Милый друг, товарищ покойника, стр. 11
– Который час? – спросил он меня.
– Без пяти семь.
Он кивнул и опустил свой взгляд на чашку.
Я почувствовал дрожь в ногах. Может, если бы он сидел за другим столиком, пусть даже за соседним, мне бы не было так страшно, но он, должно быть, специально уселся напротив.
Я вдруг подумал, что некоторые насекомые в момент опасности притворяются мертвыми. Я терял контроль над собой. Видимо от страха наступало похожее «насекомое» состояние. С той лишь разницей, что меня оно не спасет.
А он снова смотрел на меня, и его губы едва шевелились.
О чем он сейчас думал? Или просто настраивался на предстоящую «работу»?
В какой-то момент я понял, что если сейчас не встану, то сам я уже не поднимусь из-за столика – приближалось состояние невменяемости.
– Надо отлить! Надо пойти отлить! – мысленно твердил я себе, стараясь отрешиться от сковывавшего меня страха.
Наконец я встал и в этот момент заметил, как дернулась рука у Кости. Он пролил на стол свой кофе и поставил чашку на место, так и не сделав глотка.
Изо всех сил стараясь идти помедленнее, я вышел из кафе под дождь, прошел метров двадцать по улице и свернул в выбранный Ваней двор.
Из-за дождя я не мог расслышать – идет кто-нибудь за мной или нет. Во дворе я почувствовал себя поставленным к стенке.
Вокруг невидимое темное пространство.
Под ногами что-то треснуло.
Скорее по памяти, чем благодаря глазам я подошел к мусорнику и снова замер. Послышались шаги, осторожные и неуверенные.
По спине пробежались мурашки.
Я зашел за мусорник и тут мне снова стало до невменяемости страшно. В кармане куртки у меня лежали доллары и я уже не знал, кого мне надо больше бояться – этого Кости или своего охранника, так легко согласившегося работать без аванса?
В темноте я все-таки различил бывший дверной проем в полуразваленном трехэтажном доме. Наступая на кирпичи и битые бутылки, подошел туда, зашел за стену, опустился на корточки и затаился.
Снова скрежетнули во дворе по битому стеклу чьи-то ноги. Потом несколько длинных минут тянулась тишина, смешанная с уже попритихшим шелестением дождя. И вдруг что-то упало – гулкий, но негромкий звук удара. И снова тишина.
Эй, ты! – послышался знакомый голос и тут мне в глаза ударил луч фонарика.
Я закрыл глаза ладонью от внезапного света.
– Иди сюда! – снова позвал Ваня.
Он осветил мне дорожку и вывел меня этой световой дорожкой прямо к себе. Когда я остановился рядом, луч его фонарика показал мне Костю, неподвижно лежавшего на животе.
– Расчет? – потребовал Ваня.
Я протянул ему приготовленные заранее доллары. Он быстро пересчитал, подсвечивая себе фонариком. Потом он наклонился и перевернул лежавшее тело на спину. Из груди парня торчала рукоятка охотничьего ножа.
Ваня вытащил из кармана своей зеленой куртки тряпку, обкрутил ею нож между рукояткой и телом. Потом вытащил нож из груди, одновременно и вытирая лезвие этой тряпкой, и останавливая кровь, идущую из раны. Спрятав нож, он расстегнул на Косте кожанку и" распахнув ее, вытащил заткнутый за пояс джинсов пистолет с глушителем.
– О! – вырвалось у него. – Это дело!
Он спрятал пистолет.
Облегченно вздохнул.
– Видишь, с нуля приходится начинать! – сказал спокойным, почти дружелюбным тоном, глядя на лежащее у ног тело. – Ладно, остальное твое!
Его шаги смешались с топотом крупных капель вновь усилившегося дождя.
В мертвом дворе теперь остались только мы с Костей.
Уже промокший насквозь, я стоял над ним, стоял и долго не мог сдвинуться с места.
Наконец оцепенение отпустило меня и, сам не понимая, почему я это делаю, я опустился на корточки, проверил карманы его куртки и не глядя переложил все найденное там в свои карманы.
Прийдя домой, я сбросил с себя всю мокрую одежду на пол в коридоре и забрался в горячую ванну.
Очень хотелось отмыться от всего, от прошлого, от всей этой истории, только-только окончившейся. Но сил не было. Вернулось состояние опьянения или начинался грипп. Болела голова.
Мне едва хватило сил вытереться и дойти до кровати.
19
Проснулся я около полудня. Тяжесть в голове заставила снова подумать о гриппе. Но лоб был холодный, слишком холодный.
С трудом я встал, одел спортивный костюм.
В коридоре на полу увидел свою мокрую одежду, до сих пор мокрую и грязную. Рядом на коричневом линолеуме – подсохшие следы ботинок и такая же подсохшая лужица возле куртки.
Я пустил в ванну горячую воду и бросил туда все, что было на мне вчера: носки, свитр, джинсы. Куртку тоже, но перед этим отнес ее на кухню и выложил на стол все из карманов. Высыпал в ванну полпачки стирального порошка и вернулся на кухню.
Там, сначала в ожидании кипения чайника, а потом уже с чашкой крепкого чая я рассматривал все то, что мне не принадлежало – бумажник с пятьюдесятью долларами, пачкой купонов и фотографией жены с малюсеньким ребенком на руках – на фото у его жены, большеглазой брюнетки с короткой стрижкой, был такой уставший, болезненный вид, будто она только что родила. Там же, в бумажнике, лежало вдвое сложенное письмо: Киев, пр.Победы 22 кв.25 Шустенко Константину. На письме – штамп Москвы и неразборчивая подпись вместо обратного адреса. Читать чужое письмо мне не хотелось. Я отложил его в сторону. Пролистал записную книжку и тоже отложил ее к письму.
Значит его действительно звали Костей?! Ну и что? Ничего это не меняет.
В комнате зазвонил телефон и тут же, словно этот же звон эхом отозвался в голове.
Я поднял трубку.
– Ну наконец! Привет! – ворвался в мое ухо радостный голос Лены-Вики. – Куда ты пропал? Я тебе уже несколько дней звоню!
– Уезжал, – соврал я.
– Хочешь, чтобы я приехала?
– Хочу, но я больной, простудился…
– Ничего, зараза к заразе не пристает. Через часик буду!
Я вернулся на кухню, положил костины бумаги в кулек и сунул его в кухонный пенал.
Лена приехала раньше, чем обещала.
– Смотри, а вдруг это грипп? – предупредил ее я.
Она пыталась лечить меня любовью, но в результате действительно заразилась и мы вдвоем лежали и «умирали» на разложенном диване, по очереди кашляя и меряя температуру. Правда вдвоем болеть было легче. Лена успевала не только болеть, но и готовить еду, поить себя и меня чаем с медом.
Проболели мы почти неделю и дело пошло на поправку.
– Мои, наверно, все морги уже обзвонили! – предположила она однажды вечером.
– Так позвони им, скажи, что живая!
Лена нехотя набрала номер. Сказала действительно только: «Привет, я живая. Пока!». И положила трубку.
Потом вызвалась сходить в гастроном – все съедобное в доме было уже съедено.
Ужинали мы почти в полночь. С мясом и вином. После вина я потянулся к ней, но она, ответив на поцелуй, встряхнула меня и словно поставила на место.
– У меня начались выходные! – сказала она и я все понял.
Спали мы снова вместе, обмениваясь теплом.
За окном дул сильный ветер. Иногда дрожали оконные стекла. Мне снилась метель.
Скоро ведь выпадет снег и при таком ветре он будет больно бить в лицо.
Я спал некрепко, и мысли, сотканные из ностальгии и романтики, ласкали мозг, давая ему богатую пищу для сновидений.
20
Наступил первый ноябрьский вторник.
– Поболели и хватит! – сказала после завтрака Лена.
Она оделась, собрала свои вещи в маленький кожаный рюкзачок и, бросив на ходу: «Скоро позвоню!», вышла из квартиры. На лестничной клетке она обернулась, улыбнулась и чмокнула тонкими губками то небольшое расстояние, разделявшее нас.
Я опять остался один. Простуда прошла, Лена уехала.
Начиналась зима.
Уже пару раз выпадал первый пробный снег. Выпадал и таял.
А я смотрел в окно и чувствовал, что выпал из времени. Надо было догнать это время. Но как?
Самый простой способ оказался для меня и самым приемлемым: я пошел в читальный зал ЖЭКовской библиотеки и, сидя рядом с любознательным пенсионером принялся листать подшивки газет за последние пару недель. На последней странице «Вечернего Киева» мне бросилось в глаза укутанное в черную рамку соболезнование бывшему главному инженеру завода имени Артема Шустенко Николаю Григорьевичу в связи с трагической гибелью его сына Константина. Я нашел «Киевские ведомости» за это же число и там уже прочитал гораздо больше об известном мне событии. Было указано и место, и предпологаемое орудие убийства. Только версия, выдвинутая газетой, была далека от реальной. Судя по всему милиция тоже считала, что Костю убили в наказание отцу, который, как выяснилось из этого же репортажа, был не просто бывшим главным инженером, а действующим директором НБН – Независимой Биржи Недвижимости. До этого кто-то пытался взорвать его машину, два раза поджигали двери квартиры. Цепочка выстраивалась сама по себе. Аккуратно, словно кирпичики, события накладывались друг на друга и сверху, последним и завершающим кирпичем этой зловещей «кладки» ложилось убийство.