На разных широтах, долготах..., стр. 8
— Мы здесь жилИ, живем и будем жить всегда…
Стрелки часов бежали неумолимо. Пришло время уезжать из Лаперуза. С разрешения Тимбери я сфотографировал его дом, местность, на которой расположена резервация, Джое-младшего, игравшего на диджериду.
Мы попрощались с Джое-старшим у машины, до которой они с сыном проводили нас. Теперь я сел за руль.
Заурчал мотор. Машина тронулась. Последние слова: до свидания, спасибо, приезжайте еще… Прощальные взмахи рук. Вот оба Джое мелькнули в зеркале заднего вида…
На улицах Сиднея начался час пик. Нужно смотреть в оба, но мы делимся впечатлениями.
— Вы знаете, — первым начинает разговор Фрэнк, — как будто ни о чем особенном мы не говорили, но, верите ли, я все время неловко себя чувствовал, всей кожей ощущал какую-то свою вину. Ей-богу, я лично никого из аборигенов никогда не притеснял, не сгонял с родной земли, тем более не охотился на них. Но что-то меня гнетет. Как будто я в чем-то виноват. Во время референдума в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году я без колебаний высказался за предоставление им равных прав, как и девяносто пять процентов остальных «белых» австралийцев. Но, знаете, это мое чувство вины, очевидно, идет от того, что я, человек, родившийся в Австралии, дышащий одним воздухом с аборигенами, долго, очень долго, десятки лет не замечал их. Что это? Слепота? Да, скорее всего духовная слепота. Меня не касается непосредственно — и я не вижу. Не делаю вид, что не вижу, а искренне не вижу. И себя как будто бы не в чем винить…
— Да, — согласился я с Фрэнком. — Вы в чем-то правы… Духовная слепота, «меня не касается»… В общем, моя хата с краю…
Мы плывем в сплошном потоке машин. В Австралии, по статистике, один автомобиль приходится на трех жителей. Для всех этих миллионов машин есть хорошо оборудованные, удобные места — гаражи, стоянки… Только для коренных австралийцев нег места, а если и есть, так в резервациях…
— Осторожно, — говорит Фрэнк, — а то «поцелуемся» с этим оранжевым «Холденом»!
— Не беда, — шучу я, — я же веду не свою, а вашу машину.
Но и за шутками, замолкая время от времени, мы думаем о сегодняшнем визите в Лаперуз.
— Интересно получается: сейчас много говорят об аборигенах, а еще два десятка лет назад, кроме ученых, этнографов, никто и не вспоминал о них…
Я не отвечаю Фрэнку, веду машину и думаю: «Бесспорно, общественное мнение сыграло свою роль. Аборигенов долго „не замечали“, потом заговорили об их культурной ассимиляции с европейцами, а теперь коренные австралийцы борются за свое самоопределение, требуют возврата принадлежащих им земель… Появляется своя интеллигенция — поэты, писатели, художники, общественные деятели. Аборигены совершенно не хотят отказываться от своего самобытного культурного наследия, а развивают его — будь то фольклор, сувениры, картины на коре, настоящие возвращающиеся бумеранги, изготовленные опытными мастерами-умельцами… Да, белое население Австралии медленно, но неотвратимо поворачивается лицом к потомкам тех коренных жителей континента, которые из-за кустов и деревьев взирали на кургузые корабельные пушки, установленные на парусниках белых пришельцев; с этих парусников высадились на берег первые десанты, вооруженные длинными ружьями и пистолетами…
Но в нынешние времена недостаточно только улучшить социальное, экономическое и политическое положение коренных австралийцев, хотя это и немаловажно. Еще важнее отнестись к ним с дружелюбием и предоставить им равные права со всеми гражданами их родины — Австралии».
И, как бы вторя моим мыслям, Фрэнк произносит:
— Давно пора… возвратиться к потомкам…
Кэлпи есть кэлпи!
— Неужели вы никогда не слышали о кэлпи? — спросил меня Майкл Коу.
Мы медленно передвигаемся вдоль кип шерсти, подготовленной для продажи на аукционе в Брисбене.
Его вопрос не возник из «ничего». Мы здесь с восьми утра, и разговоры идут обо всем, что связано с производством шерсти: об овцеводстве, ведущей отрасли хозяйства Австралии, о породах овец, об отличии ферм в увлажненных и в полупустынных зонах.
— Так и не слышали ничего? — снова спрашивает Майкл.
— Знаю, что это порода австралийских пастушеских собак. Как и все овчарки, они помогают в работе с овцами.
— Ну, знаете… А вот именно о кэлпи?
— Все, что знал, уже сказал. И тем исчерпал свои познания.
— Я вам обязательно расскажу о них. Без этих чудо-собак овцы неуправляемы. Представьте, что бы мог сделать фермер и его два-три работника с тысячами овец. Впрочем, отложим разговор до вечера. Пятью минутами тут не обойдешься.
Рабочий день был позади, и в номере гостиницы, подведя итоги закупкам, напоминаю Майклу о его обещании.
— С чего бы начать? — задумчиво произнес он. — Я не бог весть какой рассказчик, но постараюсь изложить все, что знаю о кэлпи. Заранее прошу извинить меня за сухость и краткость. Будь я поэтом, написал бы о кэлпи поэму, но я всего лишь специалист по шерсти.
— Одну минуту, мистер Коу, — сказал я, — возьму блокнот. Я хотел бы все записать…
— О’кэй, не буду спешить. Записывайте.
— Еще одна просьба. Расскажите об известных вам лично случаях, характеризующих таких собак.
— Хорошо, — сразу же откликнулся на просьбу Майкл и поудобнее уселся в кресле. — Родом я из фермерской семьи. А у каждого фермера есть о чем порассказать.
Овцеводческие хозяйства у нас традиционно малолюдны. И фермеры уже полтораста лет используют специально выведенную породу собак — кэлпи. Эти относительно небольшие по размерам собаки, высотой до пятидесяти сантиметров, весом около двадцати пяти килограммов, необычайно способны к обучению и обладают врожденными способностями для работы с овцами. Масть кэлпи весьма разнообразна — черная, рыжая, коричневая, желтоватая и дымчато-пепельная… Кэлпи очень облегчают работу овцеводов. При перегонах животных с пастбища на пастбище они разделяют стадо на части, умеют выгнать из его гущи отдельных животных, провожают их на стрижку и обратно в загон. Среди кэлпи встречаются рекордсмены, обладающие остро развитыми инстинктами и необычайными способностями при работе со стадами, в которых насчитываются сотни, а иногда и тысячи овец. Об этих собаках пишут в сельских газетах, журналах. В Сиднее создано научное общество, которое изучает сферу использования кэлпи.
Прародители нынешних кэлпи были завезены еще в прошлом веке из Шотландии. С тех пор порода пастушеских собак непрерывно улучшалась австралийскими фермерами — энтузиастами их разведения. Многие кэлпи отнесены австралийцами к разряду «суперсобак». Они вошли в историю как победители различных соревнований. Среди них достойное место занимает пес дымчато-пепельной масти по кличке Койл. Он стал героем соревнований в Сиднее в тысяча восемьсот девяносто восьмом году. В первом туре Койл набрал наибольшее количество очков. Но вечером этого же дня случилась беда — лапа собаки попала в колесо телеги. Казалось, что Койл выбыл из соревнований. Единственное, что мог сделать его хозяин, — это наложить лубки на перелом. На следующий день Койл отлично выполнил все задания второго тура и пробежал на трех лапах дистанцию быстрее своих соперников.
Демонстрация работы кэлпи с овцами очень популярна во время проведения в стране многочисленных сельскохозяйственных выставок. Широко используются кэлпи и в научно-исследовательских целях. Всего в стране насчитывается около восьмидесяти тысяч этих собак, незаменимых помощников австралийских фермеров.
Лучшими, главными качествами кэлпи скотоводы считают высокую восприимчивость к дрессировке, привязанность к хозяину, безукоризненное послушание. Немаловажны и ловкость, быстрота, бдительность, неутомимость, безотказность в работе и, если можно так сказать, любовь к ней. Кэлпи никогда не повредит овцу при любом ее сопротивлении. Эти собаки легко переносят резкую перемену погоды, хорошо приспосабливаются к разным климатическим условиям.
Доказано, что один кэлпи при работе с овцами заменяет трех работников, а пара их без особого напряжения — шестерых.