Вид из окна, стр. 64

Стук в дверь где-то в полвторого ночи нисколько не насторожил Словцова. Он, бодренько натянув спортивные штаны, ринулся к двери, надеясь увидеть на пороге заработавшегося Егорыча. Но в подъезде оказался совсем другой человек. Несмотря на обилие примечательных шрамов на лице и прямой уверенный взгляд серых глаз, оно не поддавалось никакой расшифровке и относилось к категории тренированно-неуловимых.

— Ну, так и будем стоять на пороге? — ничего не выражающим голосом спросил пришелец.

— Входите, если есть такая необходимость, хотя, я полагал, что такие дела обычно делаются на улице.

— Какие дела? — также бесцветно спросил ночной гость, закрывая за собой дверь.

Павел, напротив, окончательно уверовал в своё видение происходящего, и, соблюдая в речи необходимую твёрдость, почти с пафосом произнёс:

— Учтите, валяться в ногах и молить о пощаде не буду, — предупредил он.

— А я на это и не рассчитывал, — признался, снимая «Аляску» гость. — Чаем с дороги угостите? Там мороз, как будто и не весна вовсе.

— Чаю? — не поверил Словцов.

— Ну да. Есть что-то ещё? Можно рюмку коньяка.

Через пять минут они сидели на кухне друг против друга, и Справедливый бесцеремонно просвечивал Словцова своими серыми буравчиками, не торопясь поведать о причинах и целях своего визита. Павел же прикидывал, успеет ли он хотя бы вытащить из-под себя табуретку, чтобы оказать хоть какое-то сопротивление, позволяющее ему умереть, как мужчине.

— Да не буду я в вас стрелять! — слегка ухмыльнулся после рентгена Справедливый. — Это в кино перед стрельбой беседуют, а в реальной жизни — целятся.

— Значит, я всё-таки не ошибся, — облегченно вздохнул Павел.

— В чём?

— Хотя бы в роде ваших занятий.

— В роде? Вроде… Но вот только давайте не будем…

Он не успел договорить, потому как на кухню заявился заспанный Паша в рваных трико и с порога заявил:

— Без меня выпивать нельзя. Это несправедливо, — от последнего слова у гостя едва заметно дрогнула бровь. — А! — обрадовался Паша, протирая глаза. — Это вы стреляли в Хромова, а попали в Словцова! — бесцеремонно заявил он.

— Провидец, — так же бесцеремонно определил Справедливый.

— Типа, — согласился Паша.

— Тот, кто не боится смерти, считает себя уже мёртвым, — закончил обследование гость.

— Это в оптический прицел видно? — не смутился Паша. — Может, нальёте страдальцу?

Словцов налил ему коньяка, и Пашка с нескрываемым наслаждением выпил.

— Сомнительная анестезия, — прокомментировал Справедливый.

— Какая есть, — пожал плечами Пашка и, не дожидаясь предложений, сам себе налил вторую, — у нас полстраны под такой анестезией. — Опрокинув в себя ещё одну рюмку, он будто настроился на деловой лад и весьма развязно обратился к гостю: — Если вы появились здесь открыто, следует понимать, мы будем жить?

— Не факт, — холодно отрезал Справедливый. — Но я очень хотел посмотреть на человека, которого хотят убить не из-за денег. Это впервые в моей практике. Даже прикрываясь идеями, стреляют всё же из-за денег. Кроме того, у меня есть обязательства и перед другими людьми.

— Может, вы скажете, как нам вас называть? Если нельзя настоящее, то какое-нибудь вымышленное или дежурное имя?

— Андрей Вадимович. Имя настоящее. Как вы понимаете, в данный момент я нарушил все мыслимые и немыслимые, писаные и неписаные правила своего поведения и своей работы. Сделал я это потому, что у меня есть свои принципы. Вас они не касаются, и объяснять я ничего не собираюсь. Меня интересует другое: вы, Павел Сергеевич, насколько я понимаю, не исчезли с линии огня только потому, что у вас в голове должен быть какой-то план. Иначе, если не я, то кто-то другой выполнит эту работу?

— Вы… Андрей Вадимович, возможно, не поверите… Н-но…я предполагал именно такое развитие ситуации. Я тут пытался написать роман, и… В общем, всё пока получается так, как я в нём написал.

— Глупо! — тут же отрезал Справедливый.

— Согласен, — кивнул Павел, — но есть ещё одно определяющее обстоятельство: я люблю Веру Сергеевну. Возможно это покажется сентиментальным и даже пафосным, в коей-то мере старомодным, но за это я готов умереть.

Справедливый вздохнул, переваривая его слова, на лице его впервые появилось какое-то выражение. Ну что за детский сад — так его можно было декодировать. Оно быстро сменилось нейтрально-непробиваемым, и Андрей Вадимович скептически произнёс:

— Тайна, которую знают больше одного человека, уже не тайна. Поэтому, если в ваши планы посвящён кто-то, кроме вас, — бросил взгляд на Пашу, — то я сомневаюсь в их выполнимости.

— Просто есть люди, без которых я не смогу обойтись… И без вас в том числе… Дальше уж, положусь на волю Божию.

— Хорошее дело, полагаться на Всевышнего, но лучше не создавать Ему проблем.

— Скажите, если, конечно, сможете: Георгий Зарайский, — Павел отчеканил это имя, надеясь увидеть хоть что-то на лице собеседника, — уже… — начал искать слова, но получилось банально: — Заказал меня?

— Сегодня я не знаю человека с таким именем, — ответил Андрей Вадимович, — и пока что ничего относительно вас — тишина. Но что-то мне подсказывает, а моя интуиция крайне редко меня подводила, что данная заявка непременно поступит. И тогда у всех будет очень мало времени. Поэтому, если вам не трудно, начинайте излагать, чего вы там понаписали в своем романе.

— Честно говоря, я на этом и остановился… Но, были варианты, причем самые разные. Смысл же их сводился к одному: двое умирают, чтобы остаться жить. Идея старая, как Шекспир, о котором, кстати, тоже неизвестно: а был ли такой человек? Ваше появление, Андрей Вадимович, если вы встанете на сторону справедливости, предполагает самое надежное решение сюжета. Но здесь мне понадобится помощь специалистов. Всё должно быть настолько натурально… Я думаю, заказчик захочет это увидеть, если не в натуре, то на каком-нибудь носителе — пленке, диске…

— Может, вас лучше взорвать? Ну, так, чтобы куски мяса во все стороны? — с тем же непроницаемым лицом предложил Справедливый.

— Это возможно?

— За деньги теперь всё возможно. Разве что места в Раю не купишь. Мне нужно встретиться с Астаховым.

Вера в эти дни крутилась, как белка в колесе. Деньги и работа словно чувствовали, что она собирается подобно Словцову выброситься с парашютом из этого обреченного лайнера, и сыпали мелкими проблемами и большими контрактами под ноги. Несколько раз приходила Солянова и всё пыталась выяснить, что же произошло у неё с Павлом и чего ждать. Но разговора как-то не получалось. Вера никак не могла решить — стоит ли рассказать подруге о задуманном? А однажды просто спросила:

— Лен, а если бы Зарайский был жив?

— Что за некрофилия! — испугалась Солянова. — Ты что, Верунь, если снится — молебен закажи. Ты хоть никому не говори такого, так и до больнички недалеко…

И Вера решила никому не говорить, в том числе и подруге.

Пытаясь растянуть суету в дороге, она совершила поездки по всем предприятиям. Ездила в Нефтеюганск, Сургут, Пойковский, Советский… Возвращаясь вечером из Нягани через новый мост, любовалась куполами Храма Воскресения в свете прожекторов. Вот уж где архитекторов сам Бог вёл — Храм стал лучшим символом города. Когда машина перевалила Самаровскую гору, Вера попросила водителя повернуть на стоянку к храму.

Служба уже закончилась, и тишину в храме нарушало только потрескивание свечей и лёгкое шарканье старушечьих ног — бабульки вели нехитрую приборку: гасили огарки, протирали пол и то, что, по их мнению, требовало блеска, и по мере движения успевали приложиться к иконам. Немногих поздних посетителей они не тревожили.

Церковная лавка предусмотрительно размещалась в подвальном помещении, что позволяло избегать лишнего шума на службах и длинных очередей. Вера купила там несколько свечей. В правом приделе поставила свечи за упокой душ отца, раба Божиего Михаила и с ужасом остановила свою руку, когда поняла, что по выработанной годами привычке ставит свечу за Георгия. Какое-то время постояла в растерянности, но потом встретилась взглядом с глазами Спасителя на алтарных вратах.