Слепые жернова, стр. 37

Она была готова залиться слезами, но внутренний голос настойчиво требовал: не сгибайся, дай ему отпор, пошли ко всем чертям! Пусть поступает, как хочет! Но разве он послушается и сникнет? Нет, черти получат не его, а ее, это ей корчиться в аду. Если она причинит зло Дэвиду, то окажется в адском пекле. Единственное, что ей оставалось, это вырвать инициативу из грязных лап этого подонка и самой поскорее рассказать Дэвиду о случившемся. Но это значило бы натравить его на Джона. Нет, на это она не способна. Рассказать все Джону? Он удушит эту гадкую рептилию. У нее не было выхода из трясины: в какую бы сторону она ни метнулась, результатом для всех станет катастрофа, которую недавно напророчила Мэри Хетерингтон. То же самое предсказывал священник. Она вспомнила слова отца О'Малли: пути Господни неисповедимы, иногда Он учит нас невзгодами… Ее била дрожь. Святой отец, определенно, знал, что вскоре последует. Не приложил ли он ко всему этому руку?

— Напрасно ты так убиваешься. К чему расстраиваться? Я просто решил тебя предупредить на случай, если ты потеряешь бдительность.

Она снова зажмурилась. Она не хотела на него смотреть, потому что боялась, что не справится с собой, кинется на него, пустит в ход кулаки. Она дважды беззвучно открыла рот. Наконец еле слышно пролепетала:

— Ничего не было. Он был пьян.

— Охотно верю. Чего только не случается на Новый год, под хмельком. Сам-то я в рот не беру спиртного, но другие… Я всего-то и хотел, что предостеречь тебя, а заодно узнать, не найдется ли у тебя пара шиллингов. Велика важность — пара шиллингов! Гораздо важнее покончить с неприятностями. Каких-то пять шиллингов в неделю — зато все счастливы! Скажи, разве счастье того не стоит?

Она с трудом боролась с тошнотой. Еще немного-и она упадет в обморок. Раньше с ней никогда не случалось обмороков, но сейчас ей даже хотелось забытья, иначе она за себя не отвечает. Еще секунда-другая — и она вцепится ему в глотку…

Сара подбежала к шкафу у камина, где лежала ее сумка, нашарила кошелек, извлекла из него монету в два шиллинга и швырнула через плечо на стол. Монета дважды подпрыгнула и скатилась со стола. Она видела уголком глаза, как он нагнулся, чтобы подобрать с пола заработанное.

— Вот спасибо, девочка! Не волнуйся, теперь тебе не о чем волноваться. Твоей матери я ничего не скажу, иначе она так опечалится! Она очень гордится тобой, тем, что ты перебралась на этот конец. Это перевешивает участь другой с ее арабом. Никто ничего не узнает, только мы с тобой… Словом, только те, кого это касается. До свидания, до новых встреч. Я буду иногда тебя навещать. Не надо меня провожать, я сам найду дверь.

Она привалилась спиной к шкафу. Дверь захлопнулась. Она сойдет с ума! Где тут сохранить рассудок? Что сделать, как поступить? Она шагнула к столу и вцепилась в него так, что ногти не выдержали и сломались. Желудок терзали спазмы. В следующее мгновение она нависла над раковиной. Рвота была неукротимой.

Придя домой в обеденный перерыв, Дэвид застал ее в плачевном состоянии.

— Что случилось? Ты что-то съела?

Она схватила его за обе руки, выдавила улыбку и ответила:

— Кажется, у меня будет ребенок.

В два часа ночи Сару разбудил ее собственный вопль — ей приснился кошмар. Дэвид обнял ее, попытался успокоить, твердя, что он рядом, что ей ничто не угрожает. Цепляясь за него, она пролепетала:

— Я стояла в грязи. Все стояли в грязи, а меня тащили в самую середину. Грязь набилась мне в рот, я уже захлебывалась… Какой ужас, Дэвид! Мне страшно.

— Тебе нечего бояться, родная. Это всего лишь сон.

Да, это был сон. Она прижалась к нему и сказала:

— Это было хуже, чем всегда. Гораздо хуже.

— Тебе и раньше снились кошмары?

Она кивнула в темноте, прижимаясь лицом к его груди.

— Это у меня с тех пор, как мать однажды дала мне слишком много микстуры от кашля. — Она затряслась от смеха. — Теперь я расплачиваюсь за ту микстуру.

Они смолкли и долго лежали, прижавшись друг к другу. Даже дыхание было у них сейчас одно на двоих. Потом Дэвид прошептал:

— Ничего не бойся — ни снов, ничего. Пока мы вместе, я позабочусь, чтобы тебе ничего и никого не надо было бояться, даже… — Он стал водить пальцем по ее спине, и она догадалась, что он пишет слово «мать». — Ты меня понимаешь, любимая?

Она хорошо его поняла. Его слова имели противоположное значение тому, что он думал на самом деле: пока они вместе, ее не будут покидать страх, ужас, как бы не разрушился ее мирок — ее новый, такой прекрасный мирок.

Часть третья

1

Думаю, без марша не обойдется, — сказал Джон.

— Куда маршировать? — спросил Дэвид.

— На Лондон, куда же еще!

— Будет то же самое, что марш в Сихэм-Харбор, когда состоялась встреча с Ремси Макдональдом. Чаепитие, лесть, обещания не забывать про Джарроу. С тех пор прошло уже три года…

— На этот раз мы добьемся реальных результатов, иначе…

— Что иначе? — спросил Дэвид. — Бунт?

— Если понадобится. Только никто этого не хочет. Все стремятся соблюдать порядок — по крайней мере с нашей стороны. Элен пойдет с нами.

— Что за женщина! — подала голос Мэй. — С ума сойти! Прямо пасторша в юбке! Меня уже тошнит от разговоров об Элен Уилкинсон.

— Помолчи! — зло бросил ей Джон. — Ты и пальцем не подумаешь пошевелить, чтобы помочь другому, а для тех, кто это делает, у тебя никогда не находится доброго слова.

Мэй смерила мужа холодным взглядом, встала и ответила равнодушным тоном:

— Помочь? Ты уже много лет только этим и занимаешься, прямо Иоанн Креститель [1]какой-то. И что это дало тебе и всем нам?

— То же самое, что и всем остальным в городе, — место в очереди за пособием. Если бы мы не боролись, то ты и тебе подобные торчали бы сейчас в Хартоне, при условии, конечно, что смогли бы туда добраться, валялись бы на мешковине и испускали дух, как полвека назад.

— Ради Бога, прекрати! Я уже столько раз все слышала, что это превратилось в бородатый анекдот.

Мэй прошла мимо стола, за которым молча занималась шитьем Сара, и сказала, направляясь к лестнице:

— Спущу Пола вниз.

Дэвид бросил ей вслед:

— А ведь Джон прав. Если бы не он и не такие, как он… Взять хоть Альфреда Ренни, хоть Драммонда…

— Прошу вас, Дэвид, не заводите старую волынку. Хоть бы рассказали что-нибудь новенькое. Я уже устала слушать про добродетели Драммонда, Райли, Ренни, Томпсона и всех остальных. Да, забыла новую святую деву Марию, то бишь мисс Элен Уилкинсон! Лучше объясните толком, что все они сделали. — Мэй вернулась в комнату. — Столько сотрясения воздуха, а что толку?

Джон вскочил и, не дав Дэвиду ответить, заорал:

— Они не дают людям свихнуться — разве этого мало? Напоминают им, что они — люди, что даже при самом плачевном положении нельзя терять человеческий облик. Пытаются давать им пищу для ума. Скармливают им столько, столько могут переварить их истощенные организмы. На Лондон они пойдут уже не невежественными тупицами, за которых их здесь принимают. Впрочем, у здешних любителей задирать нос есть сторонницы, верно, Мэй?

Супруги какое-то время смотрели друг на друга, Мэй уже собралась ответить, но Джон ее опередил:

— Ты не пойдешь наверх. Сперва тебе придется взять обратно свои слова. Чем черт не шутит, того и гляди, научишься чему-нибудь. Впрочем, зачем тебе наука? Ты ведь и так у нас всезнайка. Как и те, кто нами управляет. Ничего, когда начнется наш марш, у них раскроются глаза.

— Та-та-та-ра-та-та! — Мэй изобразила игру на горне.

Джон сделал шаг в ее направлении, но Дэвид поймал его за руку.

— Будет вам. Хватит!

— Я принесу чаю.

Сара встала и, отложив платьице, которое шила, вышла в кладовую. Джон, глядя на жену, с горечью произнес: