Империя (Под развалинами Помпеи), стр. 113

– А хорошо ли сыграл я свою роль в жизненной драме?

И так как немые от горя друзья его не отвечали ему на этот вопрос, то он, продолжая шутить, проговорил на греческом языке следующее двустишие:

Тут голова его упала на подушку и он забылся. По прошествии нескольких минут глаза больного открылись и он с ужасом воскликнул:

– Назад, назад! Чего они хотят от меня?

Ливия, желая его успокоить, проговорила нежно:

– Тут нет никого; я бодрствую близ тебя, Август.

– Нет, нет! Разве ты не видишь? Сорок юношей хотят броситься на меня. [303]

При этих словах Ливия сделала жест невыразимого отчаянья, как бы желая сказать: «Увы! Нет более спасения!» Но вдруг Август, придя в себя, взглянул на свою нежную супругу, обнимавшую его в эту минуту, и произнес последние слова:

– Прощай, Ливия, и не забывай нашей супружеской жизни.

После этого Тиверий, находившийся тут же, вышел в другую комнату, а за ним ушли и другие. Близ умиравшего осталась лишь одна Ливия.

Август потерял сознание, которое не возвращалось к нему более; несколько минут спустя он испустил последний вздох.

Это случилось за четырнадцать дней до сентябрьских календ, т. е. 19-го августа, в 767 году от основания Рима или в 14 году от Р. X.

Август умер в той самой комнате, где умер отец его, Октавий, и в день смерти ему было шестьдесят шесть лет без тридцати пяти дней.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Тиверий

Выйдя в соседнюю комнату, где находились Тиверий и придворные, хранившие глубокое молчание в ожидании роковой минуты, Ливия произнесла торжественным тоном:

– Август умер! Ave Тиберий – цезарь-император.

– Я? – спросил свою мать с притворным удивлением Тиверий.

– Ты, единственный наследник цезаря Августа.

При этих словах все придворные, поднявшись со своих мест, почтительно приветствовали нового повелителя следующим восклицанием:

– Salve, Тиверий, цезарь-император! Нисколько не опечаленная смертью своего мужа и, напротив, едва скрывая радость по случаю осуществления давнишних ее желаний, Ливия вручила Тиверию пергамент.

Развернув пергамент и прочтя заключавшееся в нем, Тиверий изменился в лице, желая показать присутствовавшим, что прочтенное им было для него печальной неожиданностью; затем обратившись к стоявшему близ него Криспу Саллустию, он сказал:

– Это последнее желание Августа, и, как оно ни печально, мы должны уважать его и выполнить: священны права души умершего.

И с этими словами он передал пергамент Саллустию.

Крисп Саллустий, как я говорил уже, был родственником известного историка, Кая Криспа Саллустия, который принял его в свою семью. Тацит говорит о нем, что принадлежа к благородной фамилии, он мог достигнуть высших государственных должностей, но довольствовался тем, что подражая Меценату и не будучи сенатором, был могущественнее многих консулов и триумфаторов. Его образ жизни строгих порядков: он любил роскошь и блеск, был изнежен и расточителен, но не робок душой и одним из первых в императорском совете.

Прочтя, в свою очередь, данный ему Тиверием пергамент, Крисп Саллустий пошел к центуриону и, передав ему пергамент, сказал:

– По приказу цезаря отправляйся на остров Пианозу, представь этот пергамент тамошнему трибуну и выполни его.

Центурион немедленно отправился в путь и, прибыв на остров Пианозу, вручил пергаме. нт трибуну, который, будучи предусмотрительным, удержал документ у себя, распорядившись в то же время ввести центуриона к Агриппе Постуму.

Несчастный юноша сидел в эту минуту в тюрьме одиноким и, разумеется, совершенно безоружным, не думая о грозившей ему беде.

Увидев центуриона, не принадлежавшего к местному гарнизону, он бросился к нему навстречу в надежде, что он прислан сообщить ему радостную весть о прощении и о дозволении ему возвратиться в Рим; но вместо этого он услышал грубый вопрос:

– Ты Агриппа Постум, сын Марка Випсания Агриппы?

– Да, я.

– Объявляю тебе, что два дня тому назад цезарь Август умер в Ноле.

– И что же?..

– Его наследник, цезарь Тиверий, приказал мне исполнить последнюю волю умершего цезаря Августа.

– Какую?

– Предать тебя смерти.

Произнеся эти слова, центурион обнажил свой меч и кинулся на несчастного пленника.

Агриппа был ранен прежде, нежели успел придти в себя от ужасной для него вести, но полученная им рана не была настолько сильна, чтобы могла лишить его возможности попытаться спасти свою жизнь; он в свою очередь кинулся на центуриона, и между ними завязалась продолжительная и жестокая борьба, в которой победителем, все-таки, остался вооруженный центурион, сваливший Агриппу Постума бездыханным трупом на землю.

Совершив это убийство, центурион поспешил в Рим. Когда он явился к Тиверию и донес ему, что приказ исполнен, то Тиверий отвечал хладнокровно и резким тоном:

– Такого приказа я не отдавал, и ты дашь отчет в этом сенату. [304]

Центурион не замедлил прибегнуть к защите и покровительству Криспа Саллустия, который, боясь в данном случае и за себя, обратился к Ливии и стал уговаривать ее не предавать известности тайн императорского дома и не выдавать преданных ему людей, а тем более не обращаться к сенату с каждым делом, так как это может повредить авторитету цезаря.

Так, действительно, и случилось: убийство Агриппы Постума было предано забвению.

Да и кому могла в ту минуту придти мысль об отмщении несчастного юноши, когда все приветствовали нового повелителя? Консулы первые принесли присягу цезарю Тиверию; за ними сделали то же преторианцы, сенат, милиция и, наконец, народ; кроме этого, все были заняты чествованием памяти умершего императора.

Духовное завещание Августа было отнесено весталками с торжественной церемонией в сенат, где оно было открыто и прочтено. Тиверию Август завещал одну половину и шестую часть своего имущества, Ливии третью часть, остальное Германику и его трем сыновьям. Кроме этого, Август оставил 40 миллионов сестерций народу, 3, 5 миллиона трибам, по тысяче каждому преторианцу, по пятьсот сестерций каждому солдату городских когорт и по триста каждому легионеру.

Вместе с духовным завещанием были прочтены и три тома, написанных под диктовку Августа, первый из которых заключал в себе распоряжения относительно его собственных похорон; второй – все его подвиги, которые потом были вырезаны на медных досках, украсивших его гробницу (большая часть этих досок теперь отыскана); третий же том заключал в себе список военных сил империи и ее доходов.

Труп Августа в ночное время, – так как дни в то лето были очень жаркие, – был перевезен нольскими властями из Нолы в Бовиллу, где его приняли сорок всадников и доставили в Рим; тут он был положен в переднюю императорского дома.

Сенат составил программу великолепных похорон, при которых не обошлось без пошлых и унизительных демонстраций со стороны льстивых придворных.

Во время этих похорон Тиверий сказал надгробную речь перед храмом Юлия Цезаря, а сын его, Друз, произнес свою у костра.

Здесь же у костра, на Марсовом поле, один из сенаторов, Нумерий Аттик, дошел до того в своей лести, что когда пламя, охватившее костер, заставило орла, посаженного нарочно наверху костра, у трупа, подняться в воздух, он, Нумерий, клялся всем, что в эту минуту он видел, как душа Августа улетала в небо.

Такая наглая ложь была заплачена дорого Ливией, наградившей этого сенатора миллионом сестерций. [305]

Тиверий и Ливия поставили умершему Августу золотую статую, воздвигли в Риме в его честь великолепный храм с особенным культом и жрецами, называвшимися augustali, к которым была причислена и сама Ливия; дом в городе Ноле, где умер Август, также был обращен в, храм.