Любовь не кончается: Эйлит, стр. 25

— Значит, норманнская армия войдет в Лондон? — настороженно уточнила Эйлит.

Голдвин, энергично работая челюстями, кивнул головой.

— Сопротивляться бессмысленно. К тому же все в один голос утверждают, что норманнский герцог — человек чести. В случае добровольной сдачи он обещает снисхождение. — Голдвин вперил взгляд в спящего на руках матери младенца. — По крайней мере, теперь мы знаем, чего ждать. — В его голосе явно угадывалось облегчение. — Неопределенность страшнее всего.

Спустя два дня норманны победным маршем вступили в Лондон.

Разлученные войной, супруги де Реми благополучно встретились в сент-этельбургском монастыре. Обвив руками шею Оберта, Фелиция приветствовала его потоками слез и страстными поцелуями.

— О, Оберт! Я боялась, что больше никогда тебя не увижу, — рыдала она. — Каждый день без тебя был настоящей пыткой.

— Я знаю, знаю, — ласково шептал Оберт, поглаживая жену по спине. — Вдали от тебя на мою долю выпали те же муки. Мое сердце рвалось к тебе.

— Подарок, каким ты меня наградил, напоминал о своем папаше ежечасно, — фыркнула Фелиция, положив руку на свой выпирающий как шар живот. — Сначала у меня чуть не случился выкидыш, а теперь наше дитя никак не хочет выходить из меня.

Оберт с улыбкой погладил ее живот и, ощутив под ладонью мощные толчки, просиял.

— Два дня тому назад Эйлит родила сына, — сообщила Фелиция. — Сегодня утром мне принесла эту новость повивальная бабка. У-у, старая ворчливая карга! — Она помолчала. — Как бы я хотела оказаться на месте Эйлит! Чтобы все уже было позади. — В глазах Фелиции мелькнули огоньки страха, но она постаралась побыстрее погасить их. — Голдвина серьезно ранили в битве с норвежцами, а Эйлит потеряла обоих братьев при Гастингсе. Я не видела ее почти три месяца.

— Я сделаю все возможное, чтобы их не тронули люди герцога, — пообещал Оберт, в раздумьях потирая щеку, а затем добавил: — Не думаю, что Голдвин и Эйлит обрадуются, увидев меня, но приложу все силы, чтобы восстановить с ними добрые отношения.

— Буду рада, если у тебя это получится. — Фелиция бросила на мужа изучающий взгляд. — Знаешь, я пока не хочу возвращаться домой. Пусть сын родится здесь. Монахини знают толк в женских делах.

— Конечно, конечно. Правда, в нашем доме разместились рыцари. Их набилось туда так много, что дом того и гляди лопнет по швам. Они собираются оставаться там, по крайней мере, еще несколько недель. Кстати, с ними Рольф де Бриз. Ты его помнишь?

Фелиция от души рассмеялась.

— Разве женщина сможет забыть Рольфа? Я никогда не встречала второго такого красивого и опасного кавалера.

— Благодари Господа, что у тебя такой доверчивый и не ревнивый муж, — усмехнулся Оберт. — Рольф намерен заняться разведением лошадей в Англии и на некоторое время задержится в Лондоне. В награду за храбрость Вильгельм пообещал ему земли одного погибшего тана [4]на южном побережье. Но они достанутся Рольфу только после того, как герцога объявят полноправным королем. Под Гастингсом нашего друга чуть не прирезал мародер, но сейчас он быстро поправляется.

— Ты тоже принимал участие в сражении? Увидев, как помрачнело лицо Оберта, Фелиция поняла, что совершила ошибку.

— Нет, я наблюдал за битвой с Гельхем-Хилла, где располагался обоз армии. И до последнего дня своей жизни не смогу забыть увиденное. Там полегло много достойных людей. Я видел, как стена из английских щитов теснила нашу кавалерию, а спустя несколько часов отступала и рушилась под ее натиском. — Оберт побледнел и прикрыл глаза рукой. — Когда мы покидали Гастингс, на поле сражения лежали горы трупов, и мародеры еле ползали среди них, раздувшись от тяжести награбленного. Огромные стаи воронья кормились на поле с раннего утра до позднего вечера. Даже герцогу Вильгельму стало не по себе, когда он увидел такое количество трупов.

У Фелиции закружилась голова, к горлу подступила тошнота, лицо побледнело.

— Оберт, довольно.

Очнувшись от мрачных размышлений, Оберт обеспокоенно посмотрел на нее.

— Больше ни слова не скажу об этом, — пообещал он и осторожно усадил жену на убогую кровать. — Клянусь. Ответь-ка мне лучше, как ты себя чувствуешь?

Фелиция слабо кивнула головой. Шальная мысль о том, что Оберта могли убить, чуть не лишила ее сознания. Оберт взял жену за руку и с нежной улыбкой поинтересовался:

— Ты уже придумала имя нашему наследнику, пока ждала меня?

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Эйлит с тревогой смотрела на сына. Младенец заснул, едва прикоснувшись к материнской груди, хотя из обоих сосков сочилось молоко, которого у Эйлит было в избытке Правда, старая Гульда научила ее, как избавляться от излишков, но каждый раз, когда Эйлит следовала ее совету, она чувствовала себя призовой дойной коровой.

Маленькому Гарольду — Голдвин настоял, чтобы сына окрестили именно этим именем — исполнилось почти две недели. Эйлит уже совсем оправилась от родов и, несмотря на ворчание Ульфхильды, уверенной, что женщина должна отлеживаться в постели после родов самое меньшее месяц, активно занималась домашними делами. Она бы умерла от скуки, целыми днями валяясь в спальне, к тому же младенец был на редкость спокойным. Почти все время он спал, лишь изредка напоминая о своем существовании, и уставал даже от кормления. В ответ на настойчивые расспросы обеспокоенной Эйлит Гульда неизменно твердила одно и то же — некоторые дети осваиваются после рождения дольше, чем остальные.

Муж обожал сына и часами просиживал у колыбели. Когда маленький Гарольд сжимал в тоненький, почти прозрачный кулачок мозолистый отцовский палец, Голдвин просто светился от счастья.

А в те редкие минуты, когда мальчик бодрствовал, он носил его в кузницу и знакомил со всем, что в один прекрасный день намеревался передать сыну по наследству.

Тяжело вздохнув, Эйлит проверила пеленки.

Они оказались сухими. Осторожно опустив ребенка в колыбель, она перетянула тяжелые от скопившегося молока груди широкой льняной лентой и опустила рубашку.

В доме царила тишина. Сигрид отправилась в город навестить мать и заодно сделать некоторые покупки Голдвин ушел за припасами для кузницы. Рождение Гарольда вывело его из угнетенного состояния. Теперь, когда лондонцы приняли герцога Вильгельма в качестве полноправного короля — церемонию коронации назначили на канун Рождества, — Голдвин словно вернулся к жизни и почти позабыл о ране.

Оставив сына рядом с что-то шьющей в углу Ульфхильдой, Эйлит вышла во двор, но, не сделав и десяти шагов, остолбенела от ужаса огромный, серый в крапинку, конь бесцеремонно поедал зимнюю капусту, на посадку которой ушло столько трудов. То и дело опуская голову к земле, он отрывал капустные листья крупны ми желтыми зубами. Проклятье, откуда он взялся? На спине виднелись отметины, оставленные седлом, от оголовья уздечки свисала длинная веревка. Конь размеренно бил копытом о землю, пытаясь отрыть один из кочанов. Присмотревшись, Эйлит поняла, что перед ней чистокровный жеребец. Скакун не был кастрирован, а это означало, что он предназначен для продолжения рода и участия в боевых действиях. Он не принадлежал никому из соседей, а значит, его хозяином был чужак и, вероятнее всего, норманн.

Пока Эйлит обдумывала ситуацию, жеребец с безмятежным видом продолжал свою трапезу. На смену растерянности и удивлению пришел гнев. Норманнский это конь или нет, не важно. Она, Эйлит, не собирается стоять сложа руки и равнодушно смотреть, как это чудовище пожирает плоды ее труда. Молодая женщина решительно направилась в дом, зашла в кладовую и спустя некоторое время вернулась в огород с метлой.

— А ну, пошел прочь! — Размахивая своим орудием, Эйлит надвигалась на жеребца. Животное, настороженно поводя ушами, громко хрустело сочным капустным листом.

— Прочь! — Впадая в ярость, Эйлит еще выше подняла метлу. Отпрянув в сторону, жеребец растоптал две луковицы, только-только пустившие молоденькие стрелки. Затем он высвободил застрявшие в рыхлой почве задние копыта и встал на дыбы. Во все стороны полетели комья земли.