Серенький волчок, стр. 3

Однажды, уже в Америке, Горский подумал, что можно попробовать разыскать Машу с помощью специальных интернет-служб. Однако поиск на "Masha Maneylis", "Maria Maneilis" и даже "Mary Maneilis" ничего не дал: не то Машин адрес не был зарегистрирован в "Yellow Pages", не то она вышла замуж и сменила фамилию, став какой-нибудь Машей Кац или Мэри Джонс.

Горский думал, что Маша так и останется для него еще одним тускнеющим воспоминанием. Когда-то каждый месяц был наполнен событиями, но в климате Силиконовой долины не замечалась даже сама смена времен года. Если бы не разговоры о приближающемся миллениуме, Горский вовсе потерял бы счет годам, но с другой стороны, как ни нумеруй настоящее, прошлое и будущее, воспоминания все больше покрывались серебристым налетом, паутиной, сотканной из рассеянности и забвения.

Из своего психоделического опыта Горский знал: времени не существует. Сейчас, увидев Машу, он снова это почувствовал. Он различал морщины, которых не было семь лет назад, и несколько седых волосков в беспорядочных черных спиралях волос – но Маша сразу совпала с той Машей, которую он любил когда-то на черноморском берегу распавшейся страны. Та же плавность движений, та же улыбка, та же мягкость интонации, сглаживающей изумление:

– Юлик? Ты?

Они как будто продолжили с того места, где прервались на Коктебельской автобусной остановке – но в этом продолжении было все, что случилось с ними за эти годы: инвалидность, психоделия, эсид хаус, поездка в Америку, удачная операция и работа в Силиконовой долине. Машина эмиграция, жизнь в караване, долгий роман с Мариком, беспорядочные работы и картинки, которые она рисовала, чтобы продавать туристам и разносить по богатым домам.

– Как здорово, – сказала она, – что я зашла сегодня к Женьке. Я в четверг улетаю.

– Куда?

– В Москву.

– А зачем?

– Просто так. Приятель зовет, Сережа Волков, я его когда-то встречала в Крыму, а вот сейчас столкнулись в Праге.

– А чем он в Москве занимается? – спросил Горский.

– Не знаю толком. Что-то со страховкой связанное.

– Новый русский? – удивился Горский.

– Нет, – ответила Маша, – они называют себя "яппи".

2

Денис Майбах, иногда тоже называвший себя "яппи", лежал в теплой ванне и читал журнал "Вечерняя Москва". Самая обычная ванна, без модных наворотов, так что пузырьки, скользившие вдоль спины, просто поднимались от брошенного на дно душа. Они приятно щекотали кожу, и Майбах думал о том, что это и есть настоящее удовольствие, символ благополучной, без излишеств, жизни.

Однажды, года три назад, он заглянул к старому школьному товарищу, круто поднявшемуся не то на ваучерах, не то на каких-то пирамидах типа "МММ". Полученными деньгами приятель распорядился странно: купил смежную трешку с двушкой в спальном районе Москвы и, потратив еще столько же, сделал в них евроремонт. За свои деньги он посадил консьержа в подъезд, но тот все равно не мог проконтролировать, что творится в лифтах, – и потому временами, выходя из своих хором, старина Виктур брезгливо перепрыгивал мутную лужицу на ободранном полу кабинки. В квартире все, впрочем, было как у людей: белые стены, золоченые (золотые?) дверные ручки, итальянская мебель в комнатах и шкафы-купе в коридоре. Половину ванны занимала джакузи и Виктур уговорил Дениса опробовать новинку. Гордо показывая разные режимы булька, Викто?р продемонстрировал жидкокристаллический экранчик и спросил, знает ли Денис итальянский. Распластанный и разморенный Майбах покачал головой, и Виктур объяснил, что, когда заканчиваешь мыться и спускаешь воду, на экране появится вопрос, на который ни в коем случае не надо отвечать Si, а надо отвечать No, потому что это вопрос о том, следует ли проводить дезинфекцию.

– Почему же не следует? – спросил Денис, прикидывая, хорошо ли, что Виктур не дезинфицирует ванну, куда приглашает всех гостей без разбора.

– Потому что тогда вот из этой дырочки бьет струйка хлорки или еще какой-то моющей хрени. А итальянцы считают, что никто не будет лежать в пустой ванне. И, значит, бьет она тебе прямо в глаз. Я едва увернулся.

Через год Виктур пропал с Денисова горизонта – видать, в какой-то момент не угадал правильный ответ или не успел увернуться. Воронка десятилетия засосала его вместе со множеством других пузырьков, когда-то с радостным бульком поднимавшихся к поверхности. Кого застрелили, кто сбежал за границу, кто подсел на второй номер, кто просто сгинул. А вот Денис лежит в ванной и чувствует ток воды вдоль ребер, запах ароматических солей, смешанный с вонью московской хлорки, глядит сквозь паркий воздух на страницу "Вечерней Москвы". Заслуженный покой, едва слышное из комнаты пение Лагутенко, спокойствие и надежность, полуприкрытые глаза, безопасность и комфорт. Хорошая работа, разумная зарплата, недавно отремонтированная квартира. Эргономичная жизнь.

Мобильный на компактной стиральной машине взорвался мультяшной мелодией. Денис перегнулся через край, сам себе напоминая Марата с известной картины, взял "нокию" и сказал "алле".

– Привет, это Иван, – сказала трубка. – Что поделываешь?

– Лежу в ванне, – ответил Денис, соскальзывая обратно в остывающую зеленоватую воду.

– Скажи, где находится это грузинское место, которое ты мне хвалил?

– "Мама Зоя"? Где-то в районе "Кропоткинской", – сказал Денис. – А что?

– Я тут уже полчаса кружу, никак не могу найти. Давай я заеду за тобой, ты мне покажешь и поужинаешь заодно с нами?

– Да мне неохота из дома, я же мокрый весь…

– Ничего, я через полчаса буду… как раз обсохнешь.

Выключив телефон, Денис вздохнул и выдернул затычку. Маленький смерч уходил в черную дыру водостока у него за спиной. Денис подумал, что главная проблема с комфортом – трудно решиться на что-то, когда любой выбор равно приятен.

Иван Билибинов был одет в легкий светло-серый костюм от "Calvin Klein", на ногах туфли "Lloyds", привезенные в прошлом году из Лондона. Его спутница, волоокая девушка Лена в светло-коричневом сарафане "Benetton", молча сидела напротив Билибинова и за весь вечер произнесла, кажется, только несколько слов, делая заказ – лобио, сациви, "Святой источник". Голос был мягок и мелодичен, как у всех Ивановых подруг, и Денис порадовался за приятеля, который умел выбирать себе девушек с нежным румянцем на щеках, скромно опущенными ресницами и длинными пальцами профессиональных пианисток. С такими бедными овечками и надо ходить в "Маму Зою": сам Денис не мог без дрожи вспоминать вечер, когда зашел сюда поужинать вместе с Алей Исаченко из отдела медицинского страхования. Она попросила принести "Marlboro Light", официант сказал, что девушкам не надо курить, потому что они – будущие матери, Аля ледяным голосом потребовала менеджера, официант сказал, чтобы она не смела так с ним разговаривать, Денис попросил принести "Marlboro" лично ему – короче, получился безобразный скандал. За это Денис и не любил патриархальные места с их домашней кухней и материнской заботой хозяев. Лучше уж американский конвейер "TGI Friday".

С Иваном они заказали чихиртму, аджапсандали, шашлык и бутылку "Алазанской долины". Грузинские вина совсем испортились за годы войн и жульничества, но хотелось верить, что поддельная "Хванчкара" осталась в прошлом, как и разведенный спирт "Ройяль". Может, в киоске у метро по-прежнему торговали леваком, но Денис верил, что хотя бы в "Маме Зое" вино настоящее.

Немного поговорили о запутанной географии Москвы, где даже человек, проживший в городе всю жизнь, не может найти ресторан, о котором столько слышал, потом обсудили автомобильные пробки и пришли к выводу, что все должно улучшиться, потому что хуже быть уже не может: центр забит, по кольцу ползешь со скоростью километров 20 в час. Волоокая Лена молча ела сациви, подливая себе воды в высокий стакан.