое. Дедушка всматривался в лицо всадника, но оно расплывалось, и дедушка никак не мог понять, кто это. Голос знакомый, а лицо не мог рассмотреть.
– Не узнаёшь? – произнёс весело знакомым голосом всадник. – Куда тебя фриц уцелил?
Дедушка смотрел и продолжал молчать. На груди Никитина висел немецкий автомат, а по бокам – термосы. С одного термоса он отвинтил крышку, налил в неё и подал дедушке.
– Держи, дед, – сказал он, – выпей шнапсу. Полегчает.
Дедушка выпил. В глазах у него прояснилось, и он признал Никитина.
– Выбрался, Пашка! – сказал он.
– Как видишь. Савельева убили, Якин Васька пропал. Не знаем, где он. В бригаде не появлялся он?
– Не знаю, – сказал дедушка, – я не видел его.
– А Савельева убили, – повторил Никитин. – Столкнулись в лесу с фрицами. Думали, их много, начали обходить. Они нас заметили и тоже – в сторону. Должно быть, ихняя разведка была. Пустили очередь. И срезали его.
Разведчики угостили шнапсом раненых, механиков и ускакали вперёд.
– А куда же он поскакал, дедушка? – снова спрашивал я.
– К штабу. Комбригу доложить о своём возвращении… И до октября месяца я уж не видел его.
– Почему?
– А потому. Ты слушай и не перебивай, – сердился дедушка. – Когда мы переправились через Дон, корпус наш перешёл в подчинение шестой армии. И сражался он за Воронеж. А меня, Василича и Колосова направили работать в ремонтной базе. Она была километрах в двух от фронта. И там чинили танки… За Воронеж сильные бои шли. Как я после уже узнал, внук, фашисты во что бы то ни стало хотели захватить его. Тогда бы они овладели железнодорожным узлом, перерезали бы шоссейную дорогу. А она связывала наш центр с югом. Жестоко дрались под Воронежем, в самом Воронеже. Целые кварталы его переходили из рук в руки. Почти весь город был разрушен. Но овладеть всем городом врагам так и не удалось. Там их остановили. И к октябрю бои затихли. Наши войска заняли прочную оборону на восточном берегу Дона. Приковали к себе очень много вражеских войск. А в это время южнее Воронежа армия Паулюса двигалась к Сталинграду, понимаешь?
– Понимаю, – кивал я.
С августа месяца 17-м корпусом стал командовать генерал Полубояров. И танков и бойцов в корпусе осталось очень мало. Командование решило отправить корпус на пополнение, как говорят военные. В ночь со 2-го на 3 октября корпус должен был погрузиться в вагоны на станции Усмань. А дедушка, Василич и Колосов ремонтировали себе танки. И ничего не знали о том, что родной их корпус уезжает на пополнение. Дедушка так потом и не уяснил, отчего это произошло: то ли в корпусе о них забыли, то ли начальник РПБ – ремонтно-походной базы – не сообщил им об отъезде корпуса, желая оставить опытных механиков у себя. И они бы отстали от корпуса, остались бы под Воронежем. Но под вечер 2 октября дедушка зачем-то вышел на опушку рощи, в которой размещалась база. Вдоль опушки тянулась дорога. По ней со стороны фронта мчалась полуторка. В кузове её сидели два бойца. Машина уже промчалась мимо дедушки. Потом остановилась, из кабины высунулся Никитин и крикнул:
– Дед, ты чего здесь бродишь? Мы же ночью грузимся.
– Куда? – крикнул дедушка. А Никитин ему:
– Жди здесь. Мы заберём эмку командира корпуса и поедем! Отремонтировали эмку? – Дедушка и этого не знал. – Ну, жди здесь!
Дедушка бросился в кузню, сообщил новость Василичу и Колосову. Забрали они в землянке вещевые мешки – и к дороге. Дождались полуторку и отремонтированную эмку и укатили к своим, в родной корпус.
Ночью остатки корпуса уехали с фронта, 6-го числа выгрузились на станции недалеко от Саратова. Пешком прошли километров пять и оказались в дачном посёлке. Их уже ждали в домах койки, застеленные чистым бельём. Хозяйством в основном там заведовали женщины. Дедушка говорил: бойцы уж и забыли, что существует на свете чистое бельё. Как на чудо, смотрели на улыбающиеся лица женщин. Подушки, простыни трогали руками. Даже нюхали. Когда помылись в бане, рядовым дали команду: отбой. Они завалились спать, а командиры уехали в Саратов к начальству.
Уже на следующий день стали прибывать новенькие танки, новые бойцы. Рядовых фронтовиков назначили старшинами, лейтенантами. Павлу Никитину присвоили звание лейтенанта, и он сам набирал себе взвод разведчиков из новых бойцов.
– Я думал, меня и механиков моих старых пошлют на завод танки собирать, – рассказывал дедушка. – Но в корпусе стали создавать сразу две походные ремонтные базы. Одна как бы тыловая. Она должна была следовать за корпусом километрах в трёх – четырёх от него. Её задача: ремонтировать сильно повреждённые машины. А задача передовой РПБ – ремонтировать танки на поле боя и оттаскивать в тыл сильно повреждённые машины. Надо было проверять моторы поступающих тягачей. Да ещё мы с Колосовым и Василичем занимались с новенькими ремонтниками. Работы много было. Очень много… Создать заново целый корпус – трудная задача. А всё делалось в спешке. Командиры почти не спали. Потому что и ночью привозили новых людей, технику. Подробно изучали боя под Касторным и Горшечным…
И через месяц корпус был создан заново. Мощный создали корпус. И в ночь на 15 ноября побригадно все выстроились на лесной дороге. Часу во втором ночи погрузились в эшелон…
Якин отстал от родного корпуса
В ту же ночь в вокзале пассажирской станции города Саратова появился молодой, худой боец с вещевой сумкой за спиной. На плече его висели, как дрова, две связки маленьких сапёрных лопаток. Боец был в ватных штанах и в фуфайке. На ногах сапоги. Нашивки на воротничке гимнастёрки подсказывали, что боец служит в танковых войсках.
Вокзал был набит беженцами, ранеными. Они сидели, лежали, выходили из вокзала и возвращались. Выглядывая себе местечко, боец уверенно пробирался между людьми. Даже говорил:
– Эй, прибери свои ноги, дай пройти служивому!
Но можно было заметить, что он то и дело бросал по сторонам осторожные взгляды. Чего-то он опасался. Наконец он примостился на полу у стены между двумя ранеными, положив вязанки лопаток перед собой. Достал из мешка кусок хлеба, луковицу и стал есть, запивая кипятком из фляжки.
Прошёл патруль. Боец смелым взглядом проводил патрульных. Но едва они вышли из вокзала, он вздохнул с облегчением. Разом обмяк весь и даже утёр пот со лба. Это был Василий Якин, разведчик 174-й бригады 17-го танкового корпуса. Настроение у него было ужаснейшее. Потому что в этот день он вдруг почувствовал себя дезертиром. Нет, он не считал себя дезертиром. Но все военные коменданты и патрули имели полное основание считать Василия Якина таковым.