Генерал Корнилов, стр. 115
В тот день, вернее, в ночь страна еще не знала того, о чем было доложено Корнилову, едва он вернулся из Большого театра: в Казани какие-то злоумышленники взорвали артиллерийские склады. Неслыханный гром потряс этот большой приволжский город. На воздух взлетело более миллиона заготовленных для фронта снарядов.
«Ну вот!» – подумал в первую минуту генерал. Вражеские лазутчики (о них предупреждала русская разведка) начали прямые боевые действия. Война пошла в открытую.Как жаль, что он не знал о казанском взрыве до выступления в Большом театре! Вся речь вышла бы совсем иной…
Своей речью на совещании Лавр Георгиевич остался недоволен. Получилось звучно, но безопасно. Он стал опасаться своей «зарывистости». Начинала сказываться проклятая политика. Приходилось говорить совсем не то, что на душе… И сразу же всплыл образ генерала Скобелева. Его тогда в Москве встречали столь же бурно, коленопреклоненно. Он смело выступал – особенно в Париже. И вдруг умолк, ушел из жизни – полный сил, стремлений, планов… Ох эта политика!
Вошел Хаджиев и доложил, что к «уллы-бояру» просятся два солидных, важных господина. Он подал две визитные карточки: Путилов и Вышнеградский. Ого, господа банкиры! Ей-богу, к нему сюда в вагон, на вокзал, являются, словно к настоящему главе государства!
Оба банкира, люди больших денег и больших возможностей («меркантилыцики», как их называл Новосильцов), отличались от того же Милюкова скупостью слов и ясностью намерений. Они не тратили слов понапрасну. Дав понять, что видят в Корнилове честного и безыскусного солдата, они предложили свою помощь в его борьбе против вражеской работы. А такая работа набирала мах. Пять дней назад здесь, в Москве, состоялась городская конференция РСДРП(б). Итогом ее усилий и была всеобщая стачка в день открытия Московского совещания. В самый день открытия, 12 августа, газета «Социал-демократ» вышла с призывом во всю первую страницу: «Сегодня день всеобщей стачки! Пусть остановится вся жизнь в Москве!» Всю последнюю неделю большевики превратили Москву в центр борьбы против последних остатков российской государственности. Торжествует их старинный лозунг «Чем хуже, тем лучше!» Вчера – но уже в Петрограде – состоялось заседание большевистского Центрального Комитета. Из Москвы туда был вызван комиссар Янкель Юровский с отчетом о том, как удалось помешать работе государственного совещания…
Беседу вел в основном Путилов. Его спутник не переставая изучал Корнилова маслеными, чуть навыкате глазами. Заметив недовольство генерала, он вставил замечание, напомнив, что после 25 октября легитимная власть в стране будет отсутствовать, а поскольку в настоящее время соперничество в основном идет между деятелями Госдумы и Совета, то, естественно, победителем в этой затянувшейся междоусобице окажется некто третий. Надо ли доказывать, что этим третьим будут большевики во главе с Лениным?
Ночные гости поставили Корнилова в известность, что за последние десять дней удалось сильно сблизить позиции противников российского развала. Съезд представителей торговли и промышленности, а также совещание общественных деятелейодобрили призыв, высказанный Рябушинским: «Люди торговые, надо спасать землю Русскую!» Слова эти памятны каждому, их триста лет назад произнес нижегородский купчина Кузьма Минин.
– Господин генерал, – снова подал голос Вышнеградский, – вы же сами видите, мы немножечко начали не с того конца. В Нижнем Новгороде начинали с Минина, а уж затем нашли Пожарского. У нас сейчас имеется Пожарский, но Мининых нет. Нету! Вот мы и решили… – не договорив, он вдруг ослепительно усмехнулся, показав ряд крепких зубов.
Короче, финансисты и промышленники обещали Корнилову любую помощь. Для спасения России не жалко никаких средств.
Проводив их, Лавр Георгиевич опрокинулся на постель, не раздеваясь. Сердце билось беспокойно и тревожно. Стране надоели излияния пустобаев, она хотела дел, свершений, конца неразберихи и хаоса.
России обрыдла керенщина, она ждала корниловщины!
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
После Московского государственного совещания в России вместо прежнего столичного двоевластия образовалось два новых полюса: правительственный Петроград и военная Ставка в Могилеве. При этом Временное правительство все сильнее подпадало под влияние Совета.
Дома, в Могилеве, Корнилова нетерпеливо дожидался генерал Крымов. Не здороваясь, он сразу же спросил:
– О Казани, разумеется, знаешь? Ну? Чего еще ждем?
Он выжидающе уставился своими яростными светлыми глазами. Корнилов мучительно увел глаза. Почему они все уверены, что стоит ему только приказать и все исполнится? Не в нем дело, не в его распоряжениях. Сейчас в России слишком много распорядителей! Казалось бы, Верховный главнокомандующий… куда же выше? А ему, между прочим, дозволили ввести военное положение в одной только Казани. Где рвануло – там и ввели. А больше: ни-ни, не смей. Особенно в Петрограде. Там, в нашей столице, совсем иначе думают и действуют. Там – совсем другая власть…
– Под-ле-цы! – раздельно отчеканил Крымов.
Утром следующего дня, словно в подтверждение слов Корнилова, исполком Петроградского Совета опубликовал распоряжение об отмене смертной казни где бы то ни было: на фронте и в тылу.
Это был явный вызов Ставке. Соперничество между двумя полюсами власти пошло в открытую.
Крутые ступени на второй этаж трещали под грузными шагами. В кабинет главковерха снова поднимался угрюмый Крымов. Ступени были мелкими и частыми – генерал не переставал смотреть себе под ноги. С этой лестницы прошлым летом упал, споткнувшись, наследник Алексей и сильно расшиб колено. Обильное кровотечение удалось унять лишь с помощью Распутина: хотите – верьте, хотите – нет, но стоило «святому старцу» прислать телеграмму, как кровотечение немедленно остановилось.
Хаджиев сменял караулы, в приемной дежурил адъютант поручик Долинский. Отвечая на молчаливый вопрос генерала, он с Удрученным видом пожал плечами. Корнилов снова поздно засиделся в штабе и с утра явился раньше всех. В Ставке ожидали, что сегодняшним днем немцы начнут наступление своим левым флангом на севере.
Мысленно Крымов выругал союзничков. Самое бы им время вернуть русской армии должок: нажать на немцев с запада. Куда там!
Лавр Георгиевич повел товарища завтракать. Он ушел из дому, когда семья еще спала.
– Лавр Егорыч, отличный парень у тебя Хаджиев. Но вот Георгиевские кавалеры – подлецы. Все под жидовскую дудку заплясали. Ни одному не верю. Моя воля – я бы их заменил ударницами. Бабы у нас порядочней любого мужика!
В квартире главковерха было тихо, Юрик еще спал. Таисия Владимировна просияла лицом, увидев Крымова. Генерал галантно щелкнул каблуками и, поймав ее руку, летуче поцеловал.
– Пожалуйте к столу, – пригласила она. – У меня все
готово. За завтраком Крымов не переставал браниться. Он приглушал мощь своего кавалерийского голоса и поминутно оглядывался на дверь – Таисия Владимировна оставила их вдвоем. Генерал часто тянул руку к графинчику и пошире расстегивал мундир на груди. Ему, как всегда, было жарко.
– Подлецы союзнички, а? Только и знают, как фельдфебели: давай, давай. А не соображают, дураки, что играют на руку Ленину и всей его компании. Единственный у них был порядоч ный человек – генерал Китченер, так и того утопили… А что они сделали с государем? Он же надеялся на их заступничество. Осо бенно на англичан: родственники как-никак. А они ему – ку киш. Больше того – позволили всей этой сволочи увезти его в Сибирь. Подальше с глаз. Вот помяни мои слова, если только его там не придушат!..
– Государь просился в Мурманск, – вспомнил Корнилов.
– А то я не знаю! Не захотели слышать… кораблишко пожа лели. А теперь достань-ка его из Сибири-то!.. Ты помнишь, нет, Лавр Егорыч, в начале войны кто-то листовочки пустил? Стоит жидяра, с носом, с пейсами, а на руке у него петух, а у петуха голова государя с короной…
– Капорес, – обронил Корнилов и уточнил: – Жертвенный петух – для жертвы.