Мохнатый ребенок, стр. 32
Когда кот вернулся с прогулки, мама решила показать ему новое приобретение.
— Пульки больше нет, Марсик, — сказала мама. — Никто не знает, что с ней случилось. Зато посмотри, кто у нас теперь живет.
Марсик заглянул в корзинку, вздыбил шерсть и зашипел.
— Ну вот, я-то думала, ты обрадуешься! Это же Пулькин ребенок. Вырос, был бы для тебя приятель! — тут мама улыбнулась. — Ел бы с тобой из одной миски. Да ладно, не переживай. Мы этого котенка для Большого Лени должны выкормить. Чтобы у него от Пульки память осталась.
Мама снова закрыла корзинку и стала гладить Марсика. Марсик жмурился и тихонько урчал. В этот вечер всем хотелось его гладить, и все тайно думали нехорошую мысль: «Что, если б Марсик вчера увязался за Пулькой?»
Котенок был беленький и длинноволосый.
— Прямо хоть кудри ему завивай! Как ангорский, — удивлялась мама. — И где это Пулька ему такого папу подыскала? Неужели из местных?
Все время котенок проводил в корзинке, то есть спал. Просыпался он только для того, чтобы попить молока из своей смешной пузырьковой соски. Раз в день мама протирала ему шерсть влажной ваткой.
— Будь у тебя мама, она бы тебя вылизывала. И животик бы тебе языком массировала. И попку мыла. Но ты у нас несчастный, сирота. Придется тебе ватку терпеть — пока сам мыться не научишься, — приговаривала мама.
Через две недели котенок заметно подрос и стал выбираться из корзинки. Он готов был считать маму Гришки и Костика своей и потому желал теперь спать рядом с ней, а не в корзинке.
— Нет, дорогой, так не годится, — вздыхала мама. — Место уже занято. У нас Марсик живет. А тебе надо быстренько учиться есть из блюдца и отправляться к настоящему хозяину. Ну-ка, давай попробуем.
Мама налила в блюдце теплого молочка и ткнула котенка мордочкой. Котенок попятился, присел и стал облизываться.
— Давай-ка еще!
Котенок снова облизался. А потом осторожно подвинулся к блюдечку, нагнул голову и — раз-раз-раз — стал высовывать язычок.
— Смотрите, смотрите! — позвала мама. — Малыш лакать научился. День-другой, и можно будет его отдавать.
Через два дня Костик отнес малыша Большому Лене. Тот посадил его за пазуху и ушел в дом.
— Мне немного грустно, — сказала мама.
Но тут прибежал Марсик и сказал: «Мяу!»
— Конечно, ты самый лучший, — стала гладить его мама. — Ты наш единственный. Ты наш любимый. И тебе здесь хорошо. Все здесь настоящее. Не то что в городской квартире. Но опасности здесь тоже настоящие. Ты понимаешь?
— Мяу! — опять сказал Марсик.
— Ничего ты не понимаешь! — вздохнула мама. — Только учти: гулять по ночам я тебе больше не разрешаю. Будешь ночевать дома! — И мама очень решительно закрыла форточку.
Женя-сан и жизнь собачья
Утро было по-летнему нежное. Костик вышел на балкон, обнаружил там Марсика, вернувшегося с крыши, и они вместе стали смотреть во двор: Марсик — на птичек, а Костик — на соседку, тетю Женю.
Тетя Женя занимала переднюю часть большого деревянного дома, который когда-то целиком принадлежал папиной бабушке, а вместе с ней — старой и мудрой кошке Нюське. Теперь вместо Нюськи на дачу приехал Марсик. А тетя Женя была здесь неизвестно вместо кого. Но у мамы с папой не хватило денег выкупить весь старый дом. Пришлось мириться с тетей Женей, которая жила в доме постоянно — и летом, и зимой. Еще в общем дворе жили тетиженины собаки. Этих собак все любили. И они отвечали собачьей дружбой, скрепленной миской каши и куском колбасы. Остатки каши и колбасу мама специально выделяла для поддержания человечье-собачьих отношений.
У всех тетижениных собак была общая судьба: они проживали недолгую и несытую жизнь. И каждую из них тетя Женя считала породистой.
— Ну как — похож на колли? — спрашивала она, призывая Гришку и Костика оценить полугодовалого пса, добытого «по большому знакомству».
— Очень похож! — клятвенно заверял Гришка. — Просто вылитый колли. Особенно если издали смотреть.
— То-то! — тетя Женя наполнялась гордостью. — Хорошо б еще, голос страшный был. Чтоб за забором слыхать. А лапы, гляди, лапищи какие! Большим будет! — говорила она со смешанным чувством восхищения и досады.
— Так это ж хорошо, тетя Женя! Большие собаки, они внушительные. Сразу видно — порода! — льстил Костик без всякого стеснения, стараясь принести щенку пользу.
Большие жрут больно много. Ну да ладно. Я его к хлебушку приучу. И сильно кормить не буду. Чтоб не рос очень. А назову я его, — тут тетя Женя делала романтическую паузу, — назову его Тамерланом.
В области собачьего имянаречения тете Жене не было равных. Ее собаки звались исключительно именами великих правителей и победоносных полководцев: Ганнибал, Цезарь, Тамерлан. Был даже один пес по имени Македонский. Откуда тетя Женя черпала свои знания по древней истории, оставалось загадкой.
— Может, это у нее инстинкт? — время от времени Гришка делал попытки применить полученные знания к жизни. — Ну, врожденное. Она как только взглянет на собаку, у нее раз — и имя вылетает. Будто она его всегда знала.
— Не! Это не инстинкт. Это инсайт, — мама с папой как-то упомянули слово «инсайт» в разговоре. Костик довольно туманно понимал, что это значит, но не мог упустить возможность чем-нибудь козырнуть.
— Что-что? — Гришка был явно обескуражен, и Костик понял, что расчет оправдался.
— Ну, это вроде как озарение. Ходишь, ходишь, а потом Раз и проводки в голове замкнуло. Сразу что-то понимаешь. Или открытие делаешь. Вот Ньютон сидел под деревом, а его яблоком ударило. Тут у него в голове — буме! — и защелкнуло. Он сделал открытие. Что яблоки притягиваются к земле. И все остальное — тоже притягивается. Это с ним инсайт был.
А я еще знаю — инсульт, — Гришка пробовал удержаться на достойном уровне научной беседы. — Болезнь такая страшная. Тоже случается, когда ударяет.
Инсульт — это когда сильно ударяет, — выкрутился Костик. — И уже ничего поправить нельзя. А когда чуть-чуть — вроде как яблоком, — тогда инсайт.
В то утро тетя Женя вела войну с отвратительного вида гусеницами, осадившими капустные кочаны. Победив гусениц, она направилась в дом, увидела маму и решила доверить ей важную тайну.
— Как же он смог сюда забраться? — спрашивала мама, выслушав новость.
— Дык как? Через забор. С виду мелкой такой, неказистый. А, видно, страсть любовная ему силы придала, чтоб, значит, через забор перелезть, — мысль о страсти заставила тетю Женю просветлеть. Но потом она снова посуровела. — Безродный, правда. Неизвестно кто. И откуда взялся только? А ну, стой спокойно! — прикрикнула она на виновницу случившегося, суетливо скакавшую вокруг. — Отвечай: откуда он взялся?
Та на секунду присела, взглянула на тетю Женю добрыми карими глазами и снова принялась скакать и крутиться. Не дождавшись надлежащего ответа, тетя Женя ушла по своим делам.
— Обожаю рыцарские романы, — сказала мама, вернувшись в дом. — Так и вижу: мелкий коротконогий кобель из соседнего переулка с цветком в зубах карабкается на двухметровый забор. И оттуда, — мама взглянула вверх, оценивая шансы влюбленного кобеля, — прыгает в объятия желанной красотки. С риском свернуть себе шею.
Не указать эту подробность мама не могла: она старалась смотреть фактам в лицо.
Новую собаку звали Дианой.
— Раньше-то ее Линдой звали. А я Дианой зову, — охотно сообщила тетя Женя.
— А почему Линдой звать не захотели?
— Чевой-то я ее Линдой звать буду? Линдой ее другие звали — там, где она раньше жила. И что это за имя такое — Линда? У ней порода все-таки! Так что — пусть Диана будет. Если смотреть издали, Диану можно было принять за овчарку.
— Диана — это у нас кто? Царица?
— Не, это богиня охоты. У древних греков. У нее еще другое имя есть — Артемида.
Мама считала, что у Гришки наклонности биологические, а у Костика — литературные, и поэтому старательно просвещала его в этом направлении.