Серенький волчок, стр. 43

– Ты не понимаешь. Конечно, это не было заклинание для убийства. Это было заклинание для исполнения желаний. Но, может быть, я как раз и хотела Сережиной смерти?

Эта неделя для российского кризиса была переломной. Раньше еще можно было надеяться на благополучный конец, верить, что дефолт – это еще один "черный вторник", доллар подрастет себе немного, а потом откатится назад и все будет как было. Но Дума раз за разом отказывалась признать Черномырдина премьер-министром, рубль стремительно падал, а уличные цены на доллар росли еще быстрее. Во вторник торги признали несостоявшимися, в среду в обменниках доллар шел по двадцать с лишним. Все понимали, что и это не предел: тогда-то и появился анекдот "в чем разница между рублем и долларом?" – "один доллар". Так народная молва объявила рубль бесконечно малой величиной.

Все старались держаться вместе. Хотя никто ничего не страховал, сотрудники "Нашего дома" по утрам приходили в офис, а ближе к обеду подтягивалась и Маша. Пили бесконечный чай, пересказывали свежие слухи, новости и анекдоты. Чебурашка говорила, одна ее знакомая, секретарша крупного банкира, рассказывала, что из банка вывезли всё золото и закопали в лесу: на случай, если запретят хождение наличной валюты. Никто толком не понимал, как связано золото с наличной валютой, но все согласно кивали, да, с них станется, запретят как пить дать.

Абросимов и Майбах на два голоса исполняли самый популярный анекдот:

– Добрый день. Как дела? – мрачно говорил Денис в выключенную трубку своего мобильного.

– Отлично, – с деланной бодростью отвечал Абросимов.

– Простите, – похоронным тоном говорил Майбах, – я, наверное, не туда попал.

Оптимисты считали, что это анекдот про банковских работников, пессимисты – что "про всех нас". Когда Денис рассказал его впервые, Маша подумала, что для человека, с Демосфеновым упорством воспитывающего в себе умение отвечать "замечательно", подобная шутка – белый флаг капитуляции.

Федор Поляков неожиданно гладко побрился и сказал, что этим ограничит свою деловую активность на ближайшие недели: ситуация слишком нестабильна, и чем меньше рыпаться, тем лучше. К огорчению Абросимова, Федор отклонил прекрасный план рекламной кампании: купить грузовик гречки и вручить килограмм каждому клиенту "Нашего дома". Мол, в ситуации форс-мажора мы приходим на помощь нашим клиентам. Федор сказал, что народ не поймет, скажут – они над нами глумятся. Лучше, повторил он, не дергаться, а потом рассказал, что отечественные машины так подешевели, что один его приятель закупил пять автомобилей "Ока", заплатив за все штуку баксов.

– Зачем ему столько? – спросил Денис.

– Сказал – буду девкам дарить, – ответил Федор, и Аля заметила, что на месте девушек отказалась бы, мол, "Ока" – чудовищная консервная банка и при любой аварии складывается в минуту.

Аля теперь уже не была так уверена, что все как-нибудь образуется, но все равно старалась не унывать. Сегодня она предложила гадать на курсе доллара, делая ставки, насколько он вырастет к завтрашнему дню.

– Говорят, – сказала она, – если больше, чем на 30% от сегодняшнего – это к хорошему жениху.

– Зачем тебе гадать? – тут же спросила Света. – У тебя и так от женихов отбоя нет.

– Не говори, подруга, – парировала Аля. – Все мои женихи перечитывают старые сообщения на пейджере и плачут.

Денис погружался в полузабытое прошлое. Магазины пусты, у обменных пунктов – очереди, рестораны закрываются "на ремонт" – да и вообще Москва похожа на декорацию к фильму о временах перестройки. Только церетелевские монументы торчали посреди городского пейзажа редкими золотыми коронками в беззубых деснах умирающего города. Майбах пробовал вспомнить, как наслаждался хаосом и анархией семь лет назад – и не мог вернуть былого восторга. Что-то изменилось за эти годы – и даже если бы мир вернулся к тому, что было, Денис уже не мог стать прежним.

– Почему из магазинов стали исчезать продукты? – спрашивал Абросимов и сам же отвечал: – Потому что у населения кончились запасы 1991 года.

Кончились не только запасы еды и товаров, думал Майбах, кончились запасы веры в будущее, надежды на успешные реформы, просто запасы молодой энергии, в конце концов. Сквозь закрытую дверь кабинета Крокодила Гены он слышал, как плакала Таня, умоляя Семина хоть как-нибудь помочь ей вынуть деньги из "СБС-Агро". Паша Безуглов мрачно ходил из угла в угол, будто не замечая происходящего. Аля обнимала заплаканную Таню и говорила:

– Да не переживай, мы новые заработаем. Квартиры теперь наверняка подешевеют.

Света раскладывала таро, всем желающим предлагая узнать свою судьбу. Вадим с независимым видом подошел к столу и сказал, что несколько лет назад тоже увлекался таро. Денис знал, что в свое время Абросимов увлекался всем на свете: Кастанедой, холотропным дыханием, направленными ЛСД-трипами, картами таро, сатанизмом, старообрядчеством, растафарианством и Дипаком Чопрой. Последнее, кажется, пригодилось ему в работе, хотя Абросимов и утверждал, что основы своего подхода к клиентам почерпнул во время одного из кислотных путешествий. Денис не верил, но понимал, что, раз в полгода с неофитским восторгом принимая новый способ решения всех проблем, Вадим старается поддерживать свой странный, на обе ноги хромающий оптимизм. Он прошел через все увлечения – чтобы прийти к безнадежной любви. Может быть, думал Денис, глядя на Абросимова и Свету, это и есть пять лет разницы. Может быть, через пять лет я снова почувствую себя подростком. Может быть, это и есть история жизни: психоделия как второе детство, несчастная любовь как вторая юность, и все вместе – как обретение единственной зрелости, мне пока еще недоступной?

– Нет, – сказала Света, – мужчины не могут хорошо гадать на таро. Это женское дело, Вадик.

– А вот ты, Маша, умеешь гадать на таро?

– К стыду своему, нет, – ответила Маша. – Но если бы я хотела выпендриться, ответила бы, что гадаю только на своей колоде, а ее оставила в Израиле.

– Кстати, об Израиле, – спросил Абросимов Машу, – У евреев есть своя магия?

– Есть, – ответила Маша, – но гоям мы о ней не рассказываем.

Майбах улыбнулся, а Маша продолжила:

– Но вот Свете, как девочка девочке, могу сказать о магических словах, отпугивающих мужчин.

– Тебе нужно отпугивать мужчин, Светка? – спросил Денис. Было бы неплохо, чтобы она раз и навсегда отпугнула Абросимова, подумал он.

Майбах совершенно неприлично переживал за друга. Светка всегда ему нравилась, но чем больше Вадим говорил о ней, тем сильнее она раздражала Дениса. Почему, в самом деле, его друг полюбил именно эту женщину – и полюбил именно так?

– То, что происходит у меня со Светой, – отвечал Абросимов, – это не любовь в привычном тебе и мне смысле слова. Это такие ворота, знаешь, the doors of perception, Джим Моррисон, Олдос Хаксли. Такая психоделия – через другого человека видишь что-то внутри себя, о чем и не подозревал. Заглядываешь на другую сторону, как мы говорили когда-то.

– Не знаю, – ответил Денис, – мне даже под кислотой не удавалось открыть в себе что-то, о чем я не подозревал. В лучшем случае, я обнаруживал то, о чем всегда знал, но временно забыл. Такое припоминание… не очень понимаю, как такое может случиться от любви к женщине.

Две недели назад Денис пришел в ГАИ за справкой о разбитом стекле своего "ниссана". Там на стене он обнаружил старый, советских времен, агитационный плакат. На одной картинке рядом с Купидоном примостился мальчик, натягивающий тетиву на луке, с горящей спичкой вместо стрелы. Сбоку стишок:

Стреляют метко оба сорванца

Знать, выросли без окрика отца,

Но если радость дарит Купидон

Стрела второго всем несет урон.

Прочитав шедевр неизвестного автора, Майбах забился в экстатическом восторге. Прямо из ГАИ он позвонил Абросимову и зачитал стихотворение: