Он и две его жены, стр. 32

– Ты серьезно говоришь все это?

– Разумеется. Очень серьезно.

– Но... но я все еще не понимаю, почему...

Мне очень хотелось ответить: "Потому что тем самым я раз и навсегда вычеркну тебя из моей жизни". Но я этого не сказал. Я только спросил:

– Разве это важно, Анжелика?

– Может быть...

Вдруг все упрямство и высокомерие исчезли с ее лица. Слабым, чуть слышным голосом она сказала:

– Билл...

Я взглянул на нее, удивленный и растерянный, а она неожиданно быстро шагнула ко мне.

– Ах, Билл, теперь я могу тебе признаться, что ужасно боялась. Я была убеждена, что ты никогда не пойдешь на риск, чтобы помочь мне...

Ощутив прикосновение ее рук, которые некогда имели надо мной такую власть, которые даже теперь вызвали во мне идиотскую реакцию, я сказал, чувствуя, как во мне пробуждается страх:

– Бога ради, Анжелика! Неужели ты считаешь, что я сделал это in-за любви к тебе?

Она резко отстранилась от меня, как если бы я ударил ее по лицу. Ее улыбка угасла, а на лице проявились замешательство и смущение.

– Я думала... Когда ты это сказал... Тогда почему ты решил рассказать все Трэнту?

– Потому, что хочу спокойно смотреть на себя в зеркало, – ответил я. – И еще хочу спокойно смотреть в лицо Бетси, не чувствуя себя законченной дрянью.

Я знал, что сказанное мной для нее ужасно; но я знал и то, что должен поступить ужасно, чтобы уйти от этой трогательной, но совершенно ложной интерпретации ею всего, что между нами возникло. Но когда я это сказал, облегчение и удовлетворение, которые я должен был обрести в этой путаной ситуации, куда-то ушли. Все, что теперь должно было произойти, стало пустым, тщетным, унылым.

Спина Анжелики сгорбилась; теперь она казалась старой и измученной. Она сказала очень тихим голосом:

– Я... я-то думала, сидя там, в камере, что уже упала на самое дно... А ведь я только теперь начинаю туда скатываться!

Она взглянула на меня.

– Ладно, вызови Трэнта. Я скажу ему все, что ты хочешь. Никогда не предполагала, что люди делают подобные вещи просто ради какой-то абстракции. Склоняю перед тобой голову. Ты самый благородный из всех мучеников, каких я знала в своей жизни.

Глава 17

Я вышел из комнаты. Обратился к стоявшему в коридоре полицейскому, чтобы он попросил лейтенанта Трэнта прийти сюда. Когда полицейский ушел, я остался в коридоре, так как даже мысль о том, что я снова окажусь один на один с Анжеликой, казалась мне невыносимой. Я вошел в комнату вместе с Трэнтом и тут же объявил ему, что Анжелика готова подтвердить мои показания. Через минуту в комнату вошел полицейский с машинкой для стенографирования. Трэнт велел мне подождать в коридоре, пока Анжелика будет давать показания. Затем он вызвал еще одного полицейского, который спустя некоторое время вышел из комнаты вместе с Анжеликой. Они прошли мимо меня и исчезли за поворотом коридора. Анжелика на меня даже не взглянула, я тоже старался избегать ее взгляда. Затем я вошел в комнату и еще раз повторил свои показания, которые полицейский отстучал на машинке. Это длилось не особенно долго, хотя мне казалось, что я нахожусь здесь уже века.

После ухода полицейского я спросил:

– Ее освободят сейчас же?

– Это не так просто, дорогой мистер Хардинг. Сперва нужно собрать все показания. Я полагаю, что мисс Ходжкинс подтвердит ваши слова. Я должен с ней увидеться.

Он должен еще раз допросить Элен! Я уже видел ее лицо, выражающее злобное удовлетворение: наконец-то ей представился случай разоблачить этого негодяя Хардинга. С этой минуты начнутся мои новые муки.

– Должен ли я вызвать ее сюда? – спросил я Трэнта.

– Нет, мистер Хардинг. Но мы можем вместе поехать к вам на квартиру.

Мы воспользовались полицейским автомобилем. Трэнт, погруженный в свои мысли, молчал, и это было мне на руку. Бетси, к счастью, была в своем офисе. Мы застали Элен одну в детской комнате. При виде нас она тут же встала, опустила глаза и приняла исполненную уважительности позу образцового и готового к сотрудничеству гражданина, ожидающего вопросов со стороны должностного лица.

– Вам, наверное, известно, мисс Ходжкинс, – начал Трэнт, – что некая Анжелика Робертс была задержана полицией в связи с убийством Джеймса Ламба. Эта особа была первой женой мистера Хардинга. Мистер Хардинг только что дал показания в полицейском управлении; он заявил, что вместе с мистером Коллингхемом склонил вас утаить правду в отношении событий той ночи, когда было совершенно преступление.

Элен взглянула на Трэнта, потом на меня и спросила:

– Склонил утаить правду, вы говорите?

– Мистер Хардинг показал, что мисс Коллингхем вообще не была в его квартире в тот вечер и что это Анжелика Робертс находилась здесь, когда было совершено убийство. Если говорить точнее, он показал, что вы застали их ин флагранти [10]. Вы, конечно, понимаете, как это важно для Анжелики Робертс, и вам не нужно опасаться, что изменение ваших первоначальных показаний повлечет какие-нибудь неприятности для вас. Я хочу от вас одного: чтобы вы сказали правду!

По лицу Элен разлился горячий румянец. Я ожидал увидеть в ее глазах блеск злорадного удовлетворения, но не обнаружил ничего подобного. Она была только удивлена и смущена.

– Простите, господин лейтенант, но мне кажется, что я плохо поняла вас. Мистер Хардинг показал, что?..

Она оборвала фразу, не закончив ее, и замолчала, переплетая пальцы. Трэнт терпеливо повторил ей все с самого начала. Когда он закончил, Элен взглянула на меня, как если бы не поняла, о чем идет речь. Взгляд этот был предельно искренним.

– Я еще раз прошу простить меня, господин лейтенант, но я в самом деле не понимаю, о чем говорит мистер Хардинг. Мисс Дафна была здесь. Какие в этом могут быть сомнения, если я сама подавала ей ужин. А если речь идет о другой женщине и... других обстоятельствах... то если даже кто-то здесь и был... то я ничего об этом не знаю и никого чужого не видела.

Какое-то мгновение я не верил собственным ушам, но длилось это только мгновение. Потому что я сразу сообразил, что именно этого и следовало от нее ожидать. Чувствуя, как меня охватывает бешенство, я обратился к Трэнту:

– Она лжет, и это совершенно ясно. Мистер Коллингхем подкупил ее, пообещав привезти сюда из Англии ее больную племянницу. Элен боится, что если она скажет правду, мистер Коллингхем откажется от своего обещания.

После моих слов румянец на лице Элен стал еще заметнее, в то время как Трэнт не выразил ни малейшего удивления.

– Это правда, мисс Ходжкинс?

Ответом ему был поток слов:

– Да, мистер Коллингхем доставит сюда мою племянницу самолетом, на операцию. Но делает он это потому, что всегда был благородным и великодушным. Мне трудно передать, как добры ко мне все Коллингхемы – и миссис Хардинг, и мисс Дафна, все! Но чтобы на основании этого заявлять, что мистер Коллингхем подкупил меня, чтобы я утаила правду, – это чересчур! Как будто мистер Коллингхем в состоянии сделать что-нибудь подобное! – Она обратилась ко мне с выражением уязвленного достоинства. – Я... Я так старалась, чтобы заслужить одобрение! А в результате...

От негодования у нее перехватило горло, и последние слова она произнесла невразумительно.

– Следовательно, вы утверждаете, что в показаниях мистера Хардинга нет ни слова правды?

– Разумеется! Именно это я утверждаю. Никогда в жизни на меня так не клеветали! Если бы не миссис Хардинг, если бы не это милое дитя, то...

Она подняла руки, обтянутые накрахмаленными рукавами и спрятала в них лицо.

– Отлично. Благодарю вас, мисс Ходжкинс. Пока это все.

– Но, лейтенант! – воскликнул я.

– На сегодня этого достаточно.

Он вышел из детской, а я последовал за ним в гостиную, разъяренный и возмущенный.

– Но ведь вы не верите в то, что она говорила! Вы не можете быть столь наивны!