Пуля нашла героя, стр. 25
И если уж говорить о еде, то все остальные сотрудники дома отдыха бесплатно и сытно питались в том же самом доме отдыха, в столовой. А если не хотели есть именно там, то всегда могли набрать себе еды, оставшейся от отдыхающих, и отнести к себе домой, чтобы кушать по-домашнему, в приятном одиночестве или в кругу семьи. Все так и делали. Все, кроме Марка.
Кто-то постучал в дверь будки, и Марк испуганно оглянулся.
— Кто? — спросил он хрипловатым подростковым голосом.
— Я, Ванеев.
Марк шагнул к двери, снял крючок, на который она была закрыта.
Вошел промокший старик лет семидесяти в грязном ватнике и черной кепке.
— О, — сказал он, снимая мокрую кепку и выжимая ее себе под ноги. — Ты лампочку новую взял!
Марк тоже посмотрел на лампочку, свисавшую с потолка. Действительно, последние три дня ему приходилось жечь свечи, и в конце концов он пошел к завхозу дома отдыха и, поборов гордость, а может быть, просто стеснительность, выпросил у него новую лампу взамен сгоревшей. Пришлось, правда, потом снова идти к нему и относить сгоревшую лампу, понадобившуюся ему для отчетности. Зато теперь в будке было так ярко, что даже пауки, прятавшиеся в щелях сбитых из деревянных досок стен, были хорошо видны.
— Здравствуй, Вася, — как-то замедленно проговорил Марк вошедшему гостю. — Счас суп готов будет, поешь?
— Я не того, — мотнул головой Ванеев, стаскивая с себя мокрый ватник. — Я газету принес…
— Какую газету? — Марк посмотрел на Васю, и толстые линзы очков увеличили удивление его взгляда.
— Ну помнишь, ты мне про своего Кузьму, попугая говорил?
— Да…
— Ну так тут вот про него и даже про тебя есть! — сказал старик, вытащил из-за пояса брюк свернутую трубочкой газету и подал ее Марку.
Руки у Марка задрожали, он развернул газету.
— На какой странице? — спросил.
— Там, посередке. Она промокла чуть-чуть, так что не порви…
Марк, раскрывая газету, подошел к столику, разложил ее на нем, раскрыл посередке и увидел среди бисера текста фотографию попугая.
— Кузьма! — вырвалось у него. — Где ж это он?..
— Ты почитай, почитай, — говорил Ванеев. — А я пока за супом послежу, чтоб не убежал…
Марк сел на табурет и стал читать. От напряжения болели глаза, болели и слезились. Приходилось приподнимать очки и вытирать слезы рукой.
В статье рассказывалось о каком-то ученом, изучающем возможности попугая и открывшем с помощью этого попугая огромное количество неизвестных раньше стихов неизвестного поэта.
Статья была на весь разворот, и Марк уже терял терпение.
— Где же здесь про меня? — шептал он сам себе. — Где ж тут про меня?
Ванеев сделал шаг к столу, наклонился над разложенной газетой и, ткнул пальцем в какой-то абзац.
— Там где-то.
Марк снова протер рукой глаза, поморгал, наклонился над статьей.
«Со своим первым хозяином и дрессировщиком Марком Ивановым попугай ездил с концертами больше двадцати лет. Птица пользовалась огромным успехом, можно сказать, что знала ее вся страна. И когда началась война против гитлеровской Германии, Марк Иванов с попугаем Кузьмой дали сотни концертов на фронте, в перерывах между боями, в госпиталях. Сами они тоже побывали в госпиталях — оба были тяжело ранены во время выступления. Но потом они все равно вернулись в строй и если б не тверинщина — выступали бы и сегодня. В эти дни Марку Иванову было бы шестьдесят семь. Он умер в тюрьме на глазах у своего попугая от дистрофии и сердечного приступа. Его фамилия заняла свое место в списке миллионов жертв несправедливого, жестокого режима Тверина…» Снова заболели глаза. И заныла переносица, почти продавленная этими тяжелющими очками.
Марк положил очки на стол, рукой схватил свои взъерошенные седые волосы, потянул их до боли. Потом отпустил.
— Слышишь, Вася, пишут, что я умер!.. Вася кивнул, следя за кипевшим супом.
— Но я ведь живой, — сказал Марк. Вася снова кивнул, не глядя на приятеля. Потом сказал: «Живой». Марк чувствовал себя крайне удрученно.
— Ты до конца читал? — спросил он.
— Ага.
— А где они сейчас? А?
— В Ялте…
— В Ялте? — воскликнул взбудораженный старик. — В Крыму? Я хочу его увидеть… Я ведь жив…
Вася обернулся и посмотрел на приятеля с сочувствием.
— Ялта ведь недалеко? — спросил Марк.
— Недалеко, — подтвердил Вася. — Я туда ездил на экскурсию от нашего «Сокола». Часа четыре езды…
— Поеду, — прошептал Марк. — Надо ехать… Не знаешь, когда автобусы есть?
— С утра, наверно. С Судакской автостанции.
— Вася, — Марк подошел к сидевшему у плиты старичку. — Послушай, ты посиди здесь за меня денек! Завтра. А?
Ванеев поднял взгляд на Марка, посмотрел на его затуманенные, неизвестно куда смотрящие глаза.
— У меня же лодочная… Я ж там должен до семи быть.
— А ты Нину свою попроси! Она пусть на лодочной подежурит, а ты здесь! Прошу тебя! Я ж поеду, скажу им, что живой! Может, они что сделают? Может, Кузьму вернут, и я тут по санаториям выступать буду… А? И ты с нами ездить будешь? Подежурь, а?
— Ну… я… так не знаю… — замялся Ванеев. — Надо с Ниной поговорить, я так не знаю…
— Ну так сходи, пожалуйста, поговори! — просил, стоя над Ванеевым, Марк.
— Когда, сейчас? — Вася испуганно оглянулся на мокрое окошко.
— Да, сходи сейчас, а я пока суп разолью по тарелкам.
И Нину позови, вместе поедим… А, Вася?
Ванеев поднялся с табурета. Снял со спинки кровати свой мокрый ватник; ватник был насквозь промокший, и надевать его никак не хотелось, особенно после того, как погрелся он у газовой плиты.
— Надень мой плащ, — говорил Марк, показывая рукой на висевший на гвоздике черный плащ. — Он сухой, я сегодня никуда не выходил!
Вася вздохнул, надел плащ, открыл дверь, сначала выглянул в проем. Обернулся. Сказал: «Ну счас вернусь!» и побежал под дождем к пятиэтажному дому, в котором жил вместе со своей «новобрачной», такой же старухой Ниной.
Марк, забыв о супе, снова сел за стол и смотрел на фотографического чернобелого Кузьму. В глазах стояли слезы, но не из-за напряжения в этот раз, а из-за воспоминаний, нахлынувших куда сильнее, чем этот майский дождь, монотонно шелестящий за окном.
— Завтра увижу… — бормотал Марк. — Завтра его увижу… Поднялся, прихрамывая подошел к двери, выглянул наружу в надежде увидеть бегущего назад Васю Ванеева, но на дворе было тихо, и только дождь монотонил тоскливо. Вернулся к столу. Запершило в горле. Прокашлялся, и тут же старая рана напомнила о себе — закололо в груди, в легком.
Снова закашлялся, но теперь уже с хрипом. Привычный звук сотряс будкусторожку.
Когда Вася Ванеев, договорившись обо всем с Ниной, прибежал назад, чтобы обрадовать приятеля-сторожа, Марк лежал на полу лицом вверх.
Толстые линзы очков увеличивали уставший тусклый взгляд остановившихся глаз. Лицо было бледным и поразительно худым. Одна рука неуклюже лежала на тонкой «лебединой» шее, вторая была откинута в сторону.
Постояв над телом несколько минут, Вася пришел в себя. Присел на табурет, подумал о смерти, до которой не так уж долго осталось и ему. Потом выключил суп. Приподнял газовый баллон, проверяя, много ли еще там газа осталось. Показалось, что много.
«Чего пропадать?» — подумал он и выкрутил вентиль шланга, соединявшего баллон с плитой.
Нести этот довольно тяжелый баллон ему не хотелось, но и оставлять его было грех. Поразмыслив немного, решил Ванеев сначала отнести домой кастрюлю супа, а потом уже вдвоем с Ниной вернуться за баллоном.
Нашел зеленую эмалированную крышку от кастрюли, не от суповой кастрюли, ну да все равно, лишь бы подходила. Взял с крючка над плитой две тряпки, схватил ими горячие ручки кастрюли и, отпихнув ногой дверь, поспешил под дождь.
Глава 27
Дело двигалось к Новому году. Все больше приходило старику Эква-Пырисю поздравительных открыток и телеграмм, посылок и бандеролей, и все меньше серьезных писем.