Империя (Под развалинами Помпеи), стр. 115

Цель лицемерного поведения его заключалась в намерении Тиверия представить себя в хорошем свете как вышеупомянутым лицам, так еще более народу и особенно войску, питавшему гораздо большую симпатию к Германику, с образом действий которого в то время мы познакомимся в следующей главе.

Но блаженство Ливии и ее сына, наслаждавшихся низкой лестью раболепствовавшего перед ними высшего римского общества, явился смутить один смелый человек из отверженного класса общества.

Это был Клемент, невольник Агриппы Постума, с которым мы уже знакомы.

После посещения Августом острова Пианозы Агриппа с нетерпением ждал вести о свободе, и это нетерпение побудило его послать Клемента в Рим с целью просить тамошних друзей его ходатайствовать перед императором о скорейшем освобождении из заточения своего внука, душевное состояние которого становилось, действительно, невыносимым после обещания, данного ему Августом.

Покинув остров, верный слуга поспешно достиг Рима и приготовился было к исполнению порученного ему дела, когда была получена неожиданная для всех весть о скоропостижной смерти Августа.

Не замечая никакой оппозиции против Тиверия, провозглашенного цезарем и начавшего править государством при общем спокойствии, и предполагая, что Тиверий не скоро решится смягчить участь того человека, которого считал своим соперником и опасался видеть свободным, Клемент задумал сам освободить своего господина и потом представить его войскам, находившимся в Германии. [306] С этой целью он нанял торговое судно и, после нескольких дней плавания, пристал к острову Пианозе.

Тут он узнал об ужасном для него событии: Агриппа Постум был уже убит.

Тогда Клемент решился на более опасное предприятие. Похитив прах своего любимого господина, он отправился с ним к Этрурским берегам, в Козу. Тут он скрывался от всех до тех пор, пока выросли у него такие волосы и борода, какие носил Агриппа Постум в последнее время. Отличаясь и без того большим сходством со своим господином, Клемент стал поразительно похож на него и после этого вышел из своего убежища, чтобы приступить к осуществлению задуманного им мщения за убийство Агриппы Постума.

Скоро стали носиться слухи, будто Агриппа Постум успел бежать из пианозской тюрьмы и готовится отнять у Тиверия наследство и цезарство, более принадлежавшие ему, Агриппе, нежели Тиверию.

Такие слухи сам Клемент постарался распространить сперва среди черни, невежественной и легковерной, а любители новостей быстро разнесли их повсюду. Но самозванец редко показывался тем людям, которые могли бы открыть истину, и появлялся в том или другом месте всегда неожиданно и на очень короткое время.

Весть об освобождении Агриппы переходила из уст в уста и усложнилась разными фактическими рассказами. Скоро по всей Италии стали верить, что по милости богов Агриппе Постуму удалось избежать смерти, которую готовили ему Тиверий и Ливия, что Агриппа жив и здоров и скоро прославит себя великими делами.

Между тем Клемент успел окружить себя приверженными, ему лицами и собрать значительное число воинов, надеясь найти их еще более в окрестностях Рима и в самом Риме, где народ питал еще симпатию к несчастным детям Марка Випсания Агриппы и старшей Юлии.

С этой целью он и направил свои шаги к Риму. Подойдя к Гостии, он действительно был встречен населением не только дружественно, но и с овациями; даже многие лица высших сословий явились к нему выразить свою преданность и предложить свое содействие.

Народное волнение усиливалось и в самом Риме; вместе с ним самозванец приобретал значение и в глазах Тиверия, находившегося, однако, в нерешительности, идти ли с войском против презренного раба. Как бы то ни было, он не быль свободен от страха.

Находясь в таком положении, он вспомнил о Криспе Саллустии, которого мы уже видели при исполнении первого убийства.

Крисп Саллустии прибег к хитрому обману. Наняв убийц, он отправил их под видом римских легионеров к Клементу; явившись к нему, легионеры, наученные Криспом Саллустием, сказали, что так как многие из их товарищей, легионеров, помнящих благодеяния и любовь к ним отца его, Марка Випсания Агриппы, с которым они совершили столько побед, поступили к нему на службу, то и они также предлагают ему свое состояние и свое содействие.

Принятые Клементом с полным доверием, эти подкупленные люди, пользуясь ночной темнотой и тем случаем, что при Клементе не находилось никакой стражи, бросились на него неожиданным образом и, закрыв ему рот и связав по рукам и ногам, унесли его из лагеря и доставили прямо во дворец Тиверия.

Обрадованный удачей Тиверий, увидев Клемента перед собой, спросил у него:

– Каким образом сделался ты Агриппой?

– Таким же образом, как ты сделался цезарем, – отвечал бесстрашный невольник, обладавший энергией и умом.

Никакие обещания, никакие угрозы и пытки не могли вырвать из уст великодушного Клемента ни имен его сообщников и ни одного слова, которое могло бы скомпрометировать кого-нибудь из врагов Тиверия.

Тут же решив казнить Клемента, Тиверий опасался, однако, совершить казнь публично, за Эсквилинскими воротами, где обыкновенно совершалась казнь над осужденными на смерть невольниками: Тиверию было известно сильное расположение народа к самозванцу. Поэтому он приказал убить его в своем собственном дворце.

Тиверий побоялся даже потребовать отчета от тех сенаторов и всадников, которые ободряли Клемента в его предприятии: дело окончилось лишь смертью одного Клемента; Тиверий поступил так из боязни, чтобы вид и публичная казнь самозванца не напомнили народу убийства истинного Агриппы.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Заговор Скрибония Либона

Спокойному пользованию узурпированной властью новому цезарю вздумал помешать и другой человек, принадлежавший к роду патрициев и бывший родственником цезаря.

Луций Друз Либон, член семейства Скрибония, бывший свидетелем свидания Августа с его прежней женой, Ливией Скрибонией, в последние минуты ее жизни, и слышавший обещания цезаря об освобождении Агриппы Постума из тюрьмы и возвращении ему всех его прежних прав, решился, в свою очередь, отмстить Тиверию и Ливии, когда узнал о насильственной смерти Агриппы Постума, совершенной по их приказу. Он задумал устроить революцию.

Слухи об этом заговоре скоро дошли и до ушей Тиверия. Находя неудобным в начале своего царствования новым актом мщения возбудить против себя общественное мнение, Тиверий подавил в себе кровожадные инстинкты и ограничивался на этот раз строгим наблюдением за Друзом Либоном, остерегаясь его при каждом случае. Так, например, однажды Тиверий, любезно разговаривая с ним, держал свою руку на эфесе меча своего собеседника, так что последний, если бы и хотел, не мог бы воспользоваться своим оружием; в другой раз, когда Друз Либон исполнял должность жреца при жертвоприношении, Тиверий приказал подать ему вместо железного, свинцовый нож.

Несколько месяцев спустя, когда намерения Друза Либона не подлежали более никакому сомнению, он распорядился о публичном обвинении Либона в сенате.

Сомнения Тиверия, в данном случае, были рассеяны не только шпионами, окружавшими Либона, но и провокаторами, нарочно льстившими ему и подстрекавшими его; между последними находился и молодой сенатор Фирмий Кат, пустой, но честолюбивый человек. Услышав о намерениях Друза Либона, он сделался постоянным его товарищем во всех развлечениях и не упускал случая подстрекать его к задуманному им предприятию, намекая ему на его права, как потомка великого Помпея и родственника семейства Юлия Цезаря, и ободряя его разными счастливыми предзнаменованиями; но в то же время он приискивал и свидетелей, которые могли бы подтвердить его показания против Друза Либона.

Приготовившись, таким образом, к доносу, Фирмий Кат просил у Тиверия, при посредстве Флакха Вескулария, аудиенции, в которой, однако, ему было отказано, так как Тиверий знал уже о намерениях Луция Друза Либона от некоего Юния, открывшего все Фульцинию Триону, публичному шпиону, благодаря которому Либон и был вызван в сенат для оправдания себя от сделанного на него доноса.