Портрет моего сердца, стр. 46

И не только взгляд притягивал этот манящий темный холмик, его губы уже начали прокладывать жгучий след вдоль стройного бедра, а Мэгги, запрокинув голову и закрыв глаза, охотно помогала ему, чуть шире раздвигая ноги…

Джереми склонился над нею, растрепанные волосы падали ей на бедра, гладили их с каждым движением уже не пальцев, а губ и языка.

Мэгги чуть не сбросила его с кровати, так резко ответили ее непривычные мышцы на это вторжение, она инстинктивно сомкнула ноги и поймала Джереми в капкан, очень эротичный, но сковавший его движения.

— Что… ты делаешь? — изумленно выдохнула она.

— Если ты отпустишь мою голову, я тебе покажу.

— Это не… ты не должен…

Он воспользовался паузой, чтобы подсунуть руки ей под бедра и ласково развести их в стороны.

— Это… нехорошо…

Затем последовал вздох наслаждения, потому что его язык проник в бархатистую расщелинку. Вот об этом Мэгги от подруг у мадам Бонэр не слыхивала… но это было самым изумительным ощущением в ее жизни и вторым по удовольствию, ибо лучше всего чувствовать Джереми внутри себя. Мэгги направляла его голову, а язык тем временем продолжал двигаться, распространяя по телу дрожь удовольствия, которая преобразилась в волны и каждая следующая была сильнее предыдущей, хотя ни одна не могла загасить пламя, лижущее ее изнутри. Запутавшиеся в волосах Джереми пальцы судорожно сжались в кулаки, словно она пыталась сдержать норовистого коня.

Внезапно, когда он притянул ее за ягодицы еще крепче к своему рту, Мэгги опять вскинулась, но на этот раз от неописуемой радости, потому что куда-то взмыла, ее несло выше и выше, пока волна не слилась с пламенем, загасив его и оставив после себя жидкий огонь. Она хрипло вскрикнула от невыразимой остроты пережитого удовлетворения, будто в самом деле побывала в бирюзовой пучине. Когда же ее вынесло на сушу, Мэгги почувствовала сонливую усталость, словно как в детстве вылезла жарким летним днем из пруда, мокрая и довольная.

Но роскошь ленивой дремоты была ей дарована лишь на пару секунд, ибо перед ней возникло лицо Джереми с выражением крайнего самодовольства, в котором проглядывало нечто большее. Мэгги не сразу поняла, что таилось в глубине его серых глаз, и лишь когда он, не сводя с нее глаз, стал расстегивать брюки и оттуда вырвалась его возбужденная плоть, она наконец осознала: это неуловимое нечто говорило о желании, нет, о потребности.

Потребности в ней. Она ему необходима.

Поэтому она не стала задавать вопросов, когда он выхватил из-под ее головы подушку и решительно подложил ей под бедра, когда, не потрудившись снять рубашку, приготовился лечь на нее. Только с беспокойством взглянула на раздувшийся орган. Ей все еще казалось непостижимым, чтобы нечто столь огромное уместилось в ее узком пространстве, хотя за последние сутки ей не раз пришлось удостовериться в возможности такого чуда. Затем она перевела взгляд на лицо Джереми…

И все стало неважным…

Мэгги быстро поняла, для чего нужна подушка: приподнятые бедра позволяли ему чуть ли не полностью войти в нее, казалось, копье пронзило ее насквозь… ощущение странное, но приятное. Однако подушка сделала возможным не только это, поскольку живот Джереми создавал трение, похожее на недавнее движение его языка. Внезапно сытое довольство куда-то ушло, и ее вновь закружил сверкающий водоворот желания… Только на этот раз Джереми был с нею, его несли те же изумительные волны.

Сколько длилось сладкое забвение, пока море не выбросило обоих на берег, Мэгги сказать не могла. А потом, когда она едва переводила дыхание после очередного сокрушительного урагана, Джереми содрогнулся, испустив громкий вопль. Ошеломленная Мэгги увидела, как его лицо исказилось, словно от боли, но это выражение сменилось полным блаженством, и Джереми бесцеремонно упал на нее.

— Ты поняла, зачем я усыпил твою служанку? — лениво осведомился он.

— Начинаю догадываться. — Ее дерзкий ответ прозвучал столь же лениво, потому что сил у Мэгги не осталось.

— Только начинаешь? — вздохнул Джереми. — Кажется, ночь будет долгой…

Глава 31

В следующий раз Мэгги разбудил ее песик, который жарко дышал ей в лицо и пытался лизнуть. Она попыталась отпихнуть его, не помогло, он снова уселся перед ней и задышал еще отчаяннее. Наверняка Джерри пора гулять, а Хилл — готовить ей ванну. Где же Хилл?

Тут Мэгги осознала, что разглядеть часы на прикроватном столике мешает голое плечо, загораживающее вид. Господи, с ней в постели лежит мужчина.

Она покраснела от стыда. Значит, она провела эту ночь с Джереми Ролингзом!

Опять!

И они проделывали такие вещи! Как она могла это? Один раз еще простительно, дважды предосудительно, но трижды… четырежды… О Боже, сколько же раз? Даже не сосчитать. Много, много раз.

А предложения нет как нет. И никаких достоверных объяснений насчет притязаний индийской принцессы.

Она улеглась с ним в постель, словно портовая девка.

Опять!

Как допустила, чтобы это повторилось?

Быстрый и недвусмысленный ответ дал взгляд на крепко спящего рядом Джереми. Голый до пояса, загорелый дочерна, особенно на фоне белизны простыней, он походил на уснувшего греческого бога. Какого именно? Ну, для Пана он слишком велик, хотя они схожи проказливым характером. Для Аполлона чересчур смугл, хотя его скульптурные мышцы вызывали восхищение. Может, его следовало уподобить Вулкану? Было нечто дьявольское в его густых черных бровях, которые скептически приподнимались, когда он бодрствовал. Да, скорее это Вулкан…

Черт подери, она сдуру погрузилась в художественные мечтания, в то время как у нее куча проблем в мире реальном! Что ей делать с мужчиной, спящим в ее постели?

Уже светло, наверняка около девяти утра, в любую минуту войдет Хилл… или попытается войти, обнаружит, что дверь заперта, впадет в панику, ибо за время ее службы в Герберт-Парке там никто ни разу не запирал дверей. Испуганная Хилл разбудит Эверса, тот позовет лакея, Джереми придется открыть, и тогда весь дом узнает, чем они занимались сегодня ночью…

Мэгги отчаянно потрясла его за плечо.

— Джереми, проснись, ну же, Джереми! — твердила она. Тот сонно вздохнул и повернулся на другой бок, лицом к ней.

— Джереми, тебе пора вставать.

Не открывая глаз, он привлек ее к себе.

— Привет, Мэгги. С добрым утром.

— Не надо мне твоего «доброго утра», — прошипела она. — Тебе надо поскорее убираться отсюда… Пока не заметили слуги!

— Угу. — Джереми зарылся лицом в ее волосы. — Мэгги, ты утром всегда такая милая и приветливая. За это я тебя и люблю. Ты постоянная и предсказуемая…

— Джереми, я не шучу. — Она уже свирепела, пытаясь не обращать внимания на дрожь, пробегавшую по телу от нежных покусываний мочки. — Хилл может постучать в любую минуту.

— Нет, она не постучит. — Его рука лениво поглаживала ее левую грудь, и сосок мгновенно затвердел.

— То есть как не постучит?! Ты же сказал, что лишь усыпил ее… Неужели… — Мэгги тихо ахнула. — Надеюсь, ты не убил ее?

Джереми поднял бровь.

— Конечно, нет. За кого ты меня принимаешь, Мэгги? Я лишь хотел сказать, что опиум действует на непривычных к нему людей ослабляюще… особенно на другое утро…

— Ты хочешь сказать…

— Что она скорее всего проспит целый день. Если, разумеется, ее не вырвало…

— Господи! — Мэгги пришла в такой ужас, что даже не взглянула на песика, который, услышав свое имя, залился лаем. — Как ты мог!

— Перестань твердить об этой женщине, — насупился Джереми, раздосадованный тем, что Мэгги отодвигается от него. — Когда она придет в себя, я прибавлю ей жалованье.

— Прибавишь жалованье? Джерри, мне уже полгода нечем было ей платить даже обычное!

— Ладно, я выплачу ей задолженность, дам прибавку и еще премию за верность.

Мэгги бессильно откинулась на подушки.

— По-моему, человек, опоивший служанку, должен вместо нее выгулять собаку, — раздраженно сказала она, на что герцог выразительно поднял обе брови.