Предпоследняя передряга, стр. 16

— По нашим подсчётам, сахар подвезут ближе к ночи, — с не менее непостижимым выражением ответил управляющий.

— Вот и хорошо, — сказал Хэл. — И так работать не дают. Знаете, сколько листьев салата мне пришлось отправить на крышу?

То ли Франк, то ли Эрнест нахмурился.

— Скажите, — произнёс он ещё тише, — вы тот, кто я думаю?

— А вы — вы тот, кто я думаю? — так же тихо отозвался Хэл.

Солнышко подкралась поближе, надеясь побольше подслушать и выяснить, имеет ли в виду Франк или Эрнест медузообразный мицелий, а Хэл — сахарницу. Но тут, к досаде младшей Бодлер, пол негромко скрипнул, облако пара унеслось прочь, а Хэл и Франк или, возможно, Эрнест обернулись и уставились на неё.

— Та ли вы, кто я думаю? — хором спросили оба.

У тактики немногословной вежливости есть то преимущество, что язык твой реже становится врагом твоим. Например, когда немногословный писатель публикует одно четверостишие в десять лет, это вряд ли кого-то раздражает, а если кто-то за довольно короткое время напишет двенадцать-тринадцать книг, он с большей вероятностью обнаружит, что сидит под кофейным столиком знаменитого негодяя, не дыша и боясь, как бы кто-нибудь из приглашённых на вечеринку с коктейлями не заметил, что доска для игры в нарды отчаянно трепещет, и, глядя на растекающиеся по коврам чернила, задаётся вопросом, стоят ли некоторые литературные занятия подобных жертв. Если бы Солнышко прибегла к тактике словоохотливой вежливости, ей бы пришлось придумывать развёрнутый ответ на поставленный вопрос, и она и представить себе не могла, каков был бы этот ответ. Если бы она была уверена, что управляющий в кухне — это Франк, она сказала бы, например: «Солнышко Бодлер, помогите, пожалуйста», а это в её устах означало бы «Да, я Солнышко Бодлер, и нам с братом и сестрой нужна ваша помощь, а ещё ваша помощь нам нужна, чтобы разоблачить загадочную интригу, которую негодяи плетут в отеле „Развязка“, и сообщить о наших открытиях членам Г. П. В.». Если бы она была уверена, что на неё смотрит Эрнест, она бы сказала, например: «Но хабла эсперанто», а это в её устах значило бы «Извините, я не понимаю, о чем вы говорите». Разумеется, присутствие Хэла все только усложняло, ведь дети прекратили работу в Хранилище Документов по обоюдному согласию сторон, поскольку Хэл полагал, будто это они виновны в поджоге Хранилища Документов, а Бодлеры были вынуждены поскорее бежать из больницы, и Солнышко не знала, точит ли Хэл на них зуб, — здесь это образное выражение означает «Продолжает ли он считать себя врагом Бодлеров», или же он работает в отеле в качестве волонтёра. Однако Солнышко избрала тактику немногословной вежливости, и от неё требовался лишь немногословный ответ.

— Посыльная, — сказала она, и этого было достаточно. Хэл поглядел на Франка, хотя, возможно, это был Эрнест, — а Эрнест, хотя, возможно, это был Франк, поглядел на Хэла. Оба кивнули, а затем отправились к сверкающему буфету в дальнем конце кухни. Хэл открыл буфет и вручил Франку либо Эрнесту большой странный предмет, а тот оглядел его и вручил Солнышку. Предмет был похож на большого металлического паука, из которого во все стороны торчали витые провода, а там, где должна была бы быть голова паука, помещалась пишущая машинка.

— Вы знаете, что это? — спросил то ли негодяй, то ли волонтёр.

— Да, — ответила младшая Бодлер.

Сама Солнышко ничего подобного не видела, но брат и сестра рассказали ей о том, какой странный замок они обнаружили в тайном подземном ходе в глубине Мёртвых Гор. Если бы не научные познания Вайолет и не поразительная способность Клауса запоминать сюжеты русских романов, открыть замок не удалось бы и Солнышко навсегда осталась бы пленницей Графа Олафа.

— Будьте осторожны, — сказал Франк или Эрнест. — Стоит вам прикрепить это устройство на обычную дверную ручку и нажать Г, П и В, дверь превратится в Глагольно Перекрытый Вход. Прошу вас спуститься на лифте в подвал и глагольно перекрыть дверь в номер 025.

— Между прочим, это прачечная, — сказал Хэл, прищурившись на Солнышко из-под очков. — Поэтому там есть вентиляционная шахта, которая выводит наружу пар из стиральных машин, и помещение не перегревается.

— Но если что-то случайно упадёт с неба под нужным углом, — сказал не то Франк, не то Эрнест, — оно пролетит по трубе и окажется в прачечной. А если это что-то — вещь весьма ценная, то комнату нужно как следует запереть, дабы драгоценность не попала в руки врага.

Солнышко Бодлер никак не могла понять, о чем говорят эти взрослые, и ужасно жалела, что ей не удалось остаться незамеченной в облаке пара и подслушать конец разговора. Но она сжала руками в перчатках таинственный замок, понимая, что сейчас не время быть фланёром.

— Благодарю за помощь, посыльная, — сказал Франк, хотя, вероятно, это был Эрнест, а может быть, и ни тот ни другой. — Немногим достанет храбрости помогать в организации подобной интриги.

Солнышко ещё раз немногословно кивнула и направилась к выходу. Она молча прошла в двери и пересекла ресторанный зал, не остановившись даже послушать, о чем шепчется завуч Ниро с мистером Реморой и миссис Басс, молча открыла дверь в 954-й номер и направилась по коридору к лифту. И лишь когда она уже ехала в подвал, её молчаливые размышления прервал ужасный звон.

Часы в вестибюле отеля «Развязка» давно стали легендарными — в данном случае это слово означает «Прославились необыкновенно громким боем». Расположены часы в самом центре потолка, под куполом, и когда часы бьют, звон разносится по всему зданию — он гулок, глубок и звучит как будто некие слова, которые повторяются каждый час. В эту секунду пробило три, и все в отеле слышали рокот колоссальных колоколов, трижды повторивших: «Не так! Не так! Не так!»

Когда Солнышко Бодлер вышла из кабинки и зашагала по подвальному коридору мимо расписных ваз и пронумерованных дверей, у неё возникло такое чувство, словно часы укоряют её за неудачные попытки раскрыть тайны отеля «Развязка». «Не так!»

Она изо всех сил старалась быть хорошим фланёром, но не смогла выяснить, зачем прибыли в отель завуч и два учителя из Пруфрокской подготовительной школы. «Не так!» Она попыталась наладить связь с одним из управляющих отелем, но не сумела разобраться, кто он — Франк или Эрнест, и кто такой Хэл — волонтёр или враг. А главное «Не так!» — она исполняет поручение, данное посыльной, и превращает дверь прачечной в Глагольно Перекрытый Вход, который послужит неведомой зловещей цели. С каждым ударом часов Солнышко преисполнялась уверенности, что все кругом идёт «не так», но вот наконец она добралась до 025-го номера, дверь которого как раз закрывала за собой вышедшая оттуда прачка с длинными светлыми волосами и в мятом форменном платье. Торопливо кивнув, прачка удалилась по коридору. Солнышко отчаянно надеялась, что брату и сестре удастся лучше справиться со своими задачами, поскольку, прикрепляя замок на ручку двери и нажимая на машинке клавиши Г, П и В, она думала лишь о том, что все идёт не так, не так, не так.

И снова не глава

С этого момента история бодлеровских сирот возвращается к прежнему последовательному изложению, и если вы заинтересованы в том, чтобы узнать, какой у неё конец, вам придётся читать главы в том порядке, в котором они помещены в книге, хотя я от души надеюсь, что вы не заинтересованы в том, чтобы узнать, какой конец у этой истории, — по крайней мере, не больше, чем история заинтересована в том, чтобы узнать, какой конец ждёт вас.

Глава седьмая

В этот день с той минуты, как часы пробили три и каждое «Не так!» гулко раскатилось по огромному неверному миру отеля «Развязка», произошло очень многое. На девятом этаже одна женщина внезапно узнала одного химика, и оба расхохотались. В подвале человек с равнодействующими руками доложил по рации, что сию секунду заметил одну странную вещь. На шестом этаже одна экономка сбросила маскировку и просверлила дрелью дырочку за расписной вазой, собираясь исследовать тросы, на которых был подвешен один из лифтов, и все это время прислушивалась к тихим звукам необычайно противной песенки, которая доносилась из номера прямо у экономки над головой. В 296-м номере одного волонтёра осенило, что читать текст на иврите нужно не слева направо, а справа налево и, соответственно, в зеркале — не справа налево, а слева направо, а в кофейне, расположенной в 178-м номере, негодяя, заказавшего кофе с сахаром, немедленно повалили на пол, чтобы официантка могла посмотреть, нет ли у него на щиколотке татуировки, а затем принесли ему за это искренние извинения и бесплатный кусок пирога с ревенем. В 174-м номере банкир снял телефонную трубку — но никто ему не ответил, а в 594-м номере никем не замеченное семейство сидело в компании чемодана с грязным бельём и в окружении аквариумов с тропическими рыбками, не подозревая, что под диванной подушкой в вестибюле лежит салфеточка, за которой оно, семейство, охотится вот уже девять лет. У самого отеля таксист глядел на пар, валивший из трубы, не зная, вернётся ли тот человек со спиной странной формы и потребует ли свои чемоданы, которые так и остались лежать в багажнике, а по другую сторону отеля женщина в водолазном шлеме и сверкающем костюме аквалангиста светила фонариком в воду, стараясь разглядеть сумрачное морское дно. На другом конце города длинный чёрный автомобиль увёз одну женщину от человека, которого она любила, а в другом городе, за много миль от Бодлера, четверо детей играли на пляже, не зная, что им вот-вот предстоит узнать ужасную новость, а ещё в одном городе, не в том, где жили Бодлеры, и не в том, о котором я говорил несколькими строчками выше, некто узнал нечто и поднял некоторый шум, или, по крайней мере, меня в этом убедили. С каждым «Не так!» день катился к вечеру, и происходили самые разные события — не только в огромном неверном мире отеля «Развязка», но и в том огромном неверном мире, который раскинулся за его кирпичными стенами, — однако бодлеровские сироты о них не думали. Как ни странно, обязанности посыльных удерживали их до самого вечера в вестибюле, и поэтому им не представилось случая покататься в кабинках лифта и сделать новые фланёрские наблюдения, а пришлось целые часы напролёт таскать по вестибюлю разные вещи, но Бодлеры не думали ни о вещах, которые они таскали, ни о постояльцах, которые их дожидались, ни о высокой костлявой фигуре не то Франка, не то Эрнеста, который время от времени давал им свои личные поручения. Приближался вечер, звоночки звонили все реже, а Вайолет, Клаус и Солнышко думали только о том, что с ними случилось. Они думали только о том, что удалось увидеть и услышать каждому из них, совершенно не понимая, как же это можно истолковать.