У самого синего моря. Итальянский дневник, стр. 28

Но когда вместо рыбацких таверн появляются рестораны со звездами Мишлен, когда разноцветные домишки, вместо того чтобы переходить из поколения в поколение со всем скарбом и утварью, продаются по астрономическим ценам в качестве загородных дач, пустующих большую часть года, когда в узкую бухту тяжеловесно втискивается круизный лайнер, от некогда стройной композиции не остается и следа. Аутентичные камни, стены и башни кажутся плохо продуманными декорациями, не рассчитанными на такую большую массовку. Форма, не соответствующая содержанию, начинает казаться фальшивой.

Мне нравится Больяско тем, что там до сих пор идет потихоньку своя, сложившаяся за долгие годы жизнь, тем, что там мало яхт и много лодок. Тем, что там так трогательно гордятся своим небольшим, ни от кого не зависимым благосостоянием.

И в конце концов еще и тем, что именно здесь мне открылась вся красота мира. Жаль только, что я об этом рассказала. Потому что теперь вам придется искать какое-нибудь свое, отдельное Больяско. Ибо в поисках красоты мира засчитываются только сугубо личные открытия.

Часть 3

Необратимые изменения

Энигма салата с помидорами

Побочные эффекты космополитизма

Сегодня исполнилось пять лет нашей совместной жизни с Сандро и заодно нашей с Петькой жизни в Италии. Я бы не вспомнила и не заметила, конечно, если бы мне не напомнил муж. Пять лет… За это время я успела родить Машку, отправить Петю в первый раз в первый класс и, не успев умилиться и уронить слезу над быстротечностью времени, начать страстно ненавидеть школьные собрания и прочие родительские комитеты, сменить профессию театрального организатора на профессию университетского преподавателя, полюбить своих студентов и разлюбить театр – по крайней мере, в его итальянской версии. И при этом – выпустить в качестве переводчика и составителя сборник современных итальянских пьес. Первая в моей жизни книжка, между прочим. Я даже научилась попадать из пункта А в пункт Б в этом самом волшебном городе на свете…

Может, надо перестать говорить всем, что мой способ жизни – это совсем не ПМЖ? Нет, все-таки меня эта аббревиатура – ПМЖ – все равно очень пугает. И потом, что значит постоянное место жительства? Я так считаю, что у меня их два – постоянных. И вообще мне больше всего нравятся люди, у которых постоянных мест жительства два, три и даже больше. Как-то я с ними сразу нахожу общий язык. Мне кажется, что у них взгляд на жизнь незашоренный, и это очень приятно. Приятно легко подтрунить над итальянцами, вскользь обсудить достоинства и преимущества больших городов, обменяться опытом воспитания двуязычных детей. Вот только последнее время я стала задумываться, а только ли это нас объединяет? Не скрываем ли мы под нашей легкой иронией, широким кругозором, легкостью восприятия нового запоздалое сожаление о необратимости произошедших с нами изменений? Не стали ли мы вечными агасферами? Осталось ли у нас хоть какое-нибудь местечко на земле, где мы безусловно принимаем все правила бытия? Почему мы тащим за собой старые привычки и привкус легкого сожаления о том, что в новых условиях привычные вещи бывают лишены своего изначального, неподдельного вкуса? Сандро называет это энигмой салата с помидорами – в том смысле, что хорошо бы к итальянским помидорам да русской сметаны. То, что в Италии не сыщешь правильной сметаны, а в России не бывает таких помидоров, как в Италии, – это понятно. «Но как это я раньше не думал о сметане, когда ел помидоры?» – вопрошает патетически мой муж. Ну, он итальянец, понятно, что большая часть его метафор и парадоксов сводится либо к еде, либо к футболу.

Вот, кстати, еще одно из моих необратимых изменений: я даже полюбила эти нисходящие метафоры. Стоит мне восхититься худенькой и бледненькой актрисой, как он немедленно отвечает: Questa? Sessuale come un sedano!(«Эта? Сексуальна, как сельдерей!») Что, видимо, должно означать: плоская, худая и зеленая. Да, и вкус сразу вспоминаешь, такой… действительно совсем не сексуальный. Такие-то шутки любой жене будут приятны. Но кроме шуток, если бы речь шла только о помидорах со сметаной, все было бы слишком просто…

Например, Сандро любит говорить о том, что мы еще пожалеем о советских порядках – то ли в шутку, то ли всерьез. Я предпочитала считать это шуткой – вроде той, про сельдерей. А живя в буржуинстве уже который год, нет-нет да и сама подумаю: эх, нет на вас советской власти. Подумаю и ужаснусь – я ли это? Или приеду в Россию и давай объяснять хорошим людям, как им салат готовить, или в море купаться, или еще что-нибудь из области итальянских смертных грехов, как-то: о взаимоисключаемости носков и сандалий или о неприемлемости аперитивов до пяти вечера. Потом прихожу в себя, опять же думаю, куда это меня понесло. Живут люди, как привыкли, живут хорошо, зачем бы им менять свои привычки? Оказывается, это мои привычки изменились, а я никак не хочу это признавать.

Каждый раз, когда я собираюсь быстренько проглотить кофе летом – а лето мы всегда проводим в России, – я вспоминаю сценку, подсмотренную в баре одного из московских отелей. Группа итальянцев рано поутру просила барышню сделать им кофе, она кивала головой в знак того, что поняла, и широко поводила рукой в сторону столиков, говоря: «Да вы присаживайтесь», на что итальянцы отвечали: «Да нет, нам только кофе», а она отвечала: «Да вы присаживайтесь», а они: «Нет, нам только кофе», а она: «Да вы присаживайтесь». За те пять минут, что я за ними наблюдала, ни гора, ни Магомет не сдвинулись. Было совершенно очевидно, что итальянцы думают, что барышня в баре – идиотка, а она думает, что все иностранцы кретины, но эти – просто что-то из рук вон выходящее. А все было очень просто: они не знали, что русские пьют кофе сидя, а она не знала, что итальянцы пьют кофе стоя. Но я-то все знаю! Так почему в воронежском бистро «Робин Бобин» – единственном месте, где можно в этом городе добыть рано утром кофе, – я демонстративно пью его стоя? И кстати, не первый год уже мы с официантками «Робин Бобина» танцуем один и тот же балет. Я прошу кофе, мне его ставят на поднос, я пытаюсь выпить его, не отходя от кассы, барышня выбегает из-за стойки и несет мне поднос к свободному столику, я иду к столику и пью кофе стоя, барышня летит обратно и спрашивает, что я еще буду заказывать. Что мне стоит уважить официанточек и выпить уже этот кофе так, как его пьют в России? Вроде бы ничего, а я не могу – привыкла.

Причем в Москве я этого не делаю. А сажусь себе за те же столики в тех же кафе, что и пять, десять лет назад. Видимо, московская привычка пока что сильнее. Или просто в Москве я заказываю полноценный завтрак? Да, но почему в той же Москве я удивляюсь, когда в дорогом ресторане на моих детей смотрят с опаской? И даже в недорогом. В какой-то средней руки забегаловке около Литинститута меня пытались выставить вон, потому что очень опасались трехмесячной Машки. Тут уж никакая московская привычка не помогла – я вызвала менеджера и подробно объяснила ему что почем. Видимо, за кратчайший срок жизни в Италии просто поверила, что носить с собой везде грудных детей – это правильно, полезно, морально и все что хотите, а главное, что никаких других вариантов нет и быть не может.

Я привыкла заходить в парикмахерскую по дороге, только чтобы вымыть голову. Привыкла есть по часам (и до сих пор не верю, что это случилось со мной), привыкла не покупать ветчину к завтраку, чтобы не травмировать папу, привыкла ждать хорошей погоды, чтобы запустить стиральную машину (нельзя же сушить белье в доме – оно потом плохо пахнет!), привыкла к тому, что после дружеского ужина по кругу пускают косячок и никого это не удивляет (и ничего из этого не следует!), привыкла путешествовать по выходным, здороваться с продавцами, улыбаться любому прохожему, с которым случайно встречаешься взглядом, привыкла к миллиону разных итальянских штучек и уже не замечаю, как делаю так же… Неужели правда бытие определяет сознание?