Вид из окна, стр. 67

— Ты сказал, что ты добился цели, ты можешь повелевать обстоятельствами и событиями… Я — тоже часть твоей цели?

— Ты всегда была моей, и я ни разу не дал тебе повода усомниться в своей любви. Или теперь и это требует доказательств?

— Теперь ничего не требует доказательств. Георгий Зарайский, которого я любила, погиб. Я столько лет заказывала молебны за упокой его души, и, видимо, он действительно чувствовал себя покойно. А ещё я все эти годы заботилась о его сыне, который моим сыном не был…

— О! Я так и думал! У кого не бывает грехов молодости? Честно говоря, когда ты дала соглашение на встречу, я почувствовал надежду. Ведь ты догадывалась? Скажи, догадывалась?

— Догадывалась.

— Но между нами встал человек с улицы! Менестрель! Мейстерзингер! Вагант!

— Георгий, раньше ты проявлял больше сдержанности, — заметила Вера. — И чего ты тратишь свои драгоценные джентльменские нервы на жалкого сочинителя? Ведь ты уже растоптал его морально?

— Настоящие мужчины не ломаются под ударами судьбы, их детскими присыпками в постель к бабе не затащишь.

— О! Как по-русски ты заговорил.

Всё это время Вера слушала не только Георгия, но и себя. Она действительно пыталась понять, что значит для неё этот человек. И в течение этого странного разговора память вдруг возвращала ей чувство защищенности и заботы, которые дарил ей Георгий. Нет, при всём желании она не могла просто перечеркнуть его черной кладбищенской лентой. Не могла ответить холодным презрением. Не могла даже в ответ попрекнуть Лизой, потому что сама же простила эту измену. Заставила себя простить. Простила, правда, мёртвому Зарайскому. Но, в тоже время, не могла и не хотела с истошными бабскими рыданиями броситься ему на шею, подражая героиням сериалов и мыльных опер. Ей просто хотелось уйти. Поскорее. Подальше. Навсегда.

— Если тебя интересуют твои деньги, то я готова предоставить всю наличность с процентами по первому требованию вместе с недвижимостью. При этом я не буду требовать эксгумации и экспертизы дэ-эн-ка, определять причастность мистера, как вас там, к выстрелам в Словцова и Хромова, хотя вынуждена буду напомнить о Георгии Георгиевиче и причитающейся ему доле, — жестко и взвешенно поставила точку Вера.

Ещё ей хотелось сказать, что она прекрасно понимает, что Зарайский не оставит её в покое, прекрасно представляет, что можно ожидать от его прагматичного и упрямого стремления к вожделенной цели, но вовремя вспомнила, как наставлял её к этому разговору Астахов. Как заставлял её практически наизусть заучить последнюю фразу вплоть до интонации:

— Но, если этого не сделаю я, нет гарантии, что расследованием не займутся другие.

— Угроза? — усмехнулся Джордж Истмен.

— Что тебе угрозы? Ты просто умрёшь ещё один раз, родишься где-нибудь в Австралии, тебе не впервой… И ещё, — решила-таки добавить от себя: — там где ты живёшь, какой у тебя вид из окна?

Истмен несколько растерялся от такого вопроса: с подвохом он или нет? Но всё же ответил:

— У меня квартира на Кенсингтон Пэлес Гарденс с окнами на Кенсингтонский дворец, где жила принцесса Диана. Там же квартира у Березовского… Правда, у него еще особняк за городом, а у меня еще есть недвижимость в районе Беркли-сквер. Вид из окна? Честно говоря, если я и смотрел в окно, это было в первые дни. А так — мне некогда. Что там? Туман?

— Ясно, — чему-то грустно улыбнулась Вера. — Мне пора.

— Вера, я вынужден был ждать столько лет, и я буду ждать ещё, — твёрдо сказал он ей вслед.

3

Вечером позвонил Павел. Только позвонил. Встретиться они не пытались, исходя из сценария, разработанного Словцовым. Вере ничего не оставалось, как только предаться на волю течения каких-то безумных идей и планов, принятых «большой тройкой»: Астахов, Словцов, Хромов. В принципе, ради означенной цели, она была готова на всё, и единственное, что ей мешало — охватившее вдруг равнодушие и инертность. Впервые за долгие годы она отдалась преследующей её по пятам усталости и поэтому, придя в номер гостиницы, просто валилась на кровать и дремала. В такой момент и позвонил Павел.

— Вера, это я.

— Я слышу, Павел.

— С тобой что-то не так?

— Всё нормально, не обращай внимания.

— Как прошла встреча.

— Нормально. Как задумано.

— Тебе нечего мне сказать?

— Пока нет, Па.

— Да что с тобой?!

— Паш, ну ничего, понимаешь, ничего. Я, между прочим, час назад встретилась с человеком с того света. Который, к тому же, являлся моим законным мужем…

— Извини… что твой законный работник тебя побеспокоил. Я просто хотел напомнить тебе о перелёте в Тиват.

— Я помню, Павел. И не обижайся, неужели у тебя не бывает таких моментов в жизни, когда никого не хочется видеть и слышать? Я помню твою теорию об одиночестве, которое движет жизнью. Но мне нужно побыть наедине с собой. Разве у тебя такого не бывает?

— Да у меня практически… вся жизнь… теория об одиночестве. Теория об одиночестве, она … Я тут много думал. Человек не может быть один, если с ним Бог. Точнее, если он с Богом. Монах — от греческого — «одинокий». Но уединение монаха не с самим собой, а с Богом. Помнишь, мы говорили об этом? Ладно… Прости, Вер. Гружу тебя. Я бы с удовольствием сейчас встал часовым у дверей твоей комнаты.

— А вот это бы не помешало, — улыбнулась Вера. — Скажи, Па, а ты напишешь когда-нибудь стихи для меня? Я в самолёте читала то, что ты посвятил Маше… И, честно говоря, завидовала ей.

— Хорошо хоть — не ревновала. Милая, если Бог оставит мне мой средненький талант, то всё, что я напишу, будет посвящено тебе.

— Знаешь, я как-то расслабилась. Так вдруг устала, что, кажется, умереть проще, чем дождаться прилива сил.

— Надо поспать…

— Ага, и говорит это тот, кто тебя будит.

— Я просто очень волновался.

— А я, мне кажется, скоро вообще утрачу возможность чувствовать…

— И меня?

— Павел… Не торопи… Не надо меня сейчас подгонять…

Некоторое время Павел молчал. Ему явно не хотелось отключаться, и он придумал, что ещё сказать.

— Вер, я тебе не говорил, Маша выходит замуж. Я говорил с Вероникой.

— Хорошо. Особенно хорошо, что ты поговорил с дочерью.

— Да… Ладно, Вер, отдыхай. Я люблю тебя. Увидимся в раю?

— Как Бог даст.

4

Колин Уайт вошел в номер Джорджа без стука. Тот сидел перед экраном ноутбука, изучая курсы ценных бумаг, записывая что-то в блокнот. Уайта он поприветствовал, даже не поворачиваясь.

— Рад тебя видеть, Колин.

— Вижу, как рада твоя спина, — заметил Уайт.

— Не обижайся. Я забочусь не только о своих деньгах, но и о твоём астрономическом окладе. А ты заботишься о моей безопасности. Поэтому ты единственный, кому я не боюсь подставлять спину.

— Спасибо за доверие. Но мне бы хотелось поговорить с тобой с глазу на глаз, а не спиной к спине.

Джордж с некоторым сожалением повернулся в крутящемся кресле. Потянулся к минибару в тумбе стола и достал бутылку виски. Плеснул по глотку в стаканы.

Уайт одобрительно отследил его действия, взял свой стакан, отложив на кровать папку, с которой пришёл.

— Джордж, даже после твоей встречи, ты не оставил этой затеи с русской женой? — почти вкрадчиво спросил шпион.

— Моей женой, — поправил Истмен.

— Твоей русской женой, — грустно согласился Уайт. — И каковы твои планы? Разорить её, чтобы она бросилась к тебе в ноги? Совершить героический поступок, дабы привлечь её внимание, которое целиком занято другим человеком?

— Ты, как обычно, принёс дурные вести? — догадался Истмен.

— А на что ты рассчитывал? Честно говоря, я наивно полагал, что дурные вести для тебя могут быть только в случае падения биржевых индексов биржевых, а в сентиментальные игры ты не играешь.

— Значит, твой шпионский спектакль в русском театре не прошёл, — вздохнул Истмен, — и Вера снова с этим поэтом?