Пуля нашла героя, стр. 44

Снова омраченный Медведев пришел вечером к народному контролеру, и говорили они до двух часов ночи о жизни и о работе. А в два часа, перед тем как ложиться спать, вышли на площадку в туалет и еще, наверно, с полчаса стояли и наслаждались непривычной теплотой воздуха.

Глава 41

Лето уже приблизилось, а может быть, и наступило, ведь не думал ангел во время своего пути о времени гида. Шел он ночами, как когда-то вслед за АрхипкойСтепаном шел в поисках Новых Палестин. А светлое время пережидал в тени деревьев или где-нибудь в поле. И не потому пережидал, что жарко было, а потому, что как только покинул он уже покинутые почти всеми Новые Палестины, вселился в него какой-то прежде незнакомый страх, и этот страх заставлял его зорко всматриваться в видимые линии горизонта и притаиваться на всякий шум или треск веток.

Этот же страх заставлял ангела обходить деревни и избегать встреч с их жителями. Видно, живя в Новых Палестинах, среди людей, сбежавших со своих прежних мест, не задумываясь поверил ангел, что жизнь вне Новых Палестин опасна и непредсказуема, и теперь, бездомный и одинокий, он ощущал даже в самом воздухе притаившуюся для него опасность.

А тем временем приближалось утро, и одновременно с ним приближался ангел к опушке леса. Ныли ноги, утомленные долгой ходьбой. Лес, проступавший сквозь расслаивавшийся предрассветный серый сумрак, казался огромным и густым. И решил ангел там же на опушке отдохнуть, переждать светлое и опасное время. Зайдя в лес, однако не углубившись в него и на десять шагов, прилег ангел на теплую землю и, накрывшись собственной усталостью, задремал.

Дрема еще не перелилась плавно в крепкий сон, когда раздался в воздухе где-то совсем рядом свист, мгновенно заставивший ангела открыть глаза и скинуть с себя теплую обволакивающую усталость. Ощущение опасности оказалось сильнее усталости. Свист усиливался, ангел обернулся и увидел низко над землей летящую пулю, покрытую зеленой патиной, какою покрываются с годами бронзовые статуэтки серафимов, украшающие райские беседки. Пуля летела прямо на ангела, летела необычайно медленно, словно была она уставшей птицей, решившей опуститься на землю и отдохнуть. А когда оставалось до ангела не больше двух шагов, она вдруг стала подниматься и, продолжая так же медленно лететь, исчезла в кронах дальних деревьев, этого леса.

Мгновенно припомнилась во всех деталях первая ночь ангела на земле, припомнился отряд красноармейцев и их усатый командир, решивший убить его, ангела. И пуля, вылетевшая из револьвера и остановленная ангельской рукой. Что он сказал ей тогда, что сказал он этой пуле, перед тем как выпустить ее в мир? Эти слова вдруг, его же голосом произнесенные, зазвучали в памяти: «Если уж ты вырвалась в мир, то не будет от тебя спасенья ни одному человеку, пожелавшему зла другому, и если все на этой земле злом объединены, то и погибнут все, а если не все — то останутся в живых только добра друг другу желающие. А если тебе самой надоест убивать, то убей праведника, и станет он последним, а ты останешься в нем!» Боже, как давно это было! И не то чтобы поумнел с тех пор он, ангел, но с высоты прожитого в этой стране времени видел он теперь всю свою наивность в этом напутствии вырвавшейся в мир пуле. И вот только что она пролетела над ним и, может быть, думала убить его, но что-то остановило ее и заставило продолжить свой полет. Сколько уже лет длится он, этот полет, сколько жизней он унес. И, видно, до сих пор не нашла она праведника. И его, ангела, не убила только что, хотя и могла, ведь после жизни в Новых Палестинах мало в нем, должно быть, от ангела осталось. Видно, ясно стало ей, что, убив ангела, не останется она в нем, а дальше полетит. А значит, что и сам ангел уже не праведник. А если не праведник, то кто же он теперь? Обычный человек этой странной жестокой страны? Господи, как же ты допустил это? Неужели уклад здешней жизни сильнее твоей воли и твоей веры?

Заплакал ангел и снова почувствовал, как окутывает его усталость, только уже не та физическая усталость, накопившаяся в его ногах за долгие ночи пеших переходов, а другая, более тяжелая и вязкая, от которой, хорошо выспавшись, не избавишься. От которой только Господь Бог избавить может. И так захотелось ангелу обратно в Рай, так захотелось укутаться в райскую безмятежность, в облака радости, белые с розовым оттенком, украшающие райское небо. Так захотелось подержать в руках мягкую и теплую райскую паляницу, а потом отломать от нее горбушку и жевать, и слушать ее приятный хруст на зубах. Но как вернуть это время, как вернуться туда, в Рай, к братьям и сестрам? Только один шанс, тот же шанс остался — найти здесь праведника и, пройдясь с ним по его жизни, отвести его к воротам Рая и, может быть, получить наконец прощение.

Тяжело вздохнул ангел. Лег на спину и посмотрел на синее яркое небо сквозь колыхавшиеся под ветерком кроны. И понял он вдруг, что и его мытарства, и полет пули может остановить только один человек, и этого человека ищут они вдвоем: пуля — чтобы убить его и остаться в нем, а он, ангел, ищет его живого, чтобы сразу же после его смерти забрать его с собой в Рай. Но где его найти? И как его найти до того, как его найдет пуля?

Поднялся ангел и поволок свою усталость дальше, в глубь леса, не зная, что ждет его там, впереди, не думая больше об опасности и страхе, преследующих его, не думая больше ни о чем и ни о ком, кроме этого человека, не найдя которого, навсегда останется он в странной и жестокой стране среди таких же странных и жестоких ее жителей.

Глава 42

Наступило лето. Стали приходить на Подкремлевские луга письма с июньскими штемпелями.

Пошли однажды после завтрака старик и Банов за земляникой для Клары. Ходили часа два, набрали две пригоршни, а когда вернулись — детский крик услышали.

Родила Клара девочку. Родила легко и быстро, и без всякой помощи.

Замотала ее в подаренные Эква-Пырисем атласные пеленки. Стала ее к ручью каждый день носить и мыть ее в прохладной чистой воде и там же пеленки без мыла стирать.

С рождением ребенка жизнь на холме изменилась. Стала она суетливее и веселее. Забросили Банов и старик письма: и не читали, и не отвечали на них. Только бандероли и посылки проверяли быстренько после завтрака, и сразу — к бановскому шалашу. Помогали Кларе чем могли. Банов уже и пеленки сам ходил на ручей стирать, и пеленать ребенка научился. А потом и старик научился этому, и очень его это дело забавляло.

Была девочка безымянной недели две, прежде чем решила Клара, какое имя ей дать. Назвала ее Валей, Валентиной. Кормила ее грудью — благо молока было много, на двоих таких хватило бы.

— Жалко, что не мальчик, — тихо бурчал иногда старик, когда рядом Клары не было.

Но на самом деле особенно огорчен он не был. А когда думал, что через лет десять-пятнадцать подрастет эта девочка и будет тут же бегать и прыгать, даже втихомолку радовало — хотелось ему давно на девушку-подростка посмотреть, просто так посмотреть, чтоб глаз порадовать.

Сидели они теперь вчетвером у костра. Банов, старик, Клара, а у нее на руках — маленькая Валечка. Валечка грудь сосала, а взрослые, не обращая внимания на питающегося ребенка, кушали то, что им Вася принес.

— Вот интересно все-таки жизнь устроена, — сказал как-то Эква-Пырись. — Ведь Валя — тоже будущая мать, а ее дочка тоже будущей матерью станет…

Банов не понял, что хотел этим сказать Кремлевский Мечтатель. Не понял, но спрашивать не стал. Клара тоже промолчала, оставив высказанную стариком мысль необъясненной загадкой.

Появились ранние грибы, и иногда старик с Бановым проверяли известные им грибные места, а потом возвращались и, наколов грибы на прутики, жарили их на костре.

Жизнь шла на Подкремлевских лугах удивительно приятная и полная всяческих ожиданий.

Глава 43

Теплым майским вечером, когда Добрынин лежал на кровати и смотрел в потолок, пытаясь бездельем перебороть необъяснимую бодрость тела, со стороны двери раздался шорох.