Гроб хрустальный. Версия 2.0, стр. 22

– А потом это рассекретили и сделали Интернет, – говорит она. – И я задумала "хрусталь" как такую же сеть, понимаешь? Как место, где компьютерная сеть встречается с любовной.

– Что такое #xpyctal? – спрашивает Глеб.

– Это канал на IRC, туда ходят только те, с кем я спала. Ну, и я сама. А остальные вроде как о нем не знают. То есть знают, но не ходят.

Глеб улыбается. Теперь понятны шутки Андрея и Шаневича.

– И много там народу?

– Пока не очень. Я хочу, чтоб хотя бы семь было. Тогда я буду Snowball, а вы – seven dwarfs, как у Диснея.

Снежана смеется. Вина в бокале становится меньше, грусть исчезает из серых глаз, девушка превращается в прежнюю Снежану. Глеб идет за следующим бокалом, на этот раз уже не смущаясь. Когда у них с Таней был роман, бары были такие, что заходить туда не хотелось. А может, он просто был на десять лет моложе.

Он возвращается, и Снежана рассказывает, что такое IRC: мол, это такое место в Интернете, где люди могут общаться одновременно. Не пересылать друг другу письма, как на подписном листе, а в таком окошечке обмениваться репликами. Это просто. Ставишь себе mIRC – и вперед. Главное себе никнейм выбрать.

Глеб уже знает: никнейм, ник – это прозвище, компьютерное имя.

– Может, я буду просто Gleb? – говорит он.

– Нет, по имени нельзя, – отвечает Снежана, – это у меня правило. Я хотела всех назвать, как гномов, но они отказались. Я и подумала – а вдруг их больше семи будет? Так что теперь каждый сам себе выбирает. Я тебе сейчас расскажу, кто там есть. – Она лезет в сумочку, роется там, потом вываливает содержимое на стол. – Смотри, сейчас узнаешь мою душу. Слыхал же? Душа женщины – то, что у нее в сумочке?

Глеб пьет "Гиннес" и смотрит, как Снежана перебирает выброшенные из сумочки предметы.

– Смотри, – говорит она, – вот теперь сумочка пуста. Это означает: душа женщины по сути есть совокупность пустотных элементов. Пелевин у китайцев вычитал, я знаю. – Она смеется. – А раньше моя душа была… Вот – еженедельником с Golden Gate Bridge, еще брелком в виде статуи Свободы, тушью для ресниц, губной помадой, ароматическими шариками для ванны из "Артиколи" и безымянными презервативами, числом два. Важнее всего – презервативы. Знаешь, почему? Потому что в душе девушки всегда есть место любви! А ручки, ручки в душе девушки как раз и нет.

В душе девушки, думает Снежана, есть место любви, место ненависти, место грусти и тоске, место печали и надежде, место воспоминаниям и место страхам, место памяти, место восторгу, место яхочуводки и место яхочуебаться, есть место для буквы "А" в круге, для сторчавшегося любовника, для старых альбомов Егора Летова, для саундтрека к "Pulp Fiction", для романов Пелевина, для мамы, которая умерла, так и не доехав до больницы, для мачехи, которая в общем-то была клевая тетка. И, конечно же, есть место для семи белоснежкиных гномов, и это место заполнено не до конца.

Глеб протягивает свою ручку и Снежана пишет в блокноте пять имен:

– Сноубол – это ты, – говорит Глеб.

– Точно, – кивает Снежана. – А кто такие Суп-эР, Бони-эМ, Хет и Унди, тебе и не нужно знать. Просто выбираешь себе ник и начинаешь тусоваться онлайн. Как тебя в школе называли?

– У нас были не прозвища, а мифология, – смущается Глеб. – Я, например, трахался с маленьким зеленым человечком по имени Гл. Мой приятель Феликс был Железным, как Дзержинский, основатель КГБ, и еще гомосеком, потому что есть Железный Дровосек… ну, который Tin Man у Баума. – Почему-то Глеб думает: по-английски Снежане будет понятнее. Он забывает: Снежана выросла в Москве и, конечно же, знает, кто такие Дзержинский и Железный Дровосек.

– Вы, смотрю, были чудовищные похабники, – хихикает она.

– Не знаю. – Глеб на секунду вспоминает Емелю и пизду подмышкой. – Нет, мы просто были матшкольные мальчики из хороших семей. А тут подростковый возраст, гормональный всплеск. Но мы же только говорить об этом могли. Мы девочек наших даже поцеловать стеснялись.

– Глупые вы были.

– Да, – убежденно говорит Глеб. – Мы были глупые.

Глеб пьет вторую кружку "Гиннеса", Снежана допивает белое вино, они перебирают вариант за вариантом (Хочешь, будешь пионер, раз ты новичок у нас в сети?), и в конце концов Снежана решительно пишет на бумажке еще одно слово:

– Вот. Будешь kadet. Не пионер, но похоже.

– А я вообще знаю этих людей? – спросил Глеб.

– Ну, процентов на 70. Кое-кого даже ближе, чем предполагаешь, – и Снежана опять смеется.

– И чем вы там занимаетесь?

– Ничем, просто беседуем, шутим. Вот, вчера придумали, что, если делать Азбуку Русского Интернета, то Шварцеру, как главному вруну, надо дать букву "в", чтобы его домен назывался "в.ру".

Вино в ее бокале закончилось. Снежана встает:

– Пойду отолью. – Глеб улыбается, а она добавляет: – Ты должен был сказать: that's a little bit more information than I need.

Глеб кивает и смотрит, как Снежана проталкивается сквозь толпу. Он устал. Ирландский паб почему-то стал раздражать. По сути, такой же нереальный, как Снежанин айэрсишный канал: все здесь будто надели маски – спрятались за ними, точно за никнеймами. За соседним столиком сидят бородатый мужчина и печальноглазая девушка. Что их связывает? Они друзья? Коллеги? Любовники? Или – все вместе и ничего, как он и Снежана? На листке из Снежаниного блокнота Глеб машинально рисует японский иероглиф – и снова думает про Таню.

В то лето, когда они познакомились, Таня училась рисовать иероглифы. Она даже понимала их значение и объясняла Глебу магический смысл. Ветер развевал выцветшие на солнце волосы. На самом деле, думает Глеб, Таня просто любила рисовать – все равно, что: она же художница. Всех иероглифов он не запомнил, но этот ему понравился и, чтобы произвести на Таню впечатление, Глеб научился рисовать его машинально, без мыслей, почти единым росчерком.

Снежана заглядывает через плечо:

– Что ты нарисовал?

Глеб закрывает блокнот, но Снежана не унимается: А это имеет ко мне отношение?

– Да, – отвечает Глеб, потому что ответить "нет" было бы невежливо. – Самое непосредственное.

Снежана сгребает вещи в сумку и щелкает замочком.

– Поймаешь мне такси? – говорит она.

Глеб смотрит на удаляющиеся огни машины, чувствует себя обманутым. Не сомневался: они поедут к нему, теперь стоит в растерянности. Сказала, что едет к подруге. Какая еще подруга, на ночь глядя?

Вероятно, он что-то сделал не так. Может, Снежана обиделась, что не объяснил про иероглиф? Или, может, Снежане просто не понравилось с ним в прошлый раз? Зачем же тогда весь вечер рассказывать о своих любовниках?

Глеб едет в Ясенево, отдать карточку Visa Абрамову, но в квартире пусто, на полу разбросаны машинописные листы, постель не застлана, и только к холодильнику магнитом пришпилена небрежная записка:

Абрамов исчез.

16

Положить "старку" в полиэтиленовый бесплатный пакет, в другой – бутылку Gordon's и двухлитровку тоника. Можно и так запоминать время: по спиртным напиткам. Лето 1996 года, пятого года от распада Империи Зла. Кристалловская "Старка" – наименее фальшивая водка, джин-тоник – самый модный напиток. Кто победнее – пьет из зеленых банок, кто побогаче – разбавляет сам, Gordon's или Beefeater. Сегодня у нас праздник, день рождения Снежаны, поэтому мы гуляем.

Я люблю Снежану. Она милая и совсем молодая. Она не думает о будущем, не планирует заводить детей и порхает, словно с цветка на цветок – бабочка, перелетая из одного дня – в следующий. Мне нравится ее манера складывать губы, привычка задирать короткие юбки, показывая кружевную резинку чулка, громкий голос, готовый прорваться крик. Нравится, что он никогда не прорывается. Нравиться, как она произносит мое имя – "Андрей" – с долгим "А" в начале, словно обведенным в кружок ее полуоткрытых губ.