Сад лжи. Книга первая, стр. 64

И тут Макс увидел. Впереди по ходу движения — поворот. А за ним затор медленно тащившихся машин. Роза сбросила ногу с педали газа и выжала тормоз, переведя двигатель на минимальные обороты. Тело молодой женщины превратилось в одну стальную пружину. Лицо покрылось мертвенной бледностью.

Господи Иисусе! Она в панике! Продолжает жать на тормозную педаль!

В ту же секунду раздался душераздирающий скрежет; завибрировавшую машину наполнил запах жженой резины. „Циклон" качнуло, и, завертевшись волчком, он проскочил два ряда и очутился у обочины. Перед глазами Макса мелькнуло дорожное ограждение и сразу за ним крутой склон. Страх, как мешок с песком, сдавил ему грудь.

— Господи Иису… — сорвавшийся с губ Макса непроизвольный возглас повис в воздухе на мгновение, показавшееся вечностью.

Мгновение, в котором не осталось ничего, кроме низкой белой ограды, — ни прошлого, ни будущего. Ограда, каменистый склон и визг упирающихся шин.

Мелькнувшее перед ним лицо Розы принадлежало, казалось, совсем другой женщине: рот, перекошенный животным криком, расширившиеся от ужаса бездонно-черные глаза.

Толчок бросил Макса на приборный щиток. Он стукнулся лбом о хромированный обод ветрового стекла. Где-то в глубине мозга сверкнула белая вспышка — ему почудилось, что он летит в пропасть.

И уже во время этого „полета" (или это только так показалось?), несмотря на свистящий шум в ушах, он услышал, как Роза выкрикивает имя: „Брайан!"

Потом в голове прояснилось. Роза! Невероятно, с какой силой она навалилась на рулевое колесо, пытаясь с ним справиться. И вот снизу доносится приглушенный шум — похоже, внутри упрямого запорного устройства сработали тумблеры.

И, о чудо, руль в ее руках уже начал поворачиваться!

Роза рывком развернула машину и, съехав на обочину, слава Богу, остановилась…

Макс открыл было рот, чтобы что-то сказать, но слова застряли в горле. Единственное, что он был в состоянии делать, так это, не отрываясь, смотреть и смотреть на сидящую рядом молодую женщину. Женщину, которая на его глазах превратилась из тихой добропорядочной католички в одержимую, — со спутанными черными космами, разметанными по плечам, с выбившейся из-под пояса юбки блузкой, с лицом, горящим от выброшенного в кровь мощнейшего заряда адреналина. Макс был слишком потрясен, слишком подавлен, чтобы говорить.

— Господи, Роза! Когда вы научились так водить? — выдохнул он наконец, почти задыхаясь.

— Я и сама не знала, что могу! — тоже задыхаясь и с трудом выталкивая слова из груди, ответила она.

В ее глазах стояли слезы безмерного облегчения, которому, казалось, она сама еще не в силах верить. А губы уже растягивались в непроизвольную улыбку.

— Дело в том, что права я получила всего пару месяцев назад…

11

Такого синяка Роза в своей жизни еще не видела — вернее было бы назвать его черняк, настолько он был черный, а припухлость размерами напоминала шарик, в который они с сестрой играли в детстве (от того, каким боком шарик к тебе поворачивался, зависела твоя судьба).

Сейчас, однако, Роза не нуждалась ни в каких предсказателях судьбы, чтобы понять, что же случилось и что еще ждет ее сестру. Та выглянула из приоткрытой на цепочку двери, и у стоявшей в обшарпанном полутемном коридоре Розы от злости буквально перехватило дыхание.

— Господи, Мария, что у тебя с глазом? — только и смогла она выговорить.

— Да-а, знаю, — протянула Мария, сбрасывая цепочку и пропуская Розу внутрь. — Это я готовлюсь сыграть главную роль в новой картине Хичкока. Уверена, он меня сразу возьмет… — И она невесело хохотнула.

При тусклом свете горевшей в прихожей лампочки все равно было видно, какая Мария худая — кожа да кости. Одета в какой-то выцветший затрапезный домашний халат, заляпанный следами детских смесей; сальные волосы липнут к вискам.

— Понимаю, как это глупо выглядит, — попыталась убедить сестру Мария. — Но я просто налетела в темноте на дверь. Ты можешь себе представить?

„Нет, — захотелось крикнуть Розе. — Не могу!"

Да и как в самом деле можно было верить ее словам? В прошлый раз… что там она говорила?.. Кажется, это была лестница. Да, тогда у Марии оказалась сломанной рука, и она уверяла, что в темноте оступилась и упала с лестницы. А перед этим она якобы поскользнулась, нечаянно наступив на игрушечную машину, разбила нос и сломала зуб. И, конечно же, по чистой случайности каждый раз ее Пит почему-то оказывался дома. Вернее, не почему-то, а потому что болтался без работы.

Однако сестре она не стала ничего говорить. Одного взгляда на ее здоровый глаз было достаточно, чтобы понять — она настроена самым решительным образом. Посверкивающий огонек как бы предупреждал: „Это наше семейное дело — как ко мне относится мой благоверный. Держи свою жалость при себе".

Роза вслед за сестрой прошла в гостиную — крошечную, заставленную мебелью комнату с облупившимися стенами. Перед телевизором, зажав в руке банку „будвайзера", развалился на стуле Пит. Бобби и Мисси играли на полу возле батареи.

— Так ты из-за этого звонила? — Роза инстинктивно подалась вперед, чтобы по обыкновению утешить сестру, но тут же остановилась, опустив протянутые было к Марии руки, когда увидела, что та сделала едва заметное движение назад.

— Что это? — И Мария прикоснулась пальцем к синяку под глазом, слегка поморщившись. — А, чепуха. С этим я и сама справлюсь. Слушай, может, ты хочешь кофе или еще чего-нибудь? Я бы тебе и поужинать предложила, но это тебе не „Уолдорф Астория". Гамбургеры с бобами, вот и весь ужин.

— Опять?! Господи, Мария, ты же знаешь, меня от них пучит, — пробурчал Пит, отрываясь от программы мультиков „Флинт Стоунз". — От этих чертовых бобов у меня столько газов, что в пору свою заправку открывать. — Он затрясся от смеха, радуясь собственной шутке, и повернулся к Розе. — Будь как дома, я все равно ухожу. Пойду перехвачу чего-нибудь у „Тони".

„Тони" было название местной пивнушки.

Мария метнула в его сторону недобрый взгляд и наклонилась, поднимая с полу маленького Гейба. Запрокинув голову, малыш орал, широко разинув рот, так что Розе были видны не только его четыре зубика и блестящие десны, но и миндалины.

— Что ты ему сделал? — прикрикнула Мария на Бобби, занятого сейчас с самым невинным видом разматыванием длинной, оливкового цвета, нити от паласа. Бобби воинственно выпятил нижнюю губу:

— Он первый меня ударил. Изо всей силы! Своей бутылкой.

— В следующий раз я сама тебе наподдам, — пообещала Мария. — Он же еще маленький. И сам не знает, что делает.

Бобби бросил на Гейба убийственный взгляд и снова занялся своей ниткой. У него были такие же черные волосы, как у отца, и маленькие злые глазки.

Роза подошла к племяннику и присела около него на корточки.

— Эй, Бобби, я тебе кое-что принесла.

Она вытащила из кармана плаща крошечный бумажный зонтик, которым в полинезийских ресторанах накрывают бокалы с коктейлем. На днях мистер Гриффин принес его после обеда в „Трейдер Вик". Положив его Розе на стол, он с улыбкой сказал, что это на счастье.

А потом рассказал ей о своем друге Сэме Бланкеншипе и Фонде Фиппса, о возможности получения стипендии для учебы в колледже и, может быть, также в Юридической школе, если ей захочется продолжить свое образование. Какой замечательный человек мистер Гриффин! Матерь Божья! Как бы это было потрясающе — изучать философию, и Шекспира, и, возможно, даже французский… хотя один Бог знает, где он ей может понадобиться. И все же, как замечательно, если бы она смогла…

И тут яркий свет ее фантазий сразу померк.

Какое это будет иметь значение без Брайана?

Господи, четыре месяца, и ни одного письма! „Неужели он забыл меня? Неужели перестал любить?"

Нет, она не может заставить себя этому поверить! Тут должно быть какое-то объяснение. Роза глубоко вздохнула, но твердый комок в горле никак не хотел уходить. „Никаких слез! — приказала себе Роза. — Ты уже достаточно наревелась. Если будешь продолжать, то у тебя в организме произойдет полное обессоливание, учти…"