Вид из окна, стр. 59
— У вас кто-нибудь жил в последние дни из ваших знакомых?
— Я жил, — подал вдруг голос Пашка.
Словцов и проснувшийся Хромов посмотрели на него с удивлением, на что он моргнул обоими подпухшими глазами: мол, так надо.
— А ваши вещи на чердаке есть? — спросил старлей, без разрешения войдя в комнату.
— Э-э-э… — будто вспоминая, потянул Пашка, — бутылки с записками.
— С записками?
— Ну да.
— С какими записками? — прищурился милиционер.
— Ну… стихи там разные. Блок, Шекспир, Заболоцкий… Слыхали о таких? Читать-то, конечно, не читали, но, полагаю, слышали.
— Читал, на чердаке, — ухмыльнулся старлей. — И к чему вам это?
— Хобби… Нравится мне так. А что, запрещено?
— Нет… А ещё ваши вещи там есть?
— Если я скажу, что нет, вы поверите? — Пашка уже подошёл к столу, плеснув себе в рюмку остатки коньяка и стремительно выпил.
— Злоупотребляете? — спросил сержант, который всё это время молчал.
— Добро употребляю, — ответил, отдышавшись, Пашка.
— А в чём дело-то? — включился Хромов.
— Вы — кто? — вопросом на вопрос ответил старлей. — Документы давайте посмотрим.
— У вас что — ордер? — спросил Егорыч.
— Хуже, документы давайте. И без резких движений, — предупредил сержант.
— Твою мать… — выругался Егорыч, доставая паспорт из куртки, которая висела в прихожей.
Вслед за ним паспорта стали извлекать остальные.
— Они вам кто? — спросил сталей Егорыча, изучая документы.
— Друзья.
— Где трудитесь, Павел Сергеевич? — спросил Словцова старлей.
— Советник президента «Траст-Холдинга», — спокойно ответил Словцов.
— А регистрация?
— Документы оформляют…
— Вы? Из Москвы? — глянул исподлобья на сурового Хромова милиционер.
— Из неё… Тема какая, лепи давай, чё тянуть?
— Когда прибыли?
— Вчера.
— Билет есть?
— Есть.
— Да вы успокойтесь, Юрий Максимович, никто же вам руки не заламывает.
— Ага, у кого свои лишние — пусть попробует.
Старлей оставил его наглость без внимания и перешёл к Пашке.
— Павел Леонидович. Ага. И давно здесь живёте? Работаете?
— Инвалид умственного труда, живу несколько дней, работать мне вредно, — отрапортовал Пашка.
— Бутылки, значит, ваши?
— М-да, я вот очень люблю полные, — Пашка скрутил с очередной пробку, вновь себе наливая, — а пустые ненавижу, потому заполняю их духовным опытом человечества.
— А как насчёт снайперских винтовок? — осторожно спросил старлей.
— Никак. У меня на службе был другой профиль. Нейролептонное оружие. Знакомо вам?
— Так или иначе, вам придётся проехать с нами. И остальным тоже, до выяснения.
Егорыч тут же стал дозваниваться до кого-то по сотовому. Пашка же скептически посмотрел на милиционеров и снова себе налил.
— Вам часто приходилось арестовывать кавалеров ордена Ленина? — спросил он.
— Чего? — не понял сержант.
— Шутите? — усмехнулся старлей.
— Отчего же, — Пашка достал из внутреннего кармана потёртого пиджака маленькую красную книжечку.
Хромов, увидев её, присвистнул. Словцов поменялся в лице. Старлей изучив содержимое спокойно заметил:
— Это ничего пока не меняет.
— А это? — Егорыч протянул ему мобильный.
— Кто там? — спросил старлей.
— Узнаете.
— Старший лейтенант Бусыгин. Слушаю… — Он тут же стал заметно напряжённей. — Да, я понял, но есть серьёзные обстоятельства. Товарищ полковник, я всё понимаю… был сигнал. Там… Да… Там огнестрельное оружие. Это не шутки. Надо всё проверить. Да, насчёт Василия Егоровича понял. Понял, товарищ полковник. Хорошо, доложу.
Отключив трубку, старлей протянул её Егорычу, окинул оценивающим взглядом всю компанию.
— Вам, — сказал он Пашке, — всё равно придётся проехать с нами. Надеюсь, ненадолго. А вы, Василий Егорович, как думаете, кто из соседей испытывает к вам неприязнь?
— Таких нет, это точно, — твёрдо заявил Егорыч.
— Тем не менее… Подумайте.
— Тут и думать нечего.
— Н-ну… ладно. Агафонушкин, ствол где? — обратился он к сержанту.
— В прихожей.
— Бери всё. И бутылки тоже. В машину.
Хромов остановил его на выходе из комнаты.
— Слышь, ты этого парня не обижай, — кивнул он на Пашку. — Да, и ему через каждые полчаса надо пятьдесят грамм. Это как обезболивающее. Понимаешь?
— Н-ну…
— Гну. Пусть он возьмёт с собой вон ту бутылку коньяка. А вот ещё деньги, если ему что-то понадобиться. — Юрий Максимович достал из бумажника пятитысячную купюру так, как достают червонец. — Будь так добр, — притворно нежно попросил он, — купи ему все, что он попросит. Я в долгу не останусь.
— Да ладно, — смутился старлей, принимая деньги, — разберёмся во всём. Там уже следователь ждёт. Толковый.
— Ерышов поди? — предположил Словцов.
— Точно, — подтвердил сержант, — знакомый?
— Да друг почти…
Когда милиционеры вышли, Егорыч задумчиво спросил:
— Что это было? Вот тебе и утро вечера мудренее…
Хромов со знанием дела ответил:
— Подстава… Ствол — это не хухры-мухры… Откуда он здесь взялся?
— Да ствол на чердаке можно и дедушке Мазаю приписать! — возразил Егорыч.
— Можно, если только он не стрелял в кого-нибудь из нас, — предположил Словцов.
— Здесь, короче, тереться не безопасно, — Юрий Максимович явно нервничал, — чем мы ответим? Что ты, в конце концов, придумал, Павел?
— Ничего нового, всё уже давно придумано до нас. Ответим любовью…
— Че-ем? — изумился Хромов.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
1
Как бы не ругали российскую милицию и прокуратуру, работают там нормальные ребята. Просто им присуща на уровне менталитета известная каждому халатность. Потому и рассыпается часто большинство дел в руках умелых и жадных до денег адвокатов. В первые годы работы опера и следователи — романтики. В средних званиях (от старлея до майора) — это социально незащищенные люди, которым государство платит меньше, чем уборщице служебных помещений в банке или менеджеру средней руки. Поэтому прозревшие от такой несправедливости уходят, другие — пьют горькую, а третьи врастают в систему ржавыми болтами, скреплённые с нею не по резьбе, а на вездесущем клею «пофигизма» и маразма, царящего в ней от общей безысходности. Продажные, конечно, тоже встречаются, но это те, у кого не убивали друзей или те, кто вообще оказался под этими погонами с единственной целью — карьера. Плоха ли, хороша ли система, но если из неё когда-нибудь выпадут все болты, она простоит ещё несколько минут за счёт ржавого налёта и непременно рухнет, погребая под собой потребителей-обывателей, которые недавно поплёвывали с пренебрежением в сторону стражей порядка. И опять будут вопить журналисты и гуманисты: ах, надо было платить милиции, врачам и учителям. Но это будет уже в другой, какой-то иной системе, если ей вообще суждено сложиться. Но в итоге начнут платить ровно столько, сколько необходимо для того, чтобы она едва стояла и не рухнула при первом дуновении ветра. Но и та система будет заставлять, к примеру, свои болты вращаться не по резьбе и говорить вместо «осуждённые» — ос ужденные.
Сергей Петрович Ерышов находился как раз в фазе перехода из второй стадии в третью, и уже крепко подумывал: соскочить ему с системной резьбы или забить на всё по примеру старших товарищей. Такие, как он, работали ещё хорошо, но лишь для того, чтобы самим себе доказывать — всё предыдущее было не напрасно, а профессионализм — не пропьешь, не разбазаришь. Когда он встречался в больнице со Словцовым, он ещё испытывал служебное рвение, но сейчас, беседуя в своём кабинете с Пашей, работал, скорее, по инерции. Единственное удовольствие, в котором он себе не отказывал — подёргивать собеседника за поводок, не для того чтобы упиваться властью, а дабы ощущать постоянно необходимое в такой работе преимущество. Возможно подобное испытывают шахматисты, загоняя партнёра в угол. Но в этот день как-то не складывалось. С утра его «достал» начальник безопасности «Траст-Холдинга» Астахов, который, по всей видимости, имел кое-какие сведения о покушении на Хромова и случайной (ли?) пуле в Словцова. За этого «глухаря» Ерышова стабильно шпыняло начальство. А тут Астахов со своими «катренами от Нострадамуса», намёками на руку из заграницы и необходимостью подключить к этому делу ФСБ, как будто ему самому это не под силу. Ерышов не любил «ходить вокруг да около», Астахов же ничего толком не сказал, оставив после себя больше вопросов, чем ответов. И тут ещё объявился новый задержанный: инвалид и кавалер ордена Ленина Павел Леонидович Валгин, изъяснявшийся куда более туманно, чем Астахов, но в одном с ним направлении, отчего возникало чувство, что поют они либо по одним нотам, либо действительно где-то рядом конец ниточки, за которую надо потянуть. Определив в Паше «ботаника» и алкоголика, Сергей Петрович сразу понял, что никакого отношения к снайперскому оружию он не имеет, но, с другой стороны, связь с этим стволом была единственной возможностью его задерживать. Не за бутылки же со стихами и коньяком?!