У самого синего моря. Итальянский дневник, стр. 4
А наши друзья купили себе квартиру на последнем этаже – просторную, светлую, с великолепным видом на порт, с террасой, балкончиком и еще одной дополнительной крытой террасой, больше похожей на скворечник, который они почему-то называли верандой. И все было бы прекрасно, если бы не сотни крутых и очень высоких ступеней, которые нужно преодолеть, чтобы оказаться в этой светлой и солнечной квартире.
Среди домов и палаццо эпохи Генуэзской республики очень редко попадаются строения, в которые можно хоть как-нибудь втиснуть лифт. Потому что там, где есть место для лифта, обязательно найдется какой-нибудь Нептун, взятый под защиту ЮНЕСКО, а там, где нет Нептуна, – лестница вычерчена такой замысловатой загогулиной, что ни о каком лифте не может быть и речи. В доме, куда нас пригласили, лифт как раз был втиснут – совсем недавно, но пользоваться им можно было только при наличии специального ключа. Почему? Потому что не все владельцы квартир были согласны сдавать деньги на лифт (сумма немаленькая: этажей много, квартир мало, а все расходы по обустройству дома делятся между жильцами). Получилось шикарно: капитализм в действии – ровно так, как его описывала советская пропаганда: лифт есть, но пользоваться им могут только те, кто заплатил. На гостей это тоже распространяется. Не платил за постройку лифта в доме? Иди пешком! Я взбиралась по крутым ступенькам на какой-то поднебесный этаж – то ли восьмой, то ли девятый, ступеньки по полметра, – и хохотала как сумасшедшая всю дорогу. Все-таки прав Сандро, чувство юмора у меня извращенное.
Casa dolce casa
Дом и его устройство
Целый год, пока мы с Сандро не поженились, я приезжала к нему в Геную то на неделю, то на десять дней. Иногда мы встречались на нейтральной территории – в Париже, куда я приехала по делам и куда он, как самый нормальный генуэзский скряга, притащился на ночном поезде, полном марокканцев, или в Москве, куда я зазвала его на свой день рождения, или в Санкт-Петербурге, встретившем моего любимого итальянца двадцатиградусным морозом, – но мне приятнее всего было видеть его именно в Генуе. Здесь меня ждал наш дом – точнее, он ждал, чтобы стать моим. Здесь была самая удобная на свете кровать (кстати, чем дольше я на ней сплю, тем больше я в этом уверяюсь), беленые стены, затертые фрески XIV века, кухня, похожая на кают-компанию, и кремовые шторы. Собираясь уезжать в самый первый раз, после восхитительных двух недель в Италии, проведенных вместе с Сандро, я вдруг поняла, что спокойно смогу уехать и от лазурного моря, и от церквей и дворцов, и от маленьких кафе на средневековых площадях, но я совершенно не понимала, как это я вдруг уеду из собственного дома. Сашенька, конечно, немного смухлевал. Он, наверное, догадывался, что я и не думала сначала куда-либо переезжать из Москвы – от друзей, коллег и интересной работы. Жизнь моя была прекрасна и полна смысла, а любви в ней изначально отводилось очень небольшое место. А что такое дом для тетки, которая только и думает что о работе? Что-то вроде ночлежки большей или меньшей степени комфортности. Не знаю, догадался ли Сандро, или просто действовал по наитию, но с самого начала на всех трех языках, на которых мы с ним говорили, он талдычил как попугай: наш дом, наша кухня, наша кровать. К моему приезду – о, какая иезуитская хитрость! – он купил и аккуратно разложил в ванной комнате ватные диски для снятия макияжа, салфетки в цветастой коробочке для той же цели и новый купальный халат. Специально, говорит, подбирал под цвет твоих глаз (я же говорю – иезуит).
Но были и другие вещи, которые явно никто не готовил специально для меня: россыпь журналов и книг в плетеном подносе все в той же ванно-туалетной комнате, маленькое беленькое мусорное ведро (там же), обогреватель-фен, который выключается автоматически, как только нагревает ванную комнату до нужной температуры, и биде. Биде, как я очень скоро узнала, входит в обязательный комплект итальянских ванн и туалетов, и итальянцы решительно не понимают, как это в некоторых странах без них обходятся. Самые прогрессивные мамочки, правда, иногда спорят с бабушками и говорят, что, может быть, в гостях или в общественных местах ребенка можно и не водружать на биде для обязательной помывки после каждого пользования туалетом, но это, конечно, в исключительных случаях, а жить в доме без биде решительно невозможно.
Но я отвлеклась. Поразило меня то, что Сандро, живущий в основном в театре и для театра, без всякой женской помощи сумел устроить свою небольшую квартирку на самой верхотуре средневекового дома так, что ее действительно можно и нужно было называть домом. Отдавая дань хорошему вкусу моего мужа, я все-таки должна признать, что итальянцы в целом очень внимательны к устройству своего дома и словом «квартира» не пользуются, по-моему, намеренно. Даже если свежеобразовавшаяся парочка подыскивает себе крохотную однокомнатную квартирку, они гордо скажут вам, что ищут себе именно «дом» – в смысле home sweet homeили, по-итальянски, casa dolce casa, и, будьте уверены, через две недели их маленькая квартирка будет вполне casaи, без всякого сомнения, dolce. Главное удобство – это, конечно, массивные ставни «персианы» – открывающиеся в разных комбинациях и под разными углами. Изначальное их призвание – защищать дом от солнца, но и в плохую погоду они очень даже годятся. Спать летом в комнате с персианами – если можно, так их буду называть – просто роскошь. Персианы отличаются от ставен тем, что они не сплошные, а полосчатые, как жалюзи, с тем чтобы пропускать воздух и не пропускать солнце. Мне знакомы еще «венецианы» – это, собственно, и есть жалюзи, но их можно навешивать не только изнутри, но и снаружи. Но венецианы-жалюзи не идут ни в какое сравнение с персианами. «Персидские ставни» Северной Италии можно регулировать так, чтобы они защищали от солнца, в какую бы точку оно ни переместилось, а когда больше не хочется защищаться, можно высунуться из окна и вековым, неизвестно откуда взявшимся, но привычным движением распахнуть их, как деревенские ставни в каком-нибудь бревенчатом доме, и впустить весь блеск неба, солнца, утра… или того времени суток, когда ты решил встать.
Когда дождь стучит по стеклам и подоконникам, я очень люблю слушать, как хлопает где-то вдалеке плохо закрепленная ставня, и думать: вот бегает какой-нибудь горемыка под дождем, скоро добежит, стянет мокрые сапоги и прислушается, стоя в одном носке – о! персианы надо закрыть получше! – побежит с носком в руке, накинет на петлю крючок и блаженно улыбнется: наконец-то дома, в тепле и за закрытыми персианами. Вообще позиция персиан является более чем понятной характеристикой человека, живущего за ними. О старушке, отрешившейся от мира, никто не скажет: она из дома не выходит. Итальянская старушка куда-нибудь, да выходит непременно. О ней скажут: она уже сколько-то лет за закрытыми персианами живет. Я таких людей много знаю, и совсем не обязательно старушек.
Потом терраса. Понятно, что она не всегда есть – это тебе не персианы. Но все-таки у большинства наших знакомых она имеется. И они регулярно зовут к себе в гости тех, у кого ее нет, и устраивают на ней долгие обеды, ужины или просто посиделки с мясом на гриле. Причем не только летом. Можно и в феврале устроить обед на террасе, если солнышко пригревает и одна из стен удачно защищает от северного ветра. У нас терраса не совсем правильная, точнее, совсем неправильная, потому что это не терраса вовсе, а покатая крыша, на которую ведет застекленная дверь кухни. На этой крыше надо бы оборудовать деревянный помост и тогда уже звать друзей и тоже давать ужины, но пока что там понапиханы шкафы со всякой всячиной, ступенечки вразнобой, на которых очень удобно сидеть и что-нибудь пить, кадки с непонятными растениями и огромный гамак. Гамак Сандро привез из Южной Америки, и он предназначен не для баловства, а для спанья, причем супружеского. По-итальянски такой размер называется «матримониале», и когда Сандро применяет это слово к гамаку, я сразу вспоминаю произведения Маркеса, где множество любовных баталий совершалось в гамаках, и никак не могу представить, как это у них получалось… Мы, когда влезаем в наш двуспальный гамак все вместе, барахтаемся в нем, как рыбы в садке, пока там не останется кто-нибудь один – самый стойкий, чтобы, покачиваясь в тишине, наслаждаться первыми звездами на прозрачном вечернем небе.