Дары и анафемы, стр. 23

Оккультисты готовы почтить страдания Христа, но для них Он не более чем «планетарный Логос», сошедший с не слишком высокой ступени «Космической Иерархии» [160]. Но это значит, что о Боге и нельзя сказать, что именно Он есть любовь: на Голгофе умер ведь не Бог, а более низший чин… И, значит, по настоящему в Божестве нет любви — она проявляет себя лишь на более низких, более земных и человечных «планах бытия».

Дерзость евангельского возвещения раскрывается вполне, лишь если брать его целиком, а не кусочками: если понять, что христианство строится именно на возвещении, что Сам Бог, Тот, выше Кого нет никакого бытия, воплотился в распятом Сыне Марии. Большая любовь Бога к людям не может быть явлена (ибо «карма» или «Фохат» и не подумают взойти на крест ради людей, и «знаки Зодиака» не станут менять привычной колеи ради помощи людям). Поэтому от Голгофы путь может быть только вниз: любой возвеститель какой-то религиозной «новинки» после Христа, если его проповедь берётся «расширять» или «обновлять» Евангелие, делает шаг вниз, в тот магизм и в то законничество, от которых Евангелие освободило людей. Так с Северного полюса любой шаг ведёт в одном направлении: к югу. Так с вершины Эвереста шаг в любом направлении означает уже спуск.

Категории «современное», «устаревшее», «средневековое», «прогрессивное», «отсталое» здесь просто не уместны. Здесь иная, надвременная и вневременная шкала ценностей. Любовь не устаревает. Время, согласно Новому Завету, прекратится (см.: Откр. 10, 6); любовь же останется даже после исчезновения времени. Любовь переживёт даже надежду (1 Кор. 13, 8 -14) — ибо надежда мыслима только при чередовании настоящего и будущего. И, значит, течение времён не властно над Евангелием любви. Среди тех реалий, которые никогда не смогут отлучить христианина от любви Божией, явленной во Христе, апостол Павел называет не только темницы и гонения, но и реку времени (ни настоящее, ни будущее… — Рим. 8, 38). Поток времени не сможет истончить, стереть Завет любви, заключённый Христом. И это потому, что не люди заключили этот завет, не люди нашли Христа, а Бог нашёл людей и Бог создал этот завет с нами. Созданное людьми может устареть. Основанное даже не на учении, а на самой жизни, смерти и воскресении Господа — устареть не сможет.

Все разговоры о «третьем Завете», об «эпохе Духа» и «эре Водолея» не учитывают одного библейского обстоятельства: мы живём в «последнее время». Оно последнее не в том смысле, что не сегодня-завтра настанет конец света. До конца истории могут быть ещё тысячи и тысячи лет, и все-таки наше время все равно — последнее. Оно «последнее» уже две тысячи лет. Самое главное уже произошло. Бог уже стал человеком, и Он не намеревается «развоплощаться». Те, кто собираются превзойти «последнее время» христианства в «Новой Эпохе», на деле опустились в маету «пред-последних», доновозаветных эпох.

Есть нечто в мире, что Бог улучшить не может. А люди — могут. Этой загадочной реальностью является христианская религия. Бог совершил уже даже самое немыслимое ради нас, людей. Он переступил порог Своей вечности и вошёл в поток времени. Он, Своею рукою создавший человека, согласился претерпеть пощёчины от человеческих рук. Тот, кто одевает небо облаками, Сам был облачён в одежду поругания… Своею любовью Самого Себя Он дал нам. Не от Бога мы должны ждать новых, «улучшенных» откровений, а от своей жизни требовать большей полноты жизни в соответствии с вечным Евангелием Любви. Как справедливо написал ещё М. Тареев: «Толки о развитии или совершенствовании христианства удручающе нелепы: Евангелие никогда не может быть превзойдено. Идея “третьего завета” таит в себе, как идея бесконечного прогресса, отрицание всякого смысла истории, непроглядную бессмысленность мирового процесса. Прогресс несомненно существует, но он образует верхнее, поверхностное течение в мировой истории, ниже которого совершается обратное течение… Дух Святый уже ничего нового не прибавляет к делу Христа: Он лишь повторяет Его дело в человеке. Прибавить к христианству может лишь человек — не в смысле совершенствования христианства, а в смысле повторения или перерешения христианской задачи человеком для себя. Христианство носит в себе ограниченность не в том смысле, что возможна более совершённая религия, а в том смысле, что оно слишком возвышенно, чтобы сказать последнее слово, которое остаётся за человеком именно потому, что он увенчан славою и честию. Христианство есть половина жизни, правда, половина абсолютная, но все же предполагающая другую, относительную половину, которую совмещает с христианством человек» [161].

Значит, нужно не вклеивать в Евангелие новые странички, не ожидать иного голоса с небес и не разучивать новую технику медитации. А надо взять в руки полузабытое Евангелие, и раскрыть его с вопросом: «Что Ты, Господи, хочешь сказать мне? Твоё вечное слово да сообщит мне, в чем мой сегодняшний долг, какими должны быть моя вера, моя надежда и моя любовь!».

ЕСЛИ ПРАВЫ «СВИДЕТЕЛИ ИЕГОВЫ»

Почти все уже встречали у порога своей квартиры или на улице группки людей, распространяющих журнал «Сторожевая башня» вместе с книжками типа «Ты можешь жить вечно в раю на земле». Это люди из секты «Свидетелей Иеговы». На примере этой навязчивой секты хорошо видно, как легко, занявшись перетолкованием христианства, незаметно убить самую его душу. Они называют себя христианами и признают Новый Завет, но при этом отрицают Троицу и полагают, что Христос — пророк, но никак не Бог.

Я не буду сейчас разбирать их аргументацию. Я просто попробую согласиться с ними и признать, что Христос — не Бог. Христос — учитель, пророк, проповедник. Но — не Бог.

Такими глазами смотрят на Него очень и очень многие люди, не имеющие вообще никакого отношения к «Свидетелям Иеговы». Я бы даже сказал, что вообще — это обыденная и естественная точка зрения. Чтобы признать во Христе Бога — нужен подвиг веры. А чтобы увидеть в Нем просто философствующего галилейского странника никакого усилия, никакой особенной зоркости духовного взгляда не нужно; такое восприятие вполне рассудочно и обыденно.

Но можно ли принять Евангелие, если не принимать Божественность Христа? Если прочитать Евангелие глазами человека религиозного, но не верящего в Троицу — что откроется на страницах христианского Писания?

Если «Свидетели Иеговы» правы, то нет более мерзкой религии, чем религия Евангелия. Ведь христианство говорит: «Бог есть любовь». А тот, кто умер на Голгофе, оказывается, отнюдь не есть Бог. Что же получается? Если Христос не был Богом, то тот Небесный «Отец», которого Иисус умоляет пронести мимо Него чашу страданий, оказывается не лучше тов. Жданова, который призывал ленинградцев мужественно переносить тяготы блокады и терпеливо воспринимать уменьшение карточных выдач — но сам не испытывал ни холода, ни голода. Странный Бог, который требует, чтобы Его именовали любовью, но сам не приемлет высшее служение любви, поручая его другому — Христу.

Если Бог сам не страдал на Голгофе — почему и за что мы должны благодарить именно Его при виде распятого Сына Марии? Бог Ветхого Завета говорит «славы Моей не дам никому» (Ис. 48,11). А не похитил ли Он сам чужую славу? Не присвоил ли Он Себе ту человеческую благодарность, которую мы должны были бы принести к гробнице галилейского проповедника?

Кому я должен быть благодарен более? Командующему, который из безопасности своего командного пункта дал разрешение на воинскую операцию, или тому солдату, который, рискуя своей жизнью, вырвал меня из рук террористов?

По утверждению Писания, Бог Свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас (Рим. 5, 8). Но если Христос — не Бог, то как смерть другого может доказать Божью любовь? Предположим в нашем доме Иван, живущий на третьем этаже, умер, спасая Алексея со второго этажа. Доказывает ли жертвенная смерть Ивана, что Александр с пятого этажа проявил через неё свою любовь к Алексею?