Послушай мое сердце, стр. 16

— Ах, если бы у меня были такие туфли, когда я была маленькой, я бы сошла с ума от счастья.

Дома в деревне маленькая Инес бегала босиком. И пять лет назад наниматься няней в дом Пунтони тоже пришла босиком. Приска отлично помнила этот день, хотя была тогда совсем маленькой и не ходила в школу.

Только что закончилась война, и в деревнях, где жили семьи пастухов и крестьян, ушедших на фронт и еще не вернувшихся, была такая нищета, что матери привозили своих совсем юных дочерей в город не ради заработка (это были совсем гроши), а просто потому, что в состоятельных семьях они смогут есть каждый день.

Инес было тринадцать, и ее привезла мама. Вся в черном, в юбке до пола и шали на голове, она была похожа на колдунью из «Белоснежки», которую Приска и Габриеле только что видели в мультфильме Уолта Диснея в кино (их с Элизой туда водил дядя Леопольдо).

Инес, наоборот, была в белом. В единственном за всю ее жизнь хорошем платье, том самом, в котором она была на конфирмации за три года до этого. Платье было ей коротко и жало под мышками, потому что у нее уже начала расти грудь.

Из деревни они приехали на автобусе, и обе были босиком. Но мама несла за шнурки пару белых кожаных детских ботинок, у которых были аккуратно отрезаны носы. Это был весь их багаж.

Габриеле и Приска, которые наблюдали за их приездом с лестничной клетки, прижавшись лбами к перилам, видели, как они зашли во двор. Там, перед тем как ступить на лестницу и предстать перед «хозяевами», мама встала на колени и втиснула ноги дочери в белые ботиночки, которые, несмотря на отрезанный носок, были ей так узки, что она хромала. Дети помчались в дом и спрятались в прихожей под диваном, чтобы незримо присутствовать при встрече мамы с новой няней. Из-под дивана им было прекрасно видно, что под белым газовым накрахмаленным платьицем у Инес совсем ничего не было, даже трусов.

— Она сильная. Может справиться с любой домашней работой. Но если уж она будет плохо себя вести — врежьте ей как следует! — сказала мама Инес синьору Пунтони. — Задайте ей трепку, а если она мне нажалуется, я ей еще добавлю.

Но Инес с самого начала вела себя так хорошо, что ни хозяйке, ни Антонии ни разу не пришлось поднять на нее руку.

Как только мать Инес ушла, Антония посадила девочку в ванну с горячей водой и дезинфицирующим средством. Потом она долго расчесывала ее частым гребнем в поисках вшей, но не нашла. Волосы у Инес были очень красивыми: черные, как вороново крыло, блестящие, длинные.

Был вызван доктор Маффеи.

— Отличная девчушка, здоровая как бык, хотя несколько истощенная, — изрек он.

Тогда синьора Пунтони поручила Антонии купить вместе с Инес пару ботинок и нижнее белье. Заказала ей у портнихи рубашки: две розовые и две голубые, две серые юбки и четыре белых фартука. Научила ее надевать перчатки, чтобы накрывать на стол, и попросила никогда не говорить на диалекте, ни с Антонией, ни, боже упаси, с детьми.

Так Инес вошла в семью Пунтони, которую она с годами привыкла считать своей, тем более что ее собственная мать умерла, когда Инес было четырнадцать, а отец так и не вернулся с войны.

Она выросла настоящей надменной красавицей, за которой так и вились ухажеры. Когда они выходили гулять с Филиппо, Приска и Габриеле должны были их отслеживать и предупреждать Инес. Хозяйка дарила ей свои поношенные платья, которые ей невероятно шли.

Но страсть к обуви у нее осталась.

Глава третья,

в которой снова говорится о черных лакированных туфельках

Именно из-за Инес Приске выбрала такой рождественский подарок для бедных. Конечно, ей жалко было расставаться со своими изящными туфельками, но она считала, что подарок должен «сводить с ума от радости» того, кто его получает, а иначе грош ему цена.

Но ее мама была другого мнения. Когда через пару дней она увидела Приску, собравшуюся в театр с дедушкой, в бархатном платье и в желтых кожаных сапожках со шнурками, доставшихся ей от Габриеле, она сказала:

— Что это взбрело тебе в голову? Сбегай-ка надень красивые лакированные туфли!

— У меня их больше нет, — сказала Приска.

— Как нет?

— Я их подарила.

— Подарила? Кому?

— Бедным детям.

— Каким бедным детям?

— Не знаю. Тем, из коробки.

— Ты меня с ума сведешь! Что это еще за коробка такая?

Приска объяснила, в чем дело, и мама с облегчением вздохнула.

— Завтра скажешь учительнице, что ты все перепутала, и попросишь ее вернуть тебе туфли.

— Ну уж нет! — возмутилась Приска. — Подарок — это подарок, его нельзя попросить обратно.

— А ты попросишь как миленькая! Совсем с ума сошла! Пара новехоньких туфель, которые будут тебе как раз всю зиму. Да и сдались бедным детям твои элегантные туфли! Можешь отнести им те старые ботинки Габриеле, которые тебе не годятся.

— Но у них дырявые подошвы!

— Ну и что? Тот, кому они достанутся, поставит на них новые подметки.

Приска подумала, что маленькой Инес эти старые ботинки совсем бы не понравились.

— Я не могу попросить обратно вещь, которую подарила, — упрямо повторила она. Что подумают Подлизы? Нет, лучше умереть.

— Хочешь, чтоб я тебя ударила? — спросила мама и, не дожидаясь ответа, отвесила ей пощечину. — Когда ты уже научишься слушаться?

Приска рыдала так отчаянно, что у нее распухло лицо, и дедушка не взял ее в театр, а ведь давали «Трубадура», где цыганку сжигают на костре, а перед этим ее сын, который на самом деле ей не сын, поет арию, которая Приске так нравится, что мурашки по коже.

Но на следующей день унижаться и просить у учительницы туфли обратно пришлось все-таки маме.

— Не волнуйтесь, синьора Пунтони, я их держала в шкафу, даже не развернула. Я была уверена, что тут какая-то ошибка, ждала, что ваша дочь передумает, и не спешила класть их в коробку.

— Не знаю, как вас отблагодарить. Вы уже, наверное, убедились, что Приска такая выдумщица, за ней не уследишь.

— Ничего страшного. Главное, что она вовремя передумала.

Приска была вне себя от злости. «И ничего я не передумала!» С тех пор каждый раз, как они попадались ей на глаза, у нее портилось настроение, и при любой возможности она волочила их по гравию или терла одну туфлю об другую, чтобы испортить лак.

А Элиза так и не принесла никакого подарка: ни старого, ни нового.

— Чего ты ждешь, Маффеи? — спрашивала каждый день учительница. — Ты хочешь прослыть жадиной? Ты, внучка синьоры Лукреции Гардениго?

Но Элиза твердо решила, что, пусть даже это бросит тень на бабушку Лукрецию, она ничегошеньки не принесет, потому что она догадалась, хоть и с опозданием, кое о чем, что даже в голову не приходило Сорванцам и Кроликам, а Подлизы и Притворщицы отлично поняли с самого первого дня.

Содержимое двух коробок, весь этот хлам, который подло дарить и обидно получать, предназначался не как обычно негритятам в Африке или еще каким-то абстрактным и незнакомым детям, а двум конкретным людям: Иоланде и Аделаиде.

— …и их братьям и сестрам: этой шайке грязных и сопливых обезьянок, потому что для них двоих многовато будет, — нашептывала Звева Эмилии Дамиани, злобно хихикая за крышкой парты. — Думаешь Аромат Фиалок и Благоухание Роз заслужили все это добро?

Элиза, подслушав этот разговор, подтвердивший ее подозрения, вспыхнула, руки у нее так и чесались отвесить Звеве подзатыльник. Но, в отличие от Приски, драк она боялась, поэтому вернулась на свое место, вся трясясь от возмущения.

Она решила, что, если подарки на самом деле предназначены Иоланде и Аделаиде, она не собирается кое-как швырять для них в коробки всякое старье, а лучше возьмет две красивые игрушки поновей, завернет их в красивую подарочную бумагу, обвяжет золотой лентой, украсит сосновой веточкой и лично подарит их Девочкам за дверями школы. Она надеялась, что так им не будет обидно.

Глава четвертая,

в которой Аделаиде приносит подарок для бедных детей

Даже Иоланда и Аделаиде на своей одинокой парте в глубине Крольчатника не поняли, что все это затевается против них. К коробкам они никакого интереса не проявляли. Ясное дело, никто не ожидал, что они тоже что-нибудь принесут, так что им все это было до лампочки. Они не смотрели, что приносили каждый день одноклассницы и что учительница аккуратно записывала в блокнот.