Генерал Корнилов, стр. 16
– Его величество завтра будет в Царском, – сообщил Корни лов. Язык не поворачивался называть государя полковником Романовым!
Из внутренних покоев появился великий князь Павел Александрович. Проявив мужество, он не оставил царскую семью в беде.
– Вы позволите мне, генерал, предупредить ее величество? Несколько томительных минут ожидания скрасил граф Фредерике. Он стал рассказывать, что старшей из царевен, Ольге Николаевне, как будто полегчало, болезнь отступила. Однако очень тяжела Анастасия, младшая… Отозваться Корнилов не успел – вернулся Павел Александрович и сдержанным полупоклоном пригласил во внутренние покои.
Императрица встретила Корнилова надменно, с видом вызывающим. На ее бледном лице горели пятна. Первой мыслью Корнилова было: «Как постарела!» Он принялся выговаривать заранее приготовленную фразу:
– Ваше величество, на меня возложена тяжелая задача объявить вам постановление Совета министров о том, что с сегодняшнего дня вы… – Он смешался и все же бухнул: – Лишаетесь свободы!
Бледный рот царицы сжался в узкую полоску. Она делала усилия, чтобы сохранить самообладание. Пятна на ее лице пылали кумачом.
В комнате установилось погребальное молчание.
Лавр Георгиевич поспешил разрядить эту невыносимую тишину.
– Ваше величество, охранительные меры приняты исключительно для обеспечения вашей безопасности. Как только обстановка разрядится, все ограничения свободы будут сняты незамедлительно!
По легкому шевелению гофмаршала и великого князя Корнилов ощутил, что напряжение упало. Неужели они могли подумать, что он заявится сюда с конвойными солдатами? Неестественная прямизна императрицы как бы сломалась, она продохнула всей грудью. В ее глазах Корнилову почудился влажный блеск.
– Генерал, прошу вас… Не согласитесь ли вы поговорить с моими дочерьми и с сыном? – И Александра Федоровна сделала скупой приглашающий жест.
Она направилась впереди, за ней мерно вышагивал в своих негнущихся столбчатых панталонах граф Фредерике.
Молча миновали несколько безлюдных затемненных комнат. Ковры приглушали стук шагов.
Внезапно по глазам ударил свет. Шторы на окнах были раздвинуты. Здесь, судя по большому столу посередине, помещалась столовая.
Из боковой двери вышел воспитатель наследника, француз Жильяр. Императрица, удивившись, подняла белесые брови. Жильяр склонился к ней и принялся шептать. По лицу Александры Федоровны пролетела тень растерянности, смущения. Она оборотилась к ожидавшему Корнилову.
Ее опередил Жильяр:
– Позвольте, генерал, мне самому переговорить с наследником. Так будет лучше. Он так нервен, так доверчив…
Императрица стала извиняться. Корнилов почувствовал, как с его души свалилась тяжесть. Он поручение министра выполнил.
Покидая дворец, Лавр Георгиевич распорядился увеличить внешнюю охрану. В окно автомобиля он с неприязнью поглядывал на жадное любопытство толпы, облепившей дворцовую ограду.
На следующее утро тихо, без обычного ритуала встречи, прибыл из Могилева царский поезд. Попрощавшись с матерью, уехавшей в Киев, Николай II отправился в заточение, решив разделить его со своей семьей.
Накануне, покидая Ставку, он подал прошение на имя Временного правительства. Словно рядовой послушный обыватель, он просил, во-первых, позволить ему доехать до Царского Села, во-вторых, пожить в Александровском дворце до полного выздоровления детей, в-третьих же, как только дети встанут на ноги, разрешить проезд до Мурманска (он собирался искать пристанища на чужбине)… Отослав прошение, он снова заперся в кабинете и в последний раз уселся за свой рабочий стол. Появилось обращение к армии, не желавшей больше воевать. Недавний Верховный главнокомандующий уговаривал солдат не покидать окопов и добиться победы над врагом. «Кто думает о мире – тот изменник!» – провозгласил он.
Прежде чем попасть в газеты, обращение недавнего царя было прочитано Керенским. Скрипя начищенными крагами, он отправился к Гучкову, кинул ему на стол бумагу. Тот прочитал, зачем-то глянул на другую сторону листа. Они значительно переглянулись.
– К черту! – произнес Гучков. – Не хватало еще… Незачем!
– Популярности ищет! – ухмыльнулся всей массой рыхлого мясистого лица Керенский.
– Найдет, найдет… – зловеще пообещал Гучков. Обращение государя в газеты так и не попало…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
В доме отставного хорунжего Егора Корнилова в изголовье ребячьей кроватки всегда висела тусклая семейная иконка, рядом – громадная карта Российской Империи. Мальчиком Лавр Георгиевич научился находить на карте голубенькую жилку родного Иртыша… В свои восемь лет подраставший Лаврик получил из рук отца «Полтаву» Пушкина, «Бородино» Лермонтова и «Ивана Сусанина» Рылеева. На отцовской заветной полочке оберегалось несколько почитаемых книг, – как семейные реликвии. Одна из них – старинная, изданная более двух веков назад – «Учение и хитрость строения пехотных людей». Помнилась еще: «Русский офицерский корпус». А собирая сына на учебу в Омский кадетский корпус, отставной хорунжий положил ему в сундучок «Собрание писем старого офицера своему сыну». На титульном листе книги отец четко надписал – почерк был прямой, старательный, так пишут люди, с трудом освоившие грамоту: «Кому деньги дороже чести – тот оставь службу. Петр Великий».
Так казачий ребенок учился постигать величие России и своего долга.
В конце прошлого столетия, когда начиналась военная служба Корнилова, знойный Туркестан представлял собою обширнейший край, в котором еще сохранились варварские обычаи рабовладельчества. Значительная часть населения вела кочевой образ жизни. Постоянная вражда деспотичных ханов, беков и эмиров несла степной бедноте разорение колодцев и арыков, кишлаков и аулов. Кровавая междоусобица безжалостно истребляла население, многих обращала в рабство.
Кочевые казахи первыми из степняков запросились под державную руку белого царя. Хан Абулхаир из Малого жуза еще в 1730 году отправил к Анне Иоанновне послов. Делегация съездила удачно и, вернувшись в ханскую ставку на реке Иргиз, привезла царскую охранную грамоту. В следующем году в далекий Петербург отправился владетель Среднего жуза хан Семеке… На решение оставшейся части степного края, Большого жуза, просить заступничества русских повлияло нашествие свирепых джунгар в 1739 году. После этого все три казахских жуза, обитавших от Урала до Иртыша, соединились вместе под защитой белого царя.
И все же хищные хивинцы и кокандцы не унимались. Степной край с административным центром в Оренбурге представлялся им заказником для охоты за людьми и скотом. Всякий раз они уводили громаднейший полон. С невольничьего рынка в Хиве пленники продавались в Персию и Турцию. На выкуп захваченных в неволю российское правительство ежегодно отпускало по три тысячи рублей.
Для обуздания этого традиционного разбоя решительные меры принимал еще Петр Великий. Русский царь уверенно рубил окно не только в Европу, но и в Азию. Проникновение России осуществлялось по рекам: величавой, но чрезмерно глинистой Сырдарье и стремительному голубому Иртышу. Крепость Кушка и укрепления на озере Зайсан были конечными южными пунктами, где выцветал на солнцепеке трехцветный русский флаг.
Материнские родичи в казачьем доме появлялись редко. Они были из богатых и хмуро посматривали на простого служилого казака. Стали улыбаться, когда на его плечах появились офицерские погоны. Этого им Егор Корнилов не мог простить.
Мать каждое лето возила Лаврика в аул. Ребенок слушал жалобы бедняков. За трех баранов мужчины нанимались на всю зиму пасти огромную отару. Если нападали волки и задирали овцу, хозяин вычитал ее из платы пастуха. «Почему волк должен жрать моего барана, а не твоего?» Повседневной пищей бедноты служила горсточка поджаренного проса и пиала воды.
Белоснежную поместительную юрту бая окружали черные юрты безродных и вечно голодных джатаков. Невыносимый голод заставлял бедных отдавать своих детишек в рабство, – их увозили в Бухару, в Хиву. Внезапно в степь пришел указ белого царя: принимать казахских ребятишек в казачьи учебные батальоны. И степная беднота отхлынула от своих баев, стала прижиматься к русским поселениям. Нужда сроднила голубоглазых с черноглазыми, сломала вековые национальные перегородки.