Добрый ангел смерти, стр. 3
— Конечно, помню… — сказал он, прищуренно глядя на меня. — А вы что, его родственник?
— Нет.
— А немного похожи…
Разговор покатился под откос и надо было его или заканчивать, или же взять под контроль.
— Мне кажется, ко мне случайно попала одна ваша рукопись… — сказал я.
— Да ну? — удивился старик Клим. — Это какая же?
— Ну не совсем рукопись, а комментарии к «Кобзарю» Шевченко… кстати, очень интересные.
Старик дотронулся до своего плохо выбритого подбородка и снова пристально глянул на меня.
— Комментарии?.. — повторил он вслух. — Это не мое… Я писал другие комментарии… А этот «Кобзарь» тоже к вам попал?
— Да, комментарии ведь на его полях…
— А что за книга? Обычная? Какое издание? — осторожно спросил старик.
— Не совсем обычная… Вроде матрешки. Вложенная в том Толстого.
Старик кивнул и снова улыбнулся, глядя на асфальт под ногами.
— Ишь ты, выплыла! — тихонько проговорил он. Потом снова поднял голову, посмотрел на меня уже не пристально, а как-то спокойно и расслабленно.
— Если у вас есть деньги на бутылочку сухого, приглашаю вас в гости!
Деньги у меня были, так что после недолгого следования по маршруту: скверик — гастроном — ул. Шота Руставели, мы оказались в просторной комнате с высоким потолком, утяжеленным лепниной и зигзагами трещин. В комнате стояли два шкафа — книжный и платяной, оба старые, добротных пятидесятых. А вот маленький столик, скорее годный для кухоньки какой-нибудь микрометражной квартиры, смотрелся в этой комнате карликом-уродом.
Старик вручил мне ножик.
— Вскройте «сухарик»! — сказал он и вышел в коридор. Вернулся с двумя стаканами.
— А вы, как порядочный человек, меня в гости позовете? — спросил он вдруг с улыбкой.
— Конечно, — пообещал я.
— Тогда я вам кое-что покажу! — Старик отошел к книжному шкафу, открыл дверцу.
— Вот. — Он вытащил с нижней полки толстенный том.
Глава 4
Я взял книгу в руки — это было академическое издание «Кобзаря». Приятная шершавость коленкора порадовала руки — есть вещи и вещества, прикосновение к которым приносит чуть ли не физическое удовольствие.
— Вы откройте. Откройте! — проговорил старик. Я открыл. Передо мной снова была книга-матрешка. В вырезанном нутре «Кобзаря» лежала другая книга, поскромнее, хотя тех же лет издания: Достоевский, «Идиот». Я поднял вопросительный взгляд на Клима. Он улыбался, но не мне, а скорее своему прошлому, внезапно потревоженному моим появлением.
Какая-то смутная догадка заставила меня вдруг вытащить книжку Достоевского из ее удобного тайного лежбища и пролистать. И — догадка оказалась правильной — на полях «Идиота» замелькали карандашные комментарии, только почерк здесь был покрупнее.
— Это вы писали? — спросил я Клима.
— Ну, я, — сказал он, усаживаясь за маленький прямоугольный столик.
— А «Кобзарь»?.. — Я потянулся рукой к бутылке и принялся разливать рислинг по стаканам, одновременно выстраивая свои мысли в некий логический порядок.
— «Кобзарь»? Нет, по «Кобзарю» писал другой… — протянул старик, беря в руку стакан.
— Львович? — спросил я, провоцируя его на более активные воспоминания.
— Почему Львович? Львович выбрал «Мертвые души».
— Послушайте, — заговорил я, ощущая, как голова моя тонет в сочном тумане непонимания происходящего и происходившего. — У вас что, литературный кружок был?
— Не литературный, а философский, — поправил меня старик. — И не был, а есть… По крайней мере, пока я жив. Я — сам себе кружок!
— Ну а все-таки, кто писал комментарии к «Кобзарю»? — спросил я.
— Слава Гершович… Царство ему небесное…
— Он что, умер?
— Убили… Током убили. — Старик скорбно склонил голову. — Хороший был парень! Светлая голова. Еще до этих Кашпировских и экстрасенсов он все про эти штуки знал… Поэтому его и убили…
Туман опять закружился вокруг моей головы.
— Причем здесь «Кобзарь» к экстрасенсам? — спросил я, находясь уже в полном недоумении.
— Ну здрасьте! — Старик посмотрел на меня, как на идиота. — А что такое, по-вашему, высокая литература? Просто буковки да метафоры? Это же и есть средство передачи духовного тока, как бы проводник! Захотели зарядиться мрачной глубокой энергией — открыли книжку Достоевского. Захотели очиститься и побыть в просветленном состоянии — берете в руки прозу Тургенева… Это идиоты типа Кашпировского превратили все в лечение геморроя по телевизору! Но, поверьте, праздник святого Йоргена уже заканчивается, и опять останется литература, как единственный проводник любого вида биоэнергии.
— Ну а какую энергию передает «Кобзарь»? — спросил я.
— Об этом лучше было спросить Гершовича… Но там, я вам скажу, дело посерьезнее, с этим «Кобзарем» и с самим Шевченко… Там такое дело… Ну, из-за этого его и убили…
— Из-за чего?
Старик допил вино. Снова погладил себя по колючему и дряблому подбородку.
— Из-за того, что Гершович вычислил, где спрятано что-то очень ценное для украинского народа… Вы это так не поймете! И не думайте, что я из ума выжил!
Был бы сейчас жив Гершович — он бы вам в пять минут все объяснил!
— Ну а рукописи какие-нибудь этого Гершовича остались? — с надеждой спросил я.
— Рукописи? Была одна рукопись и письмо в ней… — Старик закивал в такт собственным словам. — Мы с Львовичем рукопись ему в гроб под голову положили…
— И не читали?
— Нет. Он так попросил. Он нам многое рассказывал, все, о чем думал, рассказывал. И письмо это мы видели. В письме и говорилось об этом, о зарытой… Самого Шевченко письмо, с Мангышлака… Может, из-за письма его убили?! Ведь в ту ночь, а это был шестьдесят седьмой год, когда его убили, кто-то и в квартиру его залазил. Хрустальную вазу украли, перевернули все вверх дном… А папку не нашли! Он ее у Гриши, мужа своей сестры, прятал. Это уже потом мы ее у Гриши взяли и ему в гроб под голову положили.
— У Григория Марковича?
— Ну да! — Глаза у старика Клима вдруг загорелись. — Так вы Григория Марковича родственник?
— Да ничей я не родственник! Мне просто интересно.
— Ну, за «просто интересно», молодой человек, можно дорого заплатить!
Последнюю фразу старика я пропустил мимо ушей. Туман вокруг моих мыслей немного рассеялся. Первая обнаруженная связь между покойным Гершовичем и отбывшим в Израиль Григорием Марковичем подзадорила мое любопытство.
— Я бы продал вам эту книгу? — с какой-то странной интонацией проговорил вдруг старик. — Аквариумы я уже продал, осталось совсем немного тут… — и он оглянулся по сторонам.
— Книгу? — переспросил я. — Вы что, уезжаете?
— Нет, ухожу… Не сейчас, конечно… Чуть позже. Помните, как Толстой умер?
Я кивнул.
— Я его люблю… — сказал старик. — Читал его много раз, хотел научиться у него жизни, но не вышло… Так хоть смерти у него научусь. Замечательная у него была смерть… Не правда ли? Я пойду отсюда до Конотопа. Так, чтобы не дойти…
Вы меня понимаете?
Я выпил второй стакан вина, но «сухарь» был слабоват, чтобы помочь мне расставить эти фрагменты прошлого по своим местам и склеить их, как античную амфору. Нет, конечно, я понимал, что все эти люди, которых представлял сейчас в качестве своеобразного депутата старик Клим, были свихнутыми шестидесятниками, искателями смысла в литературе и философии в жизни. Мне, представителю другого поколения, было трудновато говорить с ним. Мы употребляли одни и те же слова, но он придавал этим словам явно больше смысла, чем я. Думаю, что только вино мы с ни воспринимали одинаково. Вино из одной бутылки не могло быть разным в двух стаканах.
Старик достал из книжного шкафа карту Украины и показал жирную карандашную линию, бежавшую вдоль обозначенной железной дороги. «Вот тут я пойду» — говорил он, ведя пальцем по своей линии и останавливая палец всякий раз, когда доходил он до очередной железнодорожной станции.
В какой-то момент я почувствовал, что старик меня перегрузил. Я записал его телефон и пообещал в ближайшие дни угостить вином у себя в новой квартире.