Генерал Корнилов, стр. 137
За шесть дней удалось пройти около двухсот верст. Последние сутки двигались без дневки и даже не расседлывали лошадей. Сильно донимали морозы, и Шах-Кулы ворчал, что Аллах прогневался на них за какие-то грехи.
По ночам на лесных дорогах калечились лошади. А что текинец без коня?
Среди джигитов стало расти отчаяние.
На седьмой день пути остановились в деревне Песчанка. Там им свои услуги предложил проводник. Предстояло пересечь железную дорогу. Лавр Георгиевич намеревался рано утром выйти к станции Унеча. Там беглецов не ждали: вокруг были безлюдные места. Проводник повел полк по лесной дороге. Близился рассвет, передовые дозоры вышли на опушку. И вдруг проводник исчез, словно сквозь землю провалился. Дозорные доложили, что впереди по ходу не Унеча, а большая станция с дожидающимся бронепоездом. Проводник сделал черное дело: навел уставший полк прямо на орудия и пулеметы… Грянули залпы, шрапнель принялась косить текинцев. Под Корниловым упала лошадь. К нему подскакал Хаджиев. Эскадроны в панике уходили обратно в чужой и страшный лес.
К середине дня удалось собрать остатки эскадронов. Положение складывалось безвыходное. Лавр Георгиевич принял решение пробиваться на юг поодиночке. Одному легче затеряться в происходившем кавардаке. Он роздал текинцам все оставшиеся деньги и попрощался. Джигиты не хотели бросать лошадей. Общая встреча была назначена в Новочеркасске.
В истрепанной солдатской одежонке, заросший дремучим окопным волосом, Корнилов влез в проходивший поезд. В его кармане лежал документ на имя Лариона Иванова, беженца из Румынии.
6 декабря он вышел из вагона на ростовском вокзале.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
В революционном Петрограде Соединенные Штаты Америки не имели полномочного посла, как Великобритания и Франция, они были представлены в России лишь посланником. На этом посту находился совершенно бесцветный и непородистый г-н Фрэнсис, нисколько не похожий на своих блистательных коллег, представляющих союзников России.
Появление Фрэнсиса в Петрограде объяснялось близким завершением мировой бойни. Соединенные Штаты хорошо нажились на войне. Их банки ломились от европейского золота. Теперь, судя по всему, события в Европе приобретали совсем иной оборот. Достаточно присмотревшись к истекающим кровью противникам, американцы стали изменять своей испытанной политике изоляционизма. Отсиживаться за океаном становилось опасно – европейцы, замирившись, могли обойтись без США.
В таких долгих и кровопролитных войнах, как правило, выигрывает тот, кто сумеет влезть в нее самым последним. Он вступает с запасом неизрасходованных сил, в то время как остальные драчуны уже исчерпали все свои резервы.
Посланник Фрэнсис походил на добродетельного пастора. Этот постного вида дипломат никогда не повышал голоса. Казалось, никакие эмоции не имели над ним власти. Он производил впечатление строгого воспитателя, учителя, наставника и вел себя с поразительной выдержкой, как взрослый человек среди безудержно шалившей детворы.
В дни российской революции г-н Фрэнсис никогда не выдвигался на авансцену событий, добровольно уступая место таким зубрам дипломатии, как Бьюкеннен и Палеолог. Он пропускал вперед себя посланников Италии, Японии, Голландии. Но выпадали дни, когда, словно фигура Каменного гостя, появлялась его сухопарая персона в черном и достаточно бывало всего нескольких его точных фраз, чтобы появлялся блеск в глазах растерянных дипломатов, возникали спасительные перспективы и дальнейшее развитие событий обретало четкость, твердость, убежденность.
За несколько месяцев нынешнего лета в Петрограде посланник Фрэнсис сделался весьма влиятельной фигурой.Джордж Бьюкеннен, проводив своего многолетнего соратника Мориса Палеолога, с интересом наблюдал за усилиями американского посланника. Время помощи голодающей России, годы Хам-мера были еще впереди, однако нынешнее лето, особенно же осень показали, что Соединенные Штаты идут к своей цели мощно и неодолимо, как линкор или авианосец. Сэр Джордж прекрасно помнил, как начинался этот разгон (а начинался он весьма издалека), и теперь завистливо восхищался тем, с каким отточенным искусством молоденькая заокеанская держава готовилась единоличным образом воспользоваться богатейшими плодами завершавшейся войны. Особенные дивиденды ожидали ее в странах, потерпевших поражение. В частности, Россию, обескровленную, ослабевшую больше других, Америка уже сейчас столбила, как самую золотоносную заявку.
Этим летом наступил миг осуществления портсмутских угроз Якоба Шиффа. Еще в начале века американский банкир пригрозил российскому премьер-министру революцией. И вот Россия получила эту революцию…
Теперь для банкира настала пора огромных дивидендов, окупались все грандиозные расходы.
Находясь в Америке, за океаном, Якоб Шифф продолжал изобретательно пускать в корабль тонущей России торпеду за торпедой.
3 апреля в Петроград вернулся Ленин.
5 мая на русский берег высадился внушительный десант под руководством Троцкого.
Две недели спустя в Петрограде начал свою работу VII Всероссийский съезд сионистов. Это многолюдное и шумное сборище в самом центре величественной столицы выглядело съездом победителей. Наконец-то смята и растоптана «черта оседлости» в России, нет и не будет больше никакой «черты»!
Однако планы Шиффа простирались дальше и дальше…
В начале июля предпринимается попытка захвата власти. Эта дерзкая акция удивительным образом совпадает с Тарнопольским прорывом немецких полчищ на Юго-Западном фронте.
В августе – новое поразительное совпадение: мифический заговор Корнилова и вполне реальный съезд большевиков, шестой по счету. Результаты августа: вся верхушка русской армии взята под арест, а настоящие заговорщики берут курс на вооруженное восстание.
На большевистском съезде, чрезвычайно важном, судьбоносном для России, происходит необъяснимое на первый взгляд событие: в партию без всяких проволочек принимается сам Троцкий, а также все, кто с ним приехал из Америки. Это поразительно еще и потому, что всю свою жизнь Троцкий слыл озлобленнейшим антибольшевиком, ненавистником Ленина. И —вот! Из Савла – в Павла… Мало того, большевистский новобранец Троцкий, не пробыв и часа в партии, даже не получив членского билета, избирается в Центральный Комитет.
Примечательно, что ни Ленин, ни Троцкий участия в работе съезда не принимали.
Ленин проживал в Разливе (и чего-то ждал).
Троцкий сидел в «Крестах».
Внезапно – новое совпадение: едва Корнилова арестовали, ворота «Крестов» распахнулись, и Троцкий вышел на свободу.
Выйдя из тюрьмы, Троцкий пуще задрал клок бороденки, а стеклышки его очков еще злее сверкнули… Перед ним расстилался красивейший город мира. 12 лет назад здесь он поторопился обнародовать так называемый «Финансовый манифест» – план векового закабаления этой богатейшей страны. Тогда для окончательного торжества ему не хватило всего лишь выстрела «Авроры». Арестованный и отданный под суд, он тем не менее держался дерзко, показывая всячески, что поражение его временное и случайное, что желанная победа совсем не за горами.
Опыт – вещь бесценная, поэтому по-настоящему смеется тот, кто побеждает…
Тюрьма выпустила Троцкого для окончательного достижения победы.
Поскольку время неслось вскачь и поджимало, он распорядился вызвать к нему человека, который в эти дни мучительно томился в стенах Зимнего дворца. Этим человеком был премьер-министр Керенский, тащивший вместе с этим еще должности военного министра и Верховного главнокомандующего русской армией.
И Керенский, изнемогавший и заждавшийся, обрадовался вызову и примчался со своими звончатыми шпорами и манерами местечкового Наполеона.
Таковы были суровые законы тогдашнего российского революционного «Зазеркалья».
Царский лимузин марки «делано-белвиль» (единственный экземпляр в стране) доставил Керенского в резиденцию американского посланника. В дороге Керенский прикидывал: кого он сейчас встретит?