Эмили, стр. 3

Я прислонилась к стене. Ноги не держали меня, отчасти потому, что я тоже перебрала немного, отчасти из-за его магической близости.

— Привет, — сказал он.

— Привет, — отвечала я. Я никогда за словом в карман не лезла.

Он внимательно осмотрел меня, словно выбирая на палитре нужный оттенок цвета.

— Выпивка кончилась, — сказал он, допивая из бутылки последний глоток.

Он был весь белый как мел, даже зубы, только в кончики пальцев у него прочно въелся никотин.

— Как, вы сказали, вас зовут? — Голос его, утратив прежнюю резкость, стал мягким и нежным.

— А я вам и не говорила, — ответила я как можно равнодушнее. — Но раз уж вы спрашиваете, Эмили.

— Эмили — красивое имя, старомодное. Вы старомодны?

— Это зависит от того, что понимать под старомодным — чопорное викторианство или разгул Реставрации?

Он взял меня за руку.

Он пьян, повторяла я про себя, стараясь сохранять присутствие духа.

— Ренуаровская женщина, — сказал он.

— Это из тех толстух с виноградом? — спросила я.

— Нет, то Рубенс. Ренуаровские девушки — изящные голубоглазые блондинки с нежно-розовой кожей. Странно, — он бросил на меня разящий насмерть взгляд, — вы совсем не мой тип, а возбуждаете меня чертовски.

Опустив глаза, я, к своему ужасу, увидела, что мои пальцы переплелись с его, а мой единственный необкусанный ноготь вонзился в его ладонь.

Внезапно его пальцы коснулись моего кольца.

Я попыталась выдернуть руку, но он не отпускал ее, внимательно рассматривая кольцо.

— Кто вам его подарил? — спросил он.

— Седрик, — отвечала я. — Мой… жених. Ужасное слово, правда? — Я натужно хихикнула самым жалким образом.

— И кольцо ужасное, — сказал он.

— Оно очень дорогое, — вступилась я за Седрика.

— А почему ваш жених не с вами?

Я объяснила, что Седрик в Норфолке, устраивает свою политическую карьеру.

— Вы давно помолвлены?

— Почти полтора года.

Рори неприятно улыбнулся.

— И часто он вас любит?

Я попыталась принять оскорбленный вид, но у меня ничего не вышло.

— Его это вообще мало волнует, — пробормотала я.

Рори раскачивал пустую бутылку, держа ее двумя пальцами за горлышко.

— Стало быть, он к вам равнодушен?

— Мы с ним отлично ладим.

— С обожаемого предмета обычно глаз не спускают.

Мой взгляд невольно обратился к Тиффани, мирно спавшей, опустив голову на плечо блондинки.

— Я ее не слишком обожаю, — сказал он, проследив за моим взглядом.

— Она потрясающе выглядит, — искренне заметила я с завистью.

Он пожал плечами.

— Корпус от «Роллс-Ройса», а мозги от «Мини».

Я снова хихикнула. Внезапно он наклонился и поцеловал мое обнаженное плечо. Волна возбуждения прокатилась по мне. Еще минута, и мое платье, вместе со всеми булавками, просто воспламенится.

Я перевела дыхание.

— У меня дома есть бутылка виски, — сказала я.

— Так чего же мы ждем, пошли!

Глава 2

Мне было стыдно. Я сознавала, что ужасно виновата перед Седриком, но мне еще никогда в жизни не встречалось такое воплощенное искушение, как Рори Бэлнил. Как Оскар Уайльд, я могла устоять перед чем угодно, кроме искушения.

Мы брели по Кингз-роуд в поисках такси и очень позабавились, усаживаясь в ванны, выставленные у магазина сантехники. Потом мы проходили мимо художественного салона. Рори, хмурясь, приглядывался через стекло к выставленным полотнам.

— Ты только взгляни на эту дрянь, — сказал он. — Там бы, если бы не милость Господня, могли быть и мои картины, ведь я — величайший гений двадцатого столетия. Кстати, завтра в одиннадцать я встречаюсь с одним человеком насчет моих картин. Ты лучше сразу заведи будильник, как мы придем.

Какая самонадеянность, подумала я. Уж не думает ли он, что я так легко уступлю?

Рори увидел такси и остановил его. Всю дорогу мы целовались.

Боже, какое это было наслаждение! Я и миллионной доли такого не испытала за все время моего знакомства с Седриком. Вместе с оранжевыми цифрами на счетчике стремительно взлетала моя температура. У Рори было такое изумительное стройное тело. Быть может, потому, что он художник, да еще с примесью французской крови, в искусстве целоваться ему не было равных.

И все же какой-то настойчивый внутренний голос призывал меня остановиться. Я регрессировала со скоростью света, позволяя себе все, что я делана до встречи с Седриком: я слишком быстро уступала, слишком поддавалась и чувствовала себя, как и прежде, неприкаянной и несчастной. Я распрощаюсь с ним у подъезда, решила я твердо, а когда мы были уже у двери, я подумала: я только приглашу его выпить немного, как делают в таких случаях, а потом он уйдет.

Только мы вошли, я дала ему виски, а сама бросилась в ванную, вычистила зубы и вылила на себя полфлакона Мининых духов. Потом я бросилась в спальню и убрала с ночного столика детектив Жоржетты Хейер, заменив ее парой интеллектуальных французских романов, взятых с полки.

— Где ты научилась так наливать? — спросил он, когда я вошла в гостиную.

— Я одно время подрабатывала в баре.

— Это семикратная доза, — сказал он, залпом допивая виски.

— У меня сейчас все перед глазами в семикратном размере, — сказала я. — Я столько сегодня выпила, что вижу и семерых тебя. Великолепная семерка, надо сказать.

— Значит, можно приступать к оргии. Планы Энни в конце концов реализуются.

Я с покорным видом села на софу. Он сел рядом.

— Ну и как? Приступим? — Он не сводил с меня глаз, но и не шевелился.

Я судорожно придумывала, что бы сказать.

— Подожди, — сказал он. — Тебе что-то попало в волосы.

Я так никогда и не узнала, было ли там что-нибудь на самом деле. Но он сделал движение, как будто вынимал что-то, и, придвинувшись ближе ко мне, с неподвижным лицом поцеловал меня.

Ощутив укоры совести, я попыталась оттолкнуть его.

— Я пойду сварю кофе, — пробормотала я. — Ты же знаешь, я помолвлена с Седриком, ему бы это не понравилось.

— Замолчи, — сказал он мягко. Очень медленно он расстегнул все булавки, скреплявшие мое платье — сначала ту, что соединяла лиф и плечико, потом маленькую золоченую под замком «молнии» и, наконец, две, на которых держался мой лифчик без бретелек.

Обнаженная до пояса, я не могла двинуться с места.

— Ренуаровская девушка, точно! — сказал он негромко.

«Остановись, прекрати это!» — сказала я себе, но так и не шевельнулась.

Проснулась я уже утром. Я не закрыла как следует шторы, и солнце жгло мне глаза лазерным лучом. Но еще более жгучей была улыбка Седрика, смотревшего прямо на меня с фотографии. Умирая от жажды, я потянулась за стоявшим на столе стаканом, сделала глоток, и меня чуть не вырвало. В стакане было виски.

Осторожно шевельнув рукой, я чуть не взвизгнула, наткнувшись на чье-то тело. Это Седрик. Я застонала. Нет, Седрик в Норфолке, собирает под свои знамена правоверных. В моей постели лежал неверный. Откинув простыню, я осмотрела его и с первого же взгляда обнаружила, что безупречный вкус не изменяет мне и в состоянии опьянения. И в очередной раз убедилась в том, что соображения мне все-таки не хватает, иначе я не оказалась бы в постели с первым встречным.

С трудом припоминая события вчерашнего вечера, я взглянула на часы. Половина одиннадцатого. Он должен встретиться с кем-то в одиннадцать по поводу картин. Я встала и умылась. Лицо у меня было в пятнах. Кое-как приведя его в порядок, я бросила в стакан с водой пригоршню зельтерских таблеток. Подождав, пока они растворились и осела пена, я выпила и вернулась в постель.

Мне кажется, Рори был все еще пьян, когда я разбудила его. Он встал, раздвинул шторы и достал сигарету.

— Что случилось вчера?

— О, Рори, — взвыла я, — разве ты ничего не помнишь?

— Я помню дождливое детство среди овец в Шотландии, как меня выгнали сначала из Хэрроу, а потом из Оксфорда. Я помню, как приехал в Лондон продать свои картины. А потом — провал в памяти. Помню только бесконечные попойки.