Драконы, стр. 132
— Только держи себя в руках, Берлин, — отозвался он. — Тут уже ничем не поможешь.
Он обнял ее, когда Берлин начало трясти. Она разразилась слезами, и Штырь крепко прижал ее к себе, не обращая внимания на влагу, которая впитывалась ему в рубашку. Он гладил Берлин по голове, пока она наконец не отстранилась, усевшись на пятки. Фиалковые глаза потемнели от боли.
— Что произошло? — спросила она, и теперь голос звучал чуть тверже.
Штырь вздохнул. Он поднялся, осмотрелся, окидывая взглядом Жестяной город и остальное пространство за ним. Дреды вились у него по спине, похожие на толстых косматых змей. Когда он снова обернулся к Берлин, кофейная кожа у него на лице как будто натянулась.
— Мне кажется, Никки выбросился из окна, — произнес он в итоге.
Берлин замотала головой:
— Не может быть, Штырь! У него уже началась новая жизнь. Все то дерьмо осталось далеко позади…
Штырь молча протянул ей маленькую металлическую коробочку.
— Что это?
— Нашел у Никки в кармане.
Берлин открыла крышку и высыпала на ладонь розово-лиловые хлопья. Она послюнила палец и протянула к хлопьям, но Штырь перехватил ее руку:
— Не стоит.
— Но что это?
— Похоже на наркотик, только из-за этой штуки мне почему-то как-то не по себе.
Берлин рассмотрела сиреневатые хлопья, затем ссыпала их обратно в коробочку.
— Не может быть, что Никки снова начал, — сказала она.
Штырь кивнул:
— Именно так подумал и я. Вот это лежало у него на груди.
Он протянул Берлин блестящую карточку с печатью города Драконов — в стародавние времена похожими карточками пользовались, чтобы звонить по телефону. Берлин рассматривала черного дракона на красном фоне, покачивая головой.
— Я не знаю, чья это печать, — призналась она.
— Я тоже, но это совершенно точно телефонная карта.
— Какой-нибудь из китайских тонгов?
— Сомневаюсь, — ответил Штырь. — Скорее, кому-то хотелось обставить все так, как будто замешаны китайцы.
— Кровавые?
— Пока что трудно сказать, Берлин.
Берлин сунула карточку в задний карман.
— Значит, нужно узнать больше.
— А что делать с Никки?
— С Никки? Я…
Когда она снова взглянула на небольшое изломанное тело, слезы опять подступили к горлу.
Берлин сглотнула комок:
— Сможешь отвезти его в Дом на своем мотоцикле?
Штырь кивнул:
— Мы ничего не добьемся, не выяснив всех фактов, Берлин.
Берлин перевела взгляд с дымящихся руин на тело Никки.
— К черту! — сказала она. — Кто-то объявил нам войну, Штырь.
— Диггеры не ходят на войну, — напомнил ей Штырь.
— Зато Берлин ходит, — заявила она негромко. — И кажется, кто-то об этом забыл.
Штырь вздохнул:
— А может, именно этого они и добивались?
Берлин оторвала взгляд от тела Никки:
— Спасибо, что приехал, Штырь.
Штырь, кажется, хотел сказать что-то еще, но просто покачал головой:
— Не стоит.
Затем осторожно поднял Никки и понес к мотоциклу. Уложив тело на бензобак, он, вслед за мотороллером Берлин, поехал к Дому Диггеров.
III
История Диггеров уходит корнями в далекое прошлое.
Многие из тех, кто помнит о них, считают, что все началось в 1967 году в Хайт-Эшбери, Сан-Франциско, и в Йорквиле, Торонто. Лето Любви. Быть и любить. Музыка в парках. Диггеры обеспечивали бесплатным жильем, едой, медицинским обслуживанием и добрым советом людей, которые выпали из социума, которым некуда было идти, не к кому обратиться за помощью.
Однако первые диггеры появились в Англии в 1649 году. Это была радикально настроенная ветвь левеллеров, левого крыла армии Оливера Кромвеля. Христианские коммунисты, они не верили в частную собственность и получили презрительную кличку «копатели», когда пытались сообща возделывать бедную, заброшенную землю на холме Святого Георгия в Суррее. Их разогнали силой, и их название и надежды возродились только через триста лет, в шестидесятые годы XX века.
С тех пор они время от времени заявляли о себе, особенно заметно — во время голодных бунтов в Нью-Йорке в начале XXI века. И недавно Диггеры появились в Граньтауне, отвечая на невысказанные нужды городского населения, численность которого все увеличивалась из-за постоянного притока беженцев и отщепенцев, спасающихся от Мира с его вечно растущими капиталистическими проблемами.
Берлин вспоминала обо всем этом, пока Никки закапывали в землю на кладбище за Домом Диггеров. Вместо того чтобы ездить по окрестностям, выпрашивая объедки для своих подопечных, и искать им ночлег, они закапывают в землю одного из своих. Копают землю. Из года в год оскверняют это сокровище. И вот что получается, когда люди решают, будто могут владеть землей. Самые успешные цивилизации, во всяком случае самые развитые духовно, всегда приходили к пониманию, что могут лишь временно пользоваться землей.
Берлин ушла последней, когда закончилась служба, не соответствующая ни одному религиозному канону. Штырь оставил ее ненадолго рядом с могилой, но затем снова вышел из Дома, где успел переговорить с парой других Диггеров.
— Я не очень хорошо его знал, — подытожил он.
— Зато я знала его.
— Как вы познакомились?
— Это я его привела, уговаривала, наблюдала за ним в первые, самые трудные недели, когда он завязал с наркотиками. Я никогда не думала, что он… — Штырь обнял ее за плечи, но Берлин только помотала головой. — Со мной все в порядке. Я уже выплакалась, Штырь. Теперь я только хочу найти того мерзавца, который сделал это с Никки.
Ревун исполнял при Доме обязанности медика. Когда Никки привезли, он спустя несколько секунд отметил характерно расширенные зрачки покойного. Это была не передозировка, однако Никки, без сомнения, принял наркотик перед смертью.
— Иногда они просто принимаются за старое, — негромко заметил Штырь. — Это скверно, это грустно, но так бывает, Берлин.
— Я знаю. И еще я знаю, с кем такое случается. Никки принадлежал к совершенно иному типу. Штырь, когда он наконец освободился от зависимости, он чувствовал такое облегчение! Он был лучшим помощником для тех, кто решил завязать. Он ненавидел наркоту — любую. Поверь мне.
Штырь поглядел на сырую землю на могиле и вздохнул:
— Ладно. Попробую что-нибудь разузнать, может, что разнюхаю. Ты пока посидишь спокойно?
Берлин помотала головой:
— Я буду искать их, Штырь.
— Не стоит.
Она посмотрела ему в лицо потемневшими от гнева глазами:
— Ты обращаешься со мной как с ребенком, и мне это не нравится.
— Подумай о том, к чему могут привести твои поиски. Диггеров пока еще терпят, но только потому, что они не лезут в политику. Они ни во что не вмешиваются. Они не агрессивны. И если ты, Берлин, проявишь настойчивость, положение только усугубится. Хочешь, чтобы в городе Драконов нам перестали давать еду? Хочешь, чтобы банды Чистокровок или Шулеров устроили охоту на тебя и уничтожили все наши дома? Кто будет их защищать? Ты? Все дома разом?
— Если придется.
— Но тебе не придется. Это я смогу сделать вместо тебя. Господи, да я уже делаю!
— Ты не понимаешь, — сказала Берлин.
— Слушай, ты, случайно, не…
— Может, выслушаешь меня? Да, ты все время на улице, ты помогаешь многим людям, моим, с улицы — всем, кто попал в беду. Я очень это ценю. Но затем ты возвращаешься в свой обожаемый музей со всеми его экспонатами и отгораживаешься от мира дверью. А здесь все по-другому. Мы живем рядом с теми, кому пытаемся помочь.
— Но не…
Берлин снова его прервала:
— Я не говорю, что ты хоть в чем-то не прав, Штырь. Я понимаю, что случится, если ты откроешь свой музей для улицы, — музею придет конец. И ты делаешь для людей больше многих других, однако это не то же самое, что жить рядом с этими людьми. Как ты не понимаешь? Я хочу не просто мести. Я должна узнать, почему такое случилось. Кто сделал это с нами и почему.
— Ладно, — согласился Штырь. — Я уловил твою мысль. Пойдешь со мной или будешь действовать сама?