Лондон. Прогулки по столице мира, стр. 50

Глава шестая

Трафальгарская площадь и Уайтхолл

Я включаю фонтаны на Трафальгарской площади, совершаю прогулку к Уайтхоллу, осматриваю скелет Маренго, боевого коня Наполеона, и место казни Карла I, размышляю о загадках, связанных с кончиной и погребением его королевского величества, наблюдаю смену караула королевских гвардейцев, вспоминаю о Джордже Даунинге с Даунинг-стрит и направляюсь к дворцу Уайтхолл.

Ничто не доставляет мне большего удовольствия, чем встречи с людьми, призванными заботиться о порядке в Лондоне: теми, кто подметает улицы, следит за работой канализации, включает и выключает фонари и выполняет тысячи других дел, которые воспринимаются всеми нами как нечто само собой разумеющееся. Взять хотя бы фонтаны на Трафальгарской площади. Летом, в десять утра, ежедневно в воздух взлетают столбы воды, а к четырем часам пополудни они слабеют и исчезают. Это же не естественное явление природы, как, наверное, думают многие лондонцы: за работу фонтанов отвечает определенный человек, ему за это платят. Может быть, ему по душе такая работа — кому же не понравится включать фонтаны? И наверняка ему одному известны характерные особенности каждого фонтана на Трафальгарской площади, о чем и не подозревают жители столицы.

Незадолго до десяти я встретился со служащим министерства общественных работ — он проводил меня в подземное помещение под площадью, откуда и управляют фонтанами. Мы как будто спустились в метро. Человек в синей рабочей форме открыл нам железную дверь и вернулся к прежнему занятию: он хлопотал в комнатке, похожей на машинное отделение корабля в миниатюре. Повсюду на стенах — переплетение белых труб, электрические выключатели, контрольные панели, циферблаты и вентили. «Бассейн западного каскада» — прочел я над одним из вентилей.

Инженер засыпал меня техническими подробностями. Главная помпа, мощностью в двести лошадиных сил, качает воду к двум основным фонтанам. Другой насос, в восемьдесят две лошадиные силы, подает воду к группе бронзовых скульптур, а третий, в семьдесят одну лошадиную силу, откачивает воду из бассейна.

Помпы здесь такие могучие, что их никогда не используют в полную силу.

— Когда высота водяного столба достигает ста двадцати футов, — объяснял инженер, — струи поднимаются почти на уровень купола Национальной галереи. Но даже на сорока футах, если дует ветер, брызги разлетаются по всей площади, а потом к нам поступают жалобы от общественности, полиции и городского совета Лондона.

Инженер взглянул на часы. До десяти осталась одна минута.

— Не хотите ли включить один из фонтанов?

— Кто, я? С удовольствием!

Я взялся за вентиль и повернул.

— Осторожнее, не так сильно, — предупредил инженер. — А то вымокнет вся площадь!

Комната наполнилась гулом, похожим на шум корабельных турбин. Мне ужасно хотелось выскочить наружу и посмотреть, что я сотворил с Лондоном этим утром! Наверное, голуби в панике кружатся вокруг колонны Нельсона, дети кричат: «Ой, мам, погляди — фонтаны!» И все пешеходы, пассажиры автобусов и такси любуются сверкающей струей фонтана, который я включил своими руками.

Наконец мы поднялись наверх и осмотрелись. Все выглядело именно так, как я и представлял. Потревоженные голуби вновь опускаются на площадь, множество людей восхищается фонтанами, легкий ветерок раздувает струи воды, так что брызги летят на мостовую.

— Надо еще на пять футов пониже! — пробормотал инженер и направился обратно на рабочее место.

Бронзовые скульптурные композиции в чашах обоих фонтанов — уже послевоенное дополнение. Эти фигуры были отлиты еще до войны, но лежали в хранилище. Если стоять лицом к Национальной галерее, то та группа, что по правую руку, создана Уильямом Макмилланом, автором эскизов медали «За участие во Второй мировой войне» и медали «За победу». Мы любуемся русалкой и тритоном верхом на дельфине, в руках у них акулы, из пастей которых изливаются мощные потоки воды. Другая группа, работы Чарльза Уилера, также состоит из русалки, тритона, маленького тритончика и акул.

Англию нельзя назвать страной фонтанов, и звук текущей воды редко вызывает энтузиазм в душе англичанина. Но фонтаны на Трафальгарской площади и эти красивые бронзовые скульптуры (наверное, лучшее творение подобного рода во всей столице) прочно заняли свое место в сердцах лондонцев и являются всемирно известной достопримечательностью.

В Лондоне немного мест, в адрес которых прозвучало столько критических замечаний, сколько их было высказано по поводу архитектурных новаций на Трафальгарской площади. В викторианскую эпоху ее оформление восторгов не вызывало. Правда, сэр Роберт Пиль объявил этот уголок города «лучшим видом во всей Англии» (что, конечно же, не соответствует истине), но его похвальный отзыв — чуть ли не единственный за очень долгий период. Здание Национальной галереи, величественное и гармоничное с точки зрения современного ценителя, называли «Национальной перечницей», подразумевая его форму, и считали абсолютно бездарным архитектурным проектом. Затем, когда возникла идея поместить статую Нельсона на верхушку колонны, критики были поражены нелепостью и сумасбродством этой затеи. Статую окрестили «мерзкой карикатурой», с чем нельзя согласиться, если взять на себя труд рассмотреть ее в бинокль. На самом деле она отличается поразительным сходством с оригиналом. Интересно, сколько людей из тех миллионов, что видят статую в течение недели, смогли бы назвать имя скульптора. А звали его Эдуард Ходжез Бейли. Он родился в Бристоле в небогатой семье, его отец вырезал ростры для кораблей. Мальчик унаследовал отцовский талант и некоторое время работал у Флаксмана. Бейли стал одним из выдающихся скульпторов девятнадцатого века и прожил очень долгую жизнь. Ему было около пятидесяти, когда он создал статую Нельсона, а умер художник через тридцать лет после завершения архитектурного ансамбля Трафальгарской площади.

Огромная бронзовая капитель, на которой стоит Нельсон, сделана из орудий корабля «Король Георг», а четыре бронзовых рельефа вокруг основания колонны отлиты из металла французской пушки, захваченной во время одного из морских сражений адмирала. Лондонские фонарщики по традиции считают восьмиугольные фонари, расположенные по углам площади, масляными лампами с корабля «Виктори» и по сей день называют их «боевыми фонарями». Я и сам долгие годы верил в эту привлекательную легенду, но, увы, истины в ней нет ни на грош. В архиве министерства общественных работ после долгих поисков мне сообщили, что в 1844 году, когда решался вопрос об освещении площади, эти фонари спроектировал Чарльз Берри, перестраивавший в то время здание парламента.

Еще одна мало кем замечаемая достопримечательность Трафальгарской площади — латунные полосы, вмонтированные в гранит со стороны Национальной галереи. Это официальные эталоны британских мер длины — от дюйма до сотни футов. Если вы вдруг засомневаетесь в правильности отмеренных ярдов или футов, можно прийти на Трафальгарскую площадь и моментально все проверить. Я часто здесь прогуливаюсь, но никогда не видел, чтобы кто-нибудь пользовался эталонами. Хотя я всегда высматриваю какого-нибудь озабоченного продавца тканей, который хочет убедиться в достоверности своей линейки.

При проектировании и создании ансамбля Трафальгарской площади было снесено много старых построек, в частности, одно очень интересное здание — Королевские конюшни. Но название «конюшни» вовсе не обязательно подразумевает, что здесь держали лошадей. В старые времена в подобных помещениях ставили клетки с охотничьими птицами в период их линьки или тренировки. Со времен Плантагенетов английские короли содержали соколов в Чаринге, и сегодня, гуляя по королевским паркам, мало кто из нас вспомнит, что средневековое увлечение соколиной охотой — одна из причин, по которой в центре современного Лондона сохранилось столько нетронутых природных ландшафтов. Во времена правления Генриха VIII в королевских конюшнях в Блумсбери случился пожар, поэтому помещения для содержания ловчих птиц были переоборудованы в конюшни и с тех пор назывались Королевскими конюшнями.