Жизнь замечательных Блонди (СИ), стр. 175

— Слышу, — мрачно отозвался Вернер. — Без тебя знаю, что кто-то свой постарался… Поехали. Займемся делом. Ну, твари, я не я буду… Вы у меня за Берта кровавыми слезами плакать будете!..

Глядя на его ожесточенное лицо, легко было поверить, что и в самом деле — будут. Если проявят такую неосторожность и дадут взять себя живыми…

Кристиан Норт пробрался через расходящуюся толпу к Себастьяну Крею, тронул его за локоть. Лицо начтранса было невесело и сосредоточенно, и это удручало.

— Что, Крис, — спросил он. — Похоже, нет нам уже покоя в собственном доме?

— Да, — коротко кивнул Кристиан. — Кому-то слишком сильно не нравится то, что делал Бертран и что делаем все мы… Это уже война, Себастьян.

— Значит, будем действовать по военным законам, — отрезал Себастьян. Кристиан понял, что в ближайшее время въезд на Амои станет делом многотрудным, равно как и выезд с планеты…

— Я хотел с тобой посоветоваться, — сказал Кристиан. — Что делать… с ней?

Он кивнул на замершую в стороне Агнессу Борги. Она так и не сменила того строгого черного платья, в котором была на приеме. Ким Джадд, успевшая переодеться из роскошного наряда Элеоноры в привычное одеяние, что-то шептала ей на ухо, успокаивающе гладя по плечу, но Агнесса, кажется, ничего не слышала.

— А что тут можно сделать? — мрачно спросил Себастьян.

— Нужно назначать нового начальника департамента, а как он воспримет ее… — протянул Кристиан.

— Ну так назначь ее начальником, — отрезал Себастьян.

— С ума сошел?! — От неожиданности Кристиан возвысил голос, и на них начали оглядываться. Кристиан перешел почти на шепот. — Ты соображаешь, что говоришь?…

— А что такого? — пожал плечами Себастьян. — Лучше нее никто не разбирается в проблемах этого департамента, она была правой рукой Бертрана и в курсе всех его дел.

— Себастьян, это невозможно!.. — прошипел Кристиан. — В подчинении у Бертрана были не только люди! Ты представляешь, какой разразится скандал?

— Представляю, — ответил жестокосердный Себастьян.

— Ну… хорошо. Допустим, — продолжал Кристиан. В принципе, ему и самому приходило в голову нечто в этом роде, но… — Но неплохо бы выяснить, что по этому поводу скажет Рауль. В конце концов, этот департамент подотчетен ему!

— Думаю, наш дорогой господин Ам сперва будет возмущаться, а потом махнет рукой и скажет «делайте, что хотите», — пророчески заметил Себастьян. — Тебе нужен был совет, Крис? Ну так я его тебе дал! Дальше — сам.

Рауля Кристиан нашел, разумеется, в лаборатории. Выслушав Кристиана, Рауль смерил его долгим взглядом, а потом произнес:

— Крис, я чувствую дурное влияние нашего дорогого господина Крея. — Кристиан отметил про себя, что Себастьян и Рауль называют друг друга за глаза совершенно одинаково. — Как ты себе это представляешь? Ты можешь вообразить, какой поднимется шум? Глава департамента — человек! Более того, женщина! Не сочти меня шовинистом, но… это уже немного слишком, не находишь?

— Не нахожу, — буркнул обиженный Кристиан. Ему было искренне жаль Бертрана, который очень ему нравился, и Агнессу, о которой он слышал только хорошее. — В конце концов, проблемой здравоохранения людей должен заниматься человек, и совершенно неважно, мужчина это или женщина!

— Первая здравая мысль, которую я сегодня от тебя услышал, — фыркнул Рауль. — Поступай, как знаешь, Крис. Я вообще не понимаю, зачем ты меня спрашивал…

— Это все-таки твой департамент, — хмыкнул Кристиан. Ему было ясно, что Рауль уже согласился. В самом деле, какого-нибудь новичка придется долго дрессировать, а тем временем все, чего успел достичь Бертран Уэйн, пойдет прахом. Предложенный выход был еще не самым худшим из возможных! — Так ты согласен?

— А что мне остается? — ответил Рауль мрачно. — Кстати, встретишь Себастьяна, передай ему, что мне хотелось бы с ним побеседовать… по душам.

…Агнесса Борги ничего не знала о происходящем в Эосе. Целый день она провела, как во сне. С того самого момента, как она увидела взлетающий на воздух белый автомобиль, она словно ослепла и оглохла. Она не слышала, что говорила ей Ким, прочие… Не видела, кто был вокруг. Хотела заплакать — и не могла, только боль билась где-то глубоко внутри. Безумно жаль было Бертрана — он так мало успел… и что теперь будет со всеми его планами? На его место поставят какого-нибудь равнодушного дурня, которому дела не будет до начинаний предшественника… А еще было жаль собственных несбывшихся надежд — сделать хоть что-то стоящее для этого мира. Агнессе ясно было, что после гибели Бертрана никто не потерпит ее в департаменте, особенно новый начальник. Значит, все зря. Все, ради чего она боролась, ушло, как вода в песок. Все напрасно…

Над Танагурой пламенел закат — весной, пока песчаные бури еще не застлали небо песком, закаты особенно хороши, вот только… Слишком уж это огненное буйство напоминало пламя, в котором сгорел Бертран Уэйн…

Агнесса сморгнула слезы, подняла руку, чтобы вытереть лицо, за что-то задела. Оказалось, белая бабочка, подаренная ей Бертраном, все еще приколота к ее платью. Бабочка… Почему Бертран выбрал именно такую — траурного белого цвета, может быть, что-то предчувствовал?…

Девушка отколола брошь от платья. Тончайшие металлические нити — прочные кандалы для хрупкого тельца бабочки, — легко поддались ее пальцам. Бабочка сидела на ее ладони, неуверенно взмахивая чуть обтрепанными по краям крыльями. Потом вдруг легко поднялась в воздух и взмыла ввысь…

…Агнесса долго еще стояла, запрокинув голову, и смотрела, как белая бабочка ее мечты исчезает в оранжевом пламени заката…

Правдивая ложь

Кому-то особенно хорошо думается за рабочим столом, кто-то придерживается идеи о том, что истина рождается в споре, и обсуждает свои мысли с коллегами, а есть и такие личности, которые могут придумать что-то только на ходу. Вернер Дирк не относился ни к одной из перечисленных категорий — лучше всего ему думалось лежа. Вот и сейчас он возлежал на довольно неудобном диване в собственном рабочем кабинете и рассеянно гладил большого рыжего кота, удобно примостившегося на хозяйском животе. Кот довольно жмурился и урчал, как мощный мотор, недовольно посматривая на Вернера, если тому вдруг приходило в голову убрать руку.

В ранней юности Вернер не без удовольствия почитывал художественную литературу, посвященную великим сыщикам, и Эмиль Кан, зная об этом (черт же дернул Вернера проговориться!), иногда ехидничал, что Вернеру для полного сходства с каким-нибудь героем не хватает разве что трубки. К счастью ли, к несчастью, курить Вернер бросил тогда же, в ранней юности. Не потому, что был приверженцем здорового образа жизни, просто эта привычка очень мешала ему в работе. Отчего-то курить отчаянно хотелось именно тогда, когда нужно было сидеть тише мыши (скажем, в засаде), и ни звуком, ни движением не выдавать своего присутствия. Ну разве в такой ситуации можно закурить? А если не закурить, то думать будешь не о деле, а о сигарете. Испытав это на собственном опыте, Вернер без большого сожаления от курева отказался. Хотя, конечно, с трубкой он выглядел бы куда солиднее.

Повод для размышлений был серьезный, иначе бы Вернер ограничился бы обычным рабочим совещанием, а не стал бы прибегать к «медитации», как язвительно называл его размышления Эмиль Кан. Сам Эмиль мог размышлять о сколь угодно важных вещах, даже ведя непринужденную беседу, Вернер же, к несчастью, такими умениями не обладал. Зато обладал чутьем, без которого в его деле было никуда, и хваткой хорошей охотничьей собаки, что тоже не могло не пригодиться.

Итак, вот уже третий час Вернер размышлял на одну и ту же тему: кто же все-таки заказал убийство Бертрана Уэйна? Известный принцип гласит: «ищи, кому выгодно», вот Вернер и искал. Беда была в том, что таких вот, кому смерть Бертрана была очень выгодна, оказалось немало.

Исполнителя нашли быстро: служащий из гаража раскололся моментально и вывел следствие на некоего Мэдисона Ши, который, будучи знакомым означенного служащего, напросился к нему во время дежурства, напоил, а потом исчез. Работа была чудовищно дилетантской, и в другое время Вернер бы презрительно плюнул, если бы задумка проклятого дилетанта не увенчалась успехом. Громким успехом, аж стекла кое-где повылетали… (Шутить Вернер не очень-то умел, хотя считал себя записным остряком.)