Пуля нашла героя, стр. 21

— Вот такие вещи со мной происходили, как-нибудь еще расскажу, — пообещал старик и вслушался в окружающую вечернюю тишину.

Где-то треснула ветка. Что-то звякнуло.

И вышел наконец к костру Вася с судком. Вытащил из рамки три миски, а сам сел спокойно с другой стороны костра.

Кушали Банов и Эква-Пырись гречневую кашу с маслом и тефтелями.

Банов то и дело на солдата посматривал — вид у Васи был хитрый, словно обманул он кого-то или что-то необычное придумал.

— Ну что, если приведу завтра — будете в домино со мной играть? — спросил он деланно ленивым голосом. Банов и старик переглянулись. Старик помолчал, потом сказал:

— Приведешь, сыграем!

Банов, облегченно вздохнув, кивнул.

Снова не спал Банов ночью. Ворочался, из шалаша выходил, сидел у костра в одиночестве и храп старика слушал.

Но наутро пришел Вася один. Принес завтрак и все так же хитровато улыбнулся, поглядывая на Банова.

Банов молчал — не хотелось ему вопросы задавать солдату.

Сидели они со стариком и до самого обеда письма читали. И то один, то второй поднимался на ноги и в шумы леса вслушивался.

Наконец зазвучало невдалеке знакомое позвякивание судка, треск веток.

Насторожились оба.

Банов вскочил с колоды, замер. Увидел, как две фигуры в военной форме замелькали меж стволами деревьев. Испугался Банов, подумал, что рассказал Вася обо всем своему начальству, и вот идут они теперь его, Банова, арестовывать. Спрятался Банов за шалашом старика, притаился.

А к костру Вася вышел с молодым сержантом. Оба присели, поздоровались со стариком. Вася миски из рамки судка вытащил и по сторонам стал оглядываться.

Банов к сержанту присматривается и думает: если б арестовывать пришли, то уж точно с офицером, а не с сержантом.

И вдруг что-то знакомое в сержантском лице увиделось ему. Присмотрелся и чуть не выматерился от удивления.

Был это не сержант, а Клара, переодетая в сержантскую форму.

Выбежал Банов из-за шалаша, бросился к костру, обнял Клару, прижал к себе что было силы. Клара, обомлевшая от испуга, сначала вырваться хотела из объятий, но потом, увидев перед собой знакомое лицо, вдохнув знакомый запах пота, замерла на мгновение и сама тоже обняла Банова.

Старик отодвинулся от них и со стороны наблюдал за этой встречей. На лице его сияла радостная улыбка. Пару раз переглянулся он с таким же радостным Васей.

Время шло, ужин остывал, а Банов и Клара все еще обнимались.

Старик, достав из кармана ложку, стал торопливо есть.

А солдат придвинул к костру письменную доску, высыпал на нее из коробки костяшки домино и стал их перемешивать.

Эква-Пырись, жуя, бросал не очень довольные взгляды на эту русскую народную игру, в которую ему предстояло играть с солдатом. Но ничего не поделаешь: все-таки обещал!

Сыграли они потом в домино несколько раз. Два раза закончили на «рыбу», а остальные игры солдат проиграл. Был он проигрышем недоволен, но уходя сказал, что следующим вечером отыграется.

Сразу после игры повел Банов Клару в свой шалаш. Всю ночь не спали: все говорили и говорили, рассказывали друг другу обо всем и подолгу обнимались, вжавшись друг в друга до боли в суставах.

А старик посидел в одиночестве у костра, о чужом счастье подумал, да и пошел в свой шалаш спать.

Глава 21

При очевидном приближении весны стал ангел замечать таинственное исчезновение многих новопалестинян. Морозы все еще чередовались с оттепелями, но солнце все прочнее входило в природную жизнь, вознамерившис согласно многовековому порядку, отогреть ее и пробудит окончательно. Казалось, все ждали, весны но, в отличие от прошлых лет, о севе не говорили. Один горбун-счетовод ходил со своей амбарной книгой и шептал сам себе что-то, проверяя наличие запасенного посевного материала. Однако и он заметил явное убывание населения Новых Палестин и, обеспокоившись, подошел как-то к ангелу. Однако ни совета, ни разъяснения он от ангела не получил и потому решил сам разобраться.

Ночью, когда он, притаившись на лавке, вслушивался в тишину, действительно раздался шорох, потом чей-то шепот и шарканье ног. Совсем рядом, буквально за печкой от счетовода, что-то происходило.

— А это брать? — услышал горбун бабий шепот и тут же поднялся с лавки, стараясь, однако, быть не услышанным.

Подобрался к печке и там притаился.

— Потуже завяжи! — прошептал мужик. Горбун узнал в шепоте одного бывшего красноармейца. Заскрипели половые доски человеческого коровника, и две тени, осторожно ступая, направились к двери.

Горбун занервничал. Хотелось закричать, разбудить всех, показать им беглецов. Но словно столбняк напал на счетовода. И увидел он, как открылась дверь и на мгновение мелькнул там зимний ночной рассеянный свет. И промелькнули в этом свете две фигуры, промелькнули и исчезли. И дверь тихонечко закрылась.

Руки у горбуна задрожали, он оглянулся по сторонам и на ощупь во вновь сгустившейся темноте коровника пошел к лавке ангела. Разбудил его.

— Кто это? — спросил испуганный ангел.

— Да я, счетовод. Тут, понимаешь, убегают… Поймать бы…

Ангел с трудом понимал, о чем говорит горбун.

— Кто убегает? — спросил он.

— Кажись, Клавка, доярка, с одним красноармейцем.

Ангел поднялся на локтях, потом сел на лавке, помолчал.

— А зачем ловить? — наконец спросил он севшего рядом горбуна.

— Так если все сбегут, кто тогда жить здесь останется? Для кого сеять?

На этот вопрос ангел ответить не мог.

— Пойдем, вернем их! — попросил шепотом счетовод. — А?

Ангел, задумавшись, пожал плечами. Потом ответил, тоже шепотом:

— А разве они не свободны? Насильно ведь никого не держат тут?

Горбун тяжело вздохнул и встал с лавки ангела. Набросив шинель, вышел из человеческого коровника, осмотрелся. Показалось ему, что заметил он две фигуры, удалявшиеся по заснеженному полю. Постоял, посмотрел им вслед, а когда почувствовал, что мороз пробирает, — вернулся в коровник. Но спать не лег. Сидел на своей лавке до подъема кухарок.

Глава 22

Наступил август, и в Краснореченск пришли хорошие новости. Оказалось, что город победил в областном соцсоревновании. В награду в «Поезде отдыха» трудящимся Краснореченска выделили два вагона, и теперь составлялись списки, выбирались сто два ударника, которым предстояло провести семнадцать дней на Южном берегу Крыма.

Добрынина вызвали в профком одним из первых. Отпуску он обрадовался, но попросил в Крым его не посылать, а оставить в городе. Причина на то у него была достаточно серьезная — ведь всем, чем мог, он помогал жившей у него с грудным младенцем вдове его друга Дмитрия Ваплахова.

Посоветовавшись с отделом кадров, профком дал народному контролеру двадцатидвухдневный отпуск.

Лето опять стояло жаркое, и из-за этой постоянной жары в цехах завода воздух настолько пропитывался парами спирта, что невозможно было спокойно дышать, а под конец рабочего дня люди были пьяными и без водки. Но не летняя жара была основной причиной радости народного контролера, получившего неожиданный отпуск. Просто хотел он немного облегчить Тане Ваплаховой трудности материнства. Хотел помочь ей, и вот действительно получил такую возможность.

Давно забытое чувство отцовской гордости проснулось вдруг у Добрынина, и хоть это был не его ребенок, и вообще трудно сказать, чей это был ребенок, но ждал народный контролер с нетерпением, когда маленький Митя немного подрастет, чтобы можно, было брать его на руки и гулять с ним по улице, показывая малышу такие вроде бы обычные вещи и явления, как трава, солнце и небо.

Надо сказать, что Таня Ваплахова с легкостью справлялась со своими обязанностями матери. Ни разу не жаловалась она Добрынину на усталость, хотя, казалось, еще ни одной ночи спокойно не спала, вставала на каждый крик, на каждый всхлип и плач малыша. И вот начался у Добрынина отпуск. Первым делом он купил коляску: приземистую детскую коляску на четырех маленьких колесах с голубыми жестяными бортами. Он распаковал ее прямо в магазине и покатил по улице к продуктовому киоску. Там он накупил продуктов, загрузил все в эту коляску и направился домой. Настроение было прекрасное.