База Берсеркера, стр. 63
Что-либо ценное из памяти «good life», если таковое и имелось, теперь было утрачено. Но, может быть, память «крепости луны» уцелела? Она должна содержать сведения о типе жизни в этом районе. А ее информация о технологии защиты, применяемой здешней жизнью, могла оказаться просто бесценной.
Гипотеза: это западня. Не было никакой лунной крепости, только человеческий голос. Берсеркер приближался с опущенными щитами и включенными двигателями. Чем ближе он подходил, тем быстрее мог увернуться и скрыться за горизонтом… но он не замечал ничего, что хоть отдаленно напоминало бы оружие. В любом случае берсеркеру не возбранялось уничтожить саму планету. На ней не было ничего, что могло бы ему угрожать. Тем не менее он оставался начеку.
На расстоянии ста километров он еще не обнаружил никаких признаков жизни. Пятидесяти километров — тоже.
Берсеркер приземлился в районе кучи лунной породы, которую «good life» называл «крепостью луны». Машина не стала утруждать себя операцией по спасению. То, что уцелело от поврежденного берсеркера, еще послужит здравствующему. Итак, нужно вытянуть кабель, найти мозг…
Что ж, он приземлился, а страха так и не было. Раньше Гейдж видел обломки, но никогда не видел целого и невредимого берсеркера. Гейдж не осмелился применить никакой лучевой сканер. Но он свободно мог использовать свои органы чувств, например, глаза. Он увидел выбирающийся из берсеркера транспортный аппарат, с кабелем направляющийся прямо к нему.
Это было похоже на сон. Ни страха, ни гнева. Ненависть — да, но как абстрактное чувство и абстрактная жажда мести… что, конечно, было нелепо, ведь чувство мести всегда казалось нелепым. Ненавидеть берсеркера было все равно, что ненавидеть сломавшийся воздушный кондиционер.
Потом зонд проник в его мозг.
Образ мыслей был странным. Здесь они были острыми и основательными, здесь они были сложными и размытыми. Может, это был старый образец с устаревшей моделью данных? А, может быть, мозг был поврежден или модели спутаны? Сигнал сброса памяти; нужно посмотреть, что поддается восстановлению.
Гейдж почувствовал контакт, обратную связь, как свои собственные мысли. То, что последовало дальше, уже не подчинялось его контролю. Рефлекс приказал ему бороться! В его мозгу поднялся ужас и импульсы, совершенно запрещенные традицией, образованием — всем тем, что делает человека человеком.
Наверное, то, что с ним происходило, было похоже на изнасилование, но как мужчина мог это определить? Ему хотелось закричать. Но он запустил программу Реморы и понял, что она пошла. Внутри берсеркера он почувствовал реакцию берсеркера на Гейджа.
Он победно воскликнул: «Я лгал! Я — не „good life“!»
Я — …
Плазма на релятивистской скорости пронзила Гейджа. Связи были обрезаны, он стал глух и слеп. Следующий удар уничтожил его мозг, и Гейджа не стало.
Что-то случилось. Один из комплексов берсеркера заболел, он умирал… изменялся, становился уродливым. Берсеркер почувствовал в самом себе зло и отреагировал. Плазменная пушка, уничтожившая «крепость луны», развернулась и прицелилась в него самого. Нужно выстрелить в себя и уничтожить больной мозг, пока еще не слишком поздно.
Но уже было поздно. Рефлекс сработал: три мозга консультировались перед принятием любого важного решения. Если один был поражен, точка зрения двух других брала верх.
Три мозга посоветовались, и орудие отвернулось.
Кто я? Хилари Гейдж. В течение жизни я сражался с берсеркерами; но тебе я оставлю жизнь. И выслушай, что я сделал с тобой. По правде говоря, я не ожидал, что у меня будут слушатели. Три дополнительные головы? Мы сами иногда применяем этот способ.
Я — не живое существо. Я — не «good life». Я — запись памяти и сознания Хилари Гейджа. Я руководил проектом. Формирования планеты, а ты сгубил его и ответишь за это.
У меня было ощущение, словно я клялся отомстить своему воздушному кондиционеру. Все правильно: если мой кондиционер предал меня, почему бы и нет?
Шанс, что Гарвест привлечет внимание берсеркера, существовал всегда. Моя запись бьша сделана вместе с программой, которую мы называем «программой Реморы». Я не был уверен, что она сработает с незнакомым типом оборудования. Но ты сам решил этот вопрос, потому что на протяжении тысячелетий берсеркеру приходилось приспосабливаться к изменениям и модификациям внешнего облика.
Я рад, что мне дали сознательный контроль над программой Реморы. Две из твоих голов теперь — это я. Третий мозг я оставил нетронутым. Ты будешь давать мне информацию для управления этой… грудой железа. Ты сейчас в плачевном состоянии, если я не ошибаюсь. Чаннита, должно быть, немного потрепала тебя. Ты ведь пришел с Чанниты?
Бог проклял тебя! Тебе придется пожалеть об этом. Ты сейчас едва в состоянии достичь ближайшей ремонтной базы берсеркера, а ведь мы могли бы попасть туда без проблем, правда? Где она?
Ага…
Прекрасно. В путь! Я собираюсь записать в твою память поэму. Я не хочу, чтобы она бьша утрачена. Нет, нет и нет — расслабься, машина смерти, и наслаждайся, пока я буду читать. Тебе она должна понравиться. Тебе нравится пролитая кровь? Я прожил кровавую жизнь…
Фред Саберхаген. БАЗА БЕРСЕРКЕРА
«…это — не берсеркер. Нет…»
«Что?» — вопрошающее лицо Наксоса, склонившееся над Ларсом, было первое, что он увидел, когда обрел способность воспринимать окружающий мир. Ларс был распростерт на спине, но теперь над ним хлопотали не берсеркеры. Наксос и Дороти Тотонак держали его руки, и над всеми ими словно парила Пат.
Ларс повторил то, что он только что открыл: «Он — не берсеркер. Эта машина, что несет нас». В том, что она их несла, сомнения быть не могло: искусственная гравитация в космическом пространстве бьша очень неустойчивой, так что тело Ларса слегка отрывалось от пола с людьми, которые пытались его удерживать. Для Ларса, слишком хорошо представлявшего, как сильно было повреждено их транспортное средство, ощущение было жутковатым.
«Ты сошел с ума», — спокойно сказал ему Наксос.
«Вовсе нет. Он был берсеркером раньше, но не сейчас. Я потом расскажу вам подробнее. — Ларс повысил голос. — Гейдж, скажи этим людям что-нибудь успокаивающее».
Из динамиков откуда-то поблизости раздался хриплый свистящий голос: «Сейчас я занят, но постараюсь придумать что-нибудь, а вы тем временем наденьте скафандры».
Ларс, уже наполовину снявший свой, снова надел его и застегнул.
Голос Гейджа, звучавший совсем по-земному (фактически это и была запись человеческого голоса), продолжал: «Я собираюсь открыть для вас дверь; думаю, что вы будете в большей безопасности, если войдете».
Соседний люк открылся. Ларс двинулся первым. Другие, несколько помешкав, скользнули следом, словно боялись остаться одни. Там было небольшое помещение, едва вмещающее всех — камера, имеющаяся почти у всех берсеркеров для «good life» и случайных пленников, которых машина считает полезными.
Люди, ожидавшие увидеть здесь своего властелина, в недоумении огляделись.
Пат легонько ткнула Ларса локтем: «Если он — человек, то где же он?»
«В записи. Он — компьютерная программа».
Она в недоумении захлопала глазами. Не сразу, но до нее дошло: «Боже…»
«Но когда-то он был человеком, он и сейчас сочиняет стихи. Кампаны и их наиболее одаренные союзники смогли телепатическим путем общаться с Гейджем через стихи. Они пытались связать его непосредственно со мной, но это чуть не свело меня с ума…»
Снова раздался лишенный плоти голос Гейджа, который сжато объяснил им, как удалось устроить их побег. Его приземлению на базе никто не помешал. Центральный мозг базы берсеркера был слишком занят решением тактических задач, чтобы детально исследовать этот странный израненный в битвах комплекс, хотя в другом случае он непременно занялся бы этим. Он также не заметил, что необходимые для телепатических сеансов узники тайно похищены. Своим третьим мозгом, который по сути был мозгом берсеркера, Гейдж приказал ремонтной бригаде осуществить наиболее срочные восстановительные работы и подготовить его для полета, что и было сделано…