Добрый ангел смерти, стр. 49

После следующего окрика Петр прислонился спиной к внутренней стенке вагона. Сцепил ладони в замок перед собой.

Я показал Петру глазами, что хочу упасть не за вагон, а направо, на эту смуглую свинью, нарушившую наш уют. Именно обида превратила мой страх в злость, направленную на смуглого. Обида за испорченный праздник, в который вот-вот должна была превратиться наша дорога домой.

Петр, казалось, понял, чего я хочу и едва заметно кивнул.

Я покосился на смуглого. Он доел бутерброд и теперь посматривал на пакет с консервами. Дуло его пистолета было направлено на Петра. Момент показался мне удачным, и я поднял ногу, установил ступню на сцепленные в замок ладони напарника, взялся руками за его плечи. Еще раз покосился на смуглого — он присел на корточки возле кулька, при этом не сводя с нас глаз.

«Ну, — попросил я его мысленно. — Отвлекись на мгновение!»

Но он не отвлекся. Он сделал другое — перебросил пистолет из правой руки в левую. Я заметил, что ручка пистолета была обмотана синей изолентой. В этот момент я сгрупировался и выпрямился, уже отталкиваясь от рук Петра. До смуглого было метра два. Я видел, как он выпучил глаза, как перехватил пистолет правой рукой, как его указательный палец лег на курок. Дуло было направлено на меня.

Вдруг раздался выстрел. Я свалился прямо на него, впечатав его в деревянную стенку вагона. И услышал крик. Сначала показалось, что это я сам крикнул от боли, которую еще не осознал. Я лежал поверх смуглого, уткнувшись темечком в стенку вагона. В темени щемило. «Неужели он попал мне в голову?» — испуганно подумал я. В голове стоял шум. Руки дрожали. Я трудом я приподнял голову и увидел, что рядом стоит Петр. Он схватил меня за руку, стащил со смуглого.

Я медленно поднялся на ноги, но стоять было трудно. Дрожь в коленях и в руках не унималась. Мне захотелось просто усесться на брезент и посидеть, прийти в себя. Я уже понимал, что отделался только шишкой и ссадиной на макушке.

Ища куда присесть, я оглянулся увидел Гулю. Она стояла под противоположной стенкой вагона с пистолетом в руке. Это был тот самый пистолет с глушителем, который я положил поближе на всякий случай.

Гуля смотрела на меня в упор остановившимся взглядом. В этом взгляде было столько силы и любви. На непослушных ногах я подошел к ней и мы обнялись.

Обнялись, простояли так несколько минут, а потом рухнули на брезент. Уже лежа я заметил, что Галя тоже здесь — я увидел ее спину рядом со спиной Петра. Они копошились возле смуглого.

— Трэба його звъязаты! — негромко проговорил Петр. Галя пошла в служебное купе и вернулась с мотком веревки.

— Он что, жив? — спросил я, приподнимая голову.

— Жывый, собака! — ответил, не оборачиваясь, Петр. Полежав минут десять, я поднялся на ноги. Гуля поддерживала меня. Мы подошли к Петру и Гале.

Смуглый лежал без сознания на боку. Его руки были связаны за спиной. Ноги тоже были связаны. Возле правого виска виднелась красная бороздка, из которой сочилась кровь. Галя вытащила из кармана джинсов носовой платок и приложила к ране.

— Контузия, — сказала она.

В его вещмешке мы нашли три обоймы патронов, потертый российский паспорт с отклеенной фотографией, записную книжку, пачку рублей и долларовую сотку.

— Трэба його здыхатысь, — задумчиво произнес Петр. — Мабуть, з тюрмы збиг, бачыш! — И он задрал на смуглом грязный синий свитер, под которым засинели татуированные церковные купола.

Татуировки на теле смуглого немного успокоили меня. Какое дело может быть уголовнику до нашего песка? Надо иметь недюжинную фантазию, чтобы ответить на этот вопрос. Я подумал, и вдруг ответ пришел сам собой и совсем, с другой стороны — смуглый, должно быть, просто хотел нас грабануть. Пронюхал или догадался, что у нас есть деньги. Он ведь с парома за нами следил. Хотел, наверно, ночью, когда мы будем спать… И тут я спросил себя: почему меня успокаивает то, что песок в этой истории ни при чем? Спросил и не смог ответить. Что-то было не так. Что-то со мной было не так. Или удар головой о деревянную стенку вагона выбил из моих мыслей логику?

— Допоможы! — Петр дотронулся до моего плеча, и я вернулся в реальность.

А реальность выглядела следующим образом: Петр уже взялся за связанные ноги смуглого и показывал мне глазами, что надо подхватить смуглого за руки.

Галя помогла нам дотащить его до дверцы, ведущей через туалет в тамбур.

Там мы передохнули и сделали еще рывок. Теперь смуглый лежал в тамбуре перед открытой наружной дверью. За дверью проплывал каспийский пейзаж, только теперь море отодвинулось чуть дальше, и между его синевой и нами снова рядами простирались виноградники.

Я высунулся в дверной проем и посмотрел вниз, на насыпь. Грязно коричневые камни были словно утоплены в застывшую лаву глины.

В тамбур вышла Галя. В руках у нее был бинт.

— Ты що? — удивился Петр. — А якщо мэни чы йому, — он кивнул на меня, — бынт знадобыться?

Помедлив, Галя все-таки наклонилась к смуглому и перемотала ему голову.

— Тожэ мэни, ко-мис-сар! — протянул Петр, глядя на связанного. Потом оглянулся на меня. — Давай, скыдаемо його пид тры чорты!

Подхватив смуглого в четыре руки под плечи, мы вытолкнули его из вагона.

Он с треском влетел в росший между насыпью и виноградниками кустарник.

Петр молча закрыл дверцу и зашел в купе. Я зашел следом.

— Что-то я проголодалась, — с осторожной хитринкой во взгляде произнесла Гуля.

Петр встрепенулся, выскочил из купе и вернулся через минуту с пакетом в руках. Это был продзапас смуглого. Он вытащил поломанный надвое лаваш, высыпал на столешницу консервы. Три банки горбуши, рыбный фарш и банка «Каспийской сельди». Я тут же взял эту банку в руки, поднес к глазам. "Рыбзавод Коммунар.

Астрахань" — прочитал я и запустил ее в квадрат оконницы.

— Що з тобою? — настороженно спросил меня Петр. — Ляг, цэ всэ нэрвы! Ни, почэкай! Галю, поды-высь, що у нього там з головою!

Галин медосмотр окончился и для меня бинтовой повязкой.

— Щэ одын ко-мис-сар! — усмехнулся Петр. Я послушно забрался на верхнюю полку и залег там, слушая, как Галя с Гулей негромко говорят об ужине.

Глава 58

Ночью состав резко остановился. Я спал на боку, откинув голову назад.

На смену стуку колес за стенами вагона зазвузчали деловые выкрики на незнакомом языке, лай собак, грохот откатываемых дверей товарных вагонов.

Я выглянул в наше незакрывавшееся окно. Поезд стоял на освещенной двойными фонарями площадке. Кроме фонарей, нас освещала сцепленная восьмерка прожекторов на высокой мачте, какие обычно устанавливают по краям стадиона. Довольно далеко от нас, у первых двух вагонов с хвоста состава копошились люди в военной форме.

Из-за яркости освещения мне ничего не было видно за пределами площадки, ни моря, ни виноградников. Мы словно попали в шлюз, со всех сторон замкнутый светом.

Прошло не меньше часа, пока военные добрались до нашего вагона. К этому времени мы уже поняли, что состав стоял на границе — с боку от нашего вагона за двумя рядами рельсов на длинном щите было написано «Добро пожаловать в Азербайджан». Я подумал, что уместнее было бы написать на щите «Счастливого пути!» Это пожелание было более универсальным и годилось для гостей так же, как и для тех, кто уже погостил.

— Эй, выходите! — крикнул нам подошедший к вагону военный. — Таможня!

Мы с Петром вышли. Петр прихватил с собой документы на песок.

Таможенник протянул руку и тут же получил от Петра сопроводительные бумаги. Просмотрев их мельком, он возвратил на нас изучающий уже наши лица взгляд, помолчал. Потом улыбнулся. Улыбка словно вывернула наизнанку выражение его лица. Сразу стало понятно, что говорить с ним будет трудно, ведь до улыбки он выглядел куда приветливее.

— Ну что, «Каракум лтд»? — ехидно спросил азербайджанец, все еще держа натянутую улыбку. — Какую пошлину будем платить? С досмотром или без?