Призрак улыбки, стр. 84

Как-то сентябрьским днем, когда на изысканных, сбросивших уже листья ветках хурмы появились первые плоды, Токи толкал свою тележку по узкой боковой улочке в районе Вакамацутё и машинально выпевал «Кингёоооо!», раздумывая о фразе, которую накануне вычитал в книге знаменитого средневекового полководца Уэсуги Кэнсина. «Безукоризненно овладев техникой, человек отдает себя на волю вдохновения». Техникой уличной продажи золотых рыбок я овладел, думал Токи. Теперь дело за вдохновением.

От этих мыслей его внезапно отвлек похожий на эхо звук высокого нежного голоса. «Кингёоооо!» — выкликал он где-то неподалеку. Остановившись, Токи изумленно слушал. За все годы уличной торговли рыбками ему никогда еще не доводилось встретить собрата по ремеслу или — если угодно — конкурента. Он знал, что есть несколько человек, которые занимаются этим же делом, но так как ни профсоюза странствующих торговцев золотыми рыбками, ни посвященного им газетного листка, ни ежегодного общего пикника не существовало, то постепенно он как-то привык считать себя Последним Продавцом Золотых Рыбок в Токио, а может, и во всей стране.

«Кингёоооо!» — прозвучал снова ясный голос, и от нереальности этого возгласа кожа Токи невольно покрылась мурашками. Должно быть, контртенор, подумал он и вдруг почувствовал огромное желание увидеть человека, живущего той же скудной, нелегкой, одинокой и старомодной жизнью, какую он для себя выбрал, и в тот же миг понял, что ведь никогда не имел друзей: никого, кроме сестры и исчезнувшей женщины-лисы.

Токи, ускорив шаг, двинулся вниз по улице, потом свернул в поперечную, все время следуя за фальцетом выкриков невидимого продавца. За спиной у него плескалась, переливаясь через край, вода, золотые рыбки метались в тревоге из стороны в сторону: путешествовать с такой скоростью было для них непривычно. Сделав крутой вираж, Токи попал на изогнутую, застроенную жилыми домами улицу и чуть не столкнулся с преследуемым торговцем, который осекся на полузвуке и с изумлением на него посмотрел.

Токи тоже глядел на него во все глаза. Тележка торговца была точь-в-точь как его собственная, только цвета полосок другие: зеленый, белый и розово-фиолетовый. Торговец был ниже, чем Токи, и одет необычно или, скорее, в манере, которую можно назвать пародией на традиционный костюм. Широкие штаны были блестяще-серебряными, пояс сплетен из нитей серебряной, золотой и бронзовой проволоки, а куртка хапписшита из золотой ткани, серебряными шнурками превращенной на спине в узор из скрещивающихся квадратов. На голове вместо обычной банданы что-то вроде золотого тюрбана из «Тысячи и одной ночи», а резиновые сапоги с отдельным углублением для большого пальца выкрашены, чтобы быть в тон костюму.

Токи отвесил поклон. И торговец ответил. Потом поднял руку к тюрбану, снял его, и Токи с изумлением увидел, что перед ним не мужчина, а кареглазая молодая женщина с прелестным, в форме сердечка, лицом и каштаново-рыжеватыми волосами до плеч. У Токи перехватило дыхание. «Вы замечательно работаете», — любезно сказала владелица тележки с золотыми рыбками. «Вы тоже», — машинально ответил Токи.

Это Цукико, думал он. Волосы, металлом отливающая одежда, род занятий, нет, это не может быть совпадением.

— Почему вы так смотрите? — с оттенком осуждения спросила девушка. А потом уже мягче прибавила: — Разрешите представиться, меня зовут Яёи.

Вслушиваясь в ее голос, Токи все-таки понял, что это не Цукико.

— Меня зовут Токиюки Каминари, — сказал он, низко поклонившись, и, подчиняясь внезапному импульсу, рассказал своей новой знакомой о встрече с женщиной-лисой.

Он боялся, что она рассмеется в ответ или обидится на мелькнувшее у него подозрение, но Яёи просто шагнула вперед и очень серьезно посмотрела ему прямо в глаза. Ее нельзя было назвать особенно хорошенькой, но лицо было милым, а золотистая кожа — теплой; в глазах светились ум и дружелюбие.

— Мне тоже приходилось сталкиваться с лисицами, — сказала она. — Но сама я не лиса. Просто покрасила волосы хной, потому что мне надоело всегда быть одинаковой. — Поколебавшись, она откинула челку и показала у самых корней черную, как воронье крыло, полоску. — А что касается костюма, то его подарила мне одна из постоянных покупательниц. Она дизайнер, у нее в студии огромный аквариум, и ей пришло в голову, что новый наряд сможет помочь моему бизнесу. Я никогда не думала, что стану заниматься торговлей на улицах, но мой брат погиб, разбился на мотоцикле, и больше некому было продолжить дело. Если вам нужны еще доказательства, что я не лиса, — улыбнулась она шаловливо, — то приходите сегодня вечером в гости: я покажу свои детские фотографии и познакомлю с моими родителями.

— Да, я с удовольствием, — ответил Токи, понимая, что ему дела нет, лиса она или еще какое-нибудь сверхъестественное видение, только б не исчезала и не оставляла его одного.

— Кхм, а сегодня чудовищно жарко, — продолжал он. На самом деле воздух был восхитительно прохладным и свежим, но Яёи сразу же поняла, куда он клонит.

— И в самом деле ужасно жарко, — сказала она. — Я с радостью выпила бы чего-нибудь холодненького.

Они поставили рядом свои тележки со стеклянными боковинками, и золотые рыбки из тележки Токи принялись, шевеля прозрачными хвостами, с удивлением рассматривать младенца-карпа из тележки Яёи. А их хозяева пошли вниз по холму, высматривая кафе и оживленно болтая. «Вам нравится Эдогава Рампо? И мне тоже». «Вы любите стряпать? И я люблю». «Вы живете в Роппонги? А я в Мото-Адзабу, пешком дойти можно. Если, конечно, вам захочется…»

Они прошли мимо лавки, где продавали суши.На прикрепленном к двери темно-зеленом куске материи — норен— выписаны были названия предлагаемых яств, причем иероглиф в слове «суши»имел вид извивающегося угря. На пороге, рядом с цветочным горшком, из которого, оплетая бамбуковый шест, поднимались пурпурные цветы-звездочки, лежала рыжая гладкая толстая кошка с колокольчиком на обвивающей шею красно-золотой ленточке, в точности соответствующей по цвету тому амулету, что Токи когда-то купил себе в синтоистском храме. Наклонившись, Яёи погладила кошку.

— Привет, Кити, — сказала она и, повернувшись к Токи, добавила: — Я люблю кошек. У нас их три: все толстые и чудовищно избалованные.

Присев на корточки, Токи мягко спросил кошку: «Мяу?» Та поднялась и потянулась, упираясь в землю сначала передними, а потом задними, поразительно гибкими лапами. Три из них были в белых носочках, а хвост распускался пушистым веером. Токи судорожно глотнул, узнавая все эти приметы, а кошка глянула ему прямо в глаза, и он понял, что в этот раз не ошибся. Здесь перед ним представала в теперешней инкарнации та самая собака-девушка-лиса. Но, даже охваченный радостью, оттого что его подруга, почти возлюбленная, жива и благополучна. Токи не чувствовал и следа былой романтической увлеченности таинственной Цукико. Он улыбнулся кошке и украдкой показал ей вытянутые вперед два пальца (победа!), а она подмигнула в ответ — совершенно не по-кошачьи.

Двое торговцев золотыми рыбками двинулись дальше, к полосатой палатке, в которой располагалось кафе, называемое (по-английски) «Восхитительный мир пирожных и кофе». Немного помолчав, Яёи вдруг сказала:

— Знаешь, я зуб даю: эта кошка тебе подмигнула.

— О! У тебя живое воображение, — ответил Токи. — Мне это в женщинах нравится.

Когда они подошли к кафе, Токи, по-европейски наклонив голову, как Элберт Финли в «Томе Джонсе», распахнул дверь, пропуская Яёи вперед, а входя за ней, обернулся и бросил взгляд на оставшуюся за спиной улицу, но медно-рыжей кошки там уже не было.

Эпилог

Не так давно, перламутрово-нежным ранневесенним утром я шла в компании приятеля-американца, впервые приехавшего в Японию, по туманным, сверкающим под солнцем садам маленького синтоистского храма в районе Киёмидзу, в Киото. Только что рассвело, и вокруг не было ни души, кроме пожилой женщины в розовато-лиловом кимоно, которая хлопала в ладоши и звонила в старинные бронзовые колокольчики, обращая молитвы к фигурке божественной обезьяны и прося ее то ли о чуде, то ли о мелкой услуге. Слушая голубиные песнопения и с наслаждением вдыхая запах криптомерий, я неожиданно вспомнила о старинных японских преданиях, собранных Лафкадио Хёрном, — многочисленных историях с перерождениями и превращениями, в которых самые странные и фантастические явления начинают казаться не только допустимыми, но и реально возможными. Красавицы, превращающиеся в лисиц, тануки,способные изменять обличье и представать в образе подвыпивших священников, безногие призраки и лишенные лица гоблины, отрубленные головы, питающиеся человеческой плотью. Часто эти истории невыразительны и мрачны, но бывают полными чувства, изящества и земных красок.