У самого синего моря. Итальянский дневник, стр. 21

Новорожденную Машку положили мне на живот, дали нам ее как следует рассмотреть. Не унося далеко (наша очень домашняя на первый взгляд комната была оборудована всем необходимым как для родов, так и для медицинских осмотров), обмыли, приодели и, кажется, даже причесали. Не забыли надеть на нее заранее приготовленную шелковую рубашечку. Родиться в рубашке, оказывается, очень просто: достаточно, чтобы родители ее заранее купили (за бешеные деньги) и чтобы в роддоме ее сразу же надели.

Меня тоже приодели. То, что я для себя определила как многофункциональный операционный стол, было за несколько секунд превращено в удобную кровать. Нас поздравили, спросили, какую мы хотим сейчас музыку, подкатили к нам поближе колыбельку и оставили любоваться новым членом нашей семьи. В следующие два дня мы жили в холе и неге. Петька играл с другими братишками и сестричками в игровой комнате, а мы, в ожидании необходимых медицинских осмотров, болтали с новоиспеченными родителями в гостиной, купали Машку в специальном высокотехнологичном устройстве, переодевали на обогреваемом пеленальном столе или просто валялись на креслах и диванах, разговаривая, читая или слушая музыку.

Так за нашу смелость – за то, что мы не побоялись экстремальных, экспериментальных и далее по списку, но на самом деле самых что ни на есть естественных родов, – мы были вознаграждены бесплатным трехдневным отдыхом в прекрасно организованном родильном доме, пардон, Центре альтернативной репродукции. Если бы детей не надо было еще кормить, одевать, обучать и воспитывать, я бы здесь рожала каждый год. А где еще за тобой будут ухаживать, как в пятизвездочном отеле, даром? Даром – если не считать библейского обещания рожать в муках. Но не все ж нам яблочки срывать.

Вis dat, qui cito dat [1]

Нищие и проститутки как полезные члены общества

Сегодня у входа в супермаркет сидящая на пороге нищенка вскочила и стала суетиться, помогая мне затаскивать внутрь коляску. Две ступеньки для коляски – это уже серьезное препятствие; кстати, все время думаю, на кой черт теперь во всех общественных местах устроили туалеты для инвалидов на колясках, ведь они со своей коляской шиш куда заедут. Пандусов здесь, в Генуе, еще меньше, чем в Москве. И в последний раз я видела пандус у входа в школу, расположенную на высокой горе, подняться по которой можно только по трехсотметровой лестнице. Зачем, спрашивается, пандус? Или новые модели инвалидных колясок должны быть теперь снабжены вертолетным пропеллером? Но я, кажется, опять отвлекаюсь. Нищенка, помогавшая мне с коляской, очевидно, не ждала от меня денег. Наоборот, было почему-то очень понятно, что она оставила свое рабочее место – ступенечку с аккуратной подстилкой, картонной коробкой для денег и плакатиком, – чтобы предложить помощь от чистого сердца, из любви к детям.

Почти при каждом супермаркете есть своя нищенка, всегда одна и та же, всех клиентов знает в лицо и по функции своей чем-то напоминает хорошего бармена: привет, как дела, ну погодка сегодня, чао-чао. Я по московской привычке отвожу глаза – ну вроде бы если я ее заметила, то надо бы денег дать, а итальянцы все, как один, приветливо здороваются… Может быть, потому, что у итальянцев физиологическая особенность такая – услышав «чао», они просто не способны не произнести то же самое универсальное «чао». Но иногда мне кажется, что, здороваясь со знакомыми нищими, генуэзцы совершают некий акт социального признания: bis dat, qui cito dat– дескать, если я с тобой здороваюсь, то к чему тогда еще и деньги? А генуэзцы очень не любят расставаться со своими деньгами. Вот они и придумали, как избежать лишних расходов: зачислить попрошаек в свои знакомые, а знакомым от них принимать милостыню уже будет как-то неловко.

Еще любопытнее проститутки в узких и темных переулочках исторического центра. Здания в самом сердце Генуи строились в XIII–XIV веках, там есть улочки в буквальном смысле не шире раскинутых рук – сколько ни хожу по ним, все время так и жду, что кто-нибудь на меня помои из окна выплеснет. На этих улочках в определенных местах стоят на посту проститутки, по-генуэзски – багаши, – старые и страшные до невозможности. Те, которые дежурят ближе к нашей школе, следят, чтобы дети не толкались, не упали, на какую-нибудь дрянь не наступили, малышам делают «козу» и складывают в умильную улыбку старый накрашенный рот: у-тю-тю, какая прелесть! Думаете, кто-нибудь хоть раз возмутился, повел брезгливо плечом? Ничего подобного! Даже наша нонна – совершенный образец элегантности и хорошего воспитания – показывает какие-то чудеса демократизма при всплесках этого всеобщего чадолюбия. Стоит рядом и вежливо улыбается, пока потрепанные жизнью уличные тетки восхищаются детьми.

Проститутки, прозябающие в некогда роскошных, а ныне пользующихся дурной славой генуэзских кварталах, знают по именам тех немногих детей, что там живут. Помнят их возраст, их болезни, ушибы, ссадины и визиты в травмпункт, дни рождения, знают их друзей и даты семейных праздников и вообще всецело в курсе событий. Мамаши – владелицы огромных апартаментов с оригинальными фресками XIV века, стометровыми столовыми и мозаичным полом останавливаются поболтать – ну кому же не приятно поболтать о собственных детях? И какая разница, с кем? Тем более что если нет разницы с кем, то нет вроде бы и классовых различий, и уже не важно, кто в каком апартаменте живет. А если твой апартамент уже слишком слепит тебе глаза богемским хрусталем и серебряными инкрустациями, то к ежевечерней болтовне с проституткой можно прибавить чек для врачей без границ, например, или белорусских детей – bis dat, qui cito dat, – а проститутки к тому же страшны настолько, что и ни в одну голову не может прийти беспокойная мысль: уж не заглядывает ли иногда благоверный по дороге домой к этому страшилищу? В Багдаде все спокойно, дорогие товарищи: к таким страшилищам ни один благоверный не будет заглядывать, да и вообще, посмотрев на такую проститутку, каждая начинает себя ощущать Еленой Прекрасной. Таким образом, и проститутки обретают свою социальную функцию, и жизнь становится прекрасной, и демократия пляшет и радуется, что не приходится больше карабкаться на баррикады – всякий знает, что на гладкой поверхности танцевать удобнее.

Непонятно только, как они зарабатывают на жизнь, эти социально полезные создания? Может, католическая церковь придумала какие-нибудь специальные гранты для раскаявшихся магдалин и нищенок-самаритянок?

Клуб по интересам

Социальная функция продавцов

Ничего вроде бы экстраординарного нет в том, чтобы пойти и купить себе штаны. Весна, понимаете ли, джинсы стали тяжеловаты, кроме того, я уменьшилась в очередной раз примерно на два размера, и всего-то мне и нужно было найти себе самые обычные штаны. Просто штаны, которые не соскакивают с попы и не очень пачкаются.

В маленькие магазинчики, столь любимые итальянцами, я уже давно не хожу: четкое знание того, что ты хочешь, воспринимается итальянскими негоциантами как личное оскорбление. Ну разве же это жизнь – достать с полки белую майку 38-го размера или черные чулки 3-го? Интересно жить, когда приходит клиентка в магазин нижнего белья и заводит такую примерно песнь: мы с мужем уже вместе пять лет, у нас все хорошо, но иногда мне кажется, что надо бы его слегка… как бы это сказать… расшевелить. А послезавтра у него день рождения, вот я и подумала, что надо бы… Здесь клиентка делает паузу, и три счастливые продавщицы бросаются предлагать ей самые разные штучки-дрючки. Не обязательно, кстати, самые дорогие, потому что с такими клиентами жизнь их полна смысла. Ну что такое, в сущности, деньги? А тут она и психолог, и дизайнер, и стилист, и консультант по вопросам семьи и брака.

В больших магазинах все-таки должна действовать формула «пришел, увидел и купил», и там (при определенной сноровке) можно уворачиваться от жаждущих что-нибудь тебе объяснить барышень в униформе. Но как быть с покупателями? Вчера в очереди в кассу H&Mя неожиданно почувствовала себя одиноким неврастеником. Даже торговые центры итальянцы ухитрились превратить в клуб по интересам! В супермаркетах, например, медлительность кассирш и длиннющие хвосты к кассам должны побудить вас, по замыслу менеджеров, купить от нечего делать прямо у кассы какой-нибудь ненужной хрени. А в больших итальянских магазинах очереди у кассы имеют другое объяснение: люди должны получить то, за чем они пришли! А пришли они отнюдь не за шмотками, а за простым человеческим общением. Они небрежно, но с явным удовольствием держат на отлет вешалку с выбранным платьицем, любовно расправляют складочки, обмениваются короткими репликами в духе Оскара Уайльда, коротают таким образом за утонченной беседой четверть часа, успевая сделать сравнительный анализ цен и товаров во всем городе, а потом еще пять минут беседуют с кассиршей о погоде.