Наездники, стр. 7

Хелина же считала, что Дженни плохо влияет на Билли. Дженни поощряла его пить больше, больше биться об заклад, часто посещать обеды вместо того, чтобы кушать дома. Билли, более эмоциональный и физически менее сильный, чем Руперт, не мог все время справляться с таким неумеренным образом жизни.

Крикливая сексуальность их связи также нервировала Хелину. Билли и Дженни всегда оставляли постель в страшном беспорядке. А стоило посмотреть на белье Дженни, которое она развешивала сушить. Миссис Бодкин неодобрительно поджимала губы, глядя на черные и красные трико без ластовиц, на глубоко вырезанные бюстгальтеры, завязки, поясаподвязки и чулки-сеточки. Дженни, легкомысленная и невнимательная, однажды даже оставила вибратор в неубранной постели, где его и обнаружила миссис Бодкин.

– У Билли болела спина. Я массажировала ему позвоночник, – объяснила Дженни беззаботно. Но миссис Бодкин не убедили ее слова, она считала Дженни распутницей.

Отношение Хелины и Дженни друг к другу было двусмысленным. Дженни завидовала красоте Хелины. Хелина выглядела великолепно даже в купальной шапочке, и Билли никогда не сказал и слова против нее. Хелина, подстрекаемая славой и журналистскими успехами Дженни, снова начала работать над своим романом.

– Она говорит о нем так, как будто пишет «Гамлета», – ворчала Дженни. Дженни сильно раздражало то, что Хелина всегда была слегка отстраненной от ее журналистской работы. Она никогда не обсуждала написанное Дженни, даже, если ее статьи занимали две страницы в «Пост». Когда Дженни напечатала свое наиболее нашумевшее интервью с Киссинджером, озаглавленное «Вы хороши настолько, насколько хорош Ваш мир», Хелина только сказала, и то под нажимом, что ей кажется, что Дженни не совсем уловила всю значимость фигуры Киссинджера. Одна из заповедей пуританского воспитания Хелены гласила, что нельзя восхвалять то, чем ты не восхищаешься. А в этом случае долг становился удовольствием.

– Она не имела в виду, что статья плохая, – оправдывал ее Билли.

– Нет, имела в виду, имела, – мрачно ответила Дженни.

На самом деле Хелена завидовала сексуальности Дженни. Время от времени она беспокоилась из-за того, что Билли, Руперт и Дженни проводят так много времени зарубежом вместе. Руперт почти ничего не предпринимал, чтобы рассеять эти страхи. Для него это было удобно, так как отводило подозрения, которые могли у нее возникнуть относительно него и Хилари.

С середины семидесятых и конный спорт и Руперт изменились. Так как этот вид спорта стал более популярным и количество спонсоров увеличилось, увеличились и призовые ставки. Раньше сезон соревнований по конному спорту продолжался с апреля по октябрь; теперь наездники могли работать круглый год, а благодаря тому, что многие залы были оборудованы для вечерних показов, они были заняты и вечером, и днем. Когда Руперт пришел в спорт, то чтобы сыграть в поло, нужно было лететь в Аргентину, на скачки нужно было ехать в Лонгхемс, а катались на лыжах в Клостерсе. Теперь конный спорт стал всепоглощающей страстью. Всегда на выездках он заставлял лошадей работать так тяжело, что они изнурялись в течении года или чуть более года, и поэтому он бесконечно занимался поиском новых лошадей. Когда он был дома, он тренировал лошадей или торговал их. Лошади занимали всю его жизнь, и он определенно не хотел становиться профессионалом.

Подж путешествовала с ним, восхищаясь им, удовлетворяя его физические потребности, страдая, но не ропща, если какая-то другая женщина занимала его воображение. А в редких случаях, когда он возвращался в Глочестершир, там была Хилари, шумная, сварливая и ненасытная, но представляющая для него огромное очарование.

После вечера, данного в честь Билли и Дженни, Хелина ушла в себя, уделяя все больше и больше внимания домашним делам. – Она проводит время, стирая с Руперта отпечатки женских пальчиков, – отметила Дженни. Хелена тратила много денег на одежду и парикмахерские и много занималась благотворительностью. Хилари не помогала ей. В своих интересах она продолжала убеждать Хелину расстаться с Рупертом.

– Ты талантливая писательница, подавляемая свиньей с устаревшими взглядами, твоя семья, в сущности, – это семья с одним родителем. Какую поддержку он оказывает тебе при уходе за Маркусом? – возмущалась она.

– Неограниченные денежные средства, – честно ответила Хелина.

– Женщины поколения наших родителей жертвовали карьерой ради семейной жизни, – продолжала Хилари, – у тебя же нет необходимости в такой жертве. Практически невозможно быть счастливой в браке, делать карьеру и быть хорошей матерью.

Хелина надеялась, что она хорошая мать. Она действительно была обожающей матерью. Маркус уже начал ходить и его первым словом было слово «мама». У него уже было несколько зубов. Он превратился в красивого, застенчивого ребенка с огромными серьезными глазами и беспорядочной копной тициановских кудрей, которые Руперт настойчиво предлагал состричь. Маркус всегда вел себя настороженно с Рупертом, которого не забавляли ни отпечатки пальчиков, вымазанных джемом, на его чистых белых бриджах, ни тот факт, что Маркус всегда начинал вопить, как только он сажал его на лошадь. Спокойный и веселый, когда отца не было дома, Маркус, улавливая обстановку, становился вечно хныкающим и требовательным, как только Руперт возвращался домой.

Другой причиной раздоров были собаки. Начитавшись статей в «Гардиан», Хелина очень боялась, что от собак Маркус может заразиться болезнью, вызывающей помутнение глаза. Она хотела, чтобы их держали снаружи. Руперт решительно отказался. Собаки были в доме еще до того, как она в нем появилась, холодно заметил он. – Фактически, с тех пор, как появился Маркус, – размышлял Руперт, – собаки были действительно единственными существами, которые радовались его возвращениям домой. – И Руперт, и Хелина мучились от чувства обиды.

Билли огорчался, наблюдая все более ухудшающиеся семейные отношения Руперта и обсуждал их в подробностях с Дженни. Жарким вечером в конце июля накануне их отъезда в Аахен, они лежали в кровати в Пенскомбе, распивая бутылочку Моета.

– Как может такая красивая женщина быть такой озабоченной? – сказала Дженни. – Да если бы я выглядела так как она…

– Ты и выглядишь так, – перебил ее Билли, прижимаясь к зовущей округлости ее бедер, ощущая ее груди.

– Как ты думаешь, я буду выглядеть мило, если заколю волосы, как это делает Хелина? – спросила Дженни.

– Я думаю, лучше побрить твои заросли.

– Ты думаешь, они разведутся?

– Нет. Я думаю, они все еще любят друг друга. Кроме того, внешний мир пугает Хелину, а Руперт не придает значения разводу. В конце концов, семейная жизнь – для того, чтобы иметь детей, и чтобы кто-то вел домашнее хозяйство, а удовольствие можно получить где угодно.

– Я надеюсь, что ты так не относишься к семейной жизни.

– Нет, – ответил Билли и его руки заскользили вдоль гладких складок ее живота.

Дженни втянула живот. – Я должна похудеть. Как ты думаешь, они еще спят вместе?

– Трудно сказать. Он чуть не убил итальянского дипломата, который вздумал приволокнуться за ней пару лет назад. Она – его собственность. А он очень большой собственник.

– Ты думаешь, он хорош в постели?

– У него член, как бейсбольная бита. Отбивал хлебные шарики вдоль всей комнаты, когда мы были в школе.

– Счастливая Хелина, – Джинни села, мысленно возбуждаясь.

– А мой член хорош для тебя? – спросил Билли с беспокойством. Дженни взобралась на него, держась за край кровати, которая устрашающе заскрипела.

– Вполне. Сейчас посмотришь, как хорошо я езжу рысью.

Фактически Хилари была первым серьезным увлечением Руперта с тех пор, как он встретил Хелину; их связь была полна любви и ненависти. Несмотря на ее заявления, что все мужчины – дикие звери, сама Хилари в постели была животным, причем ненасытным; она была практически нимфоманкой. Она редко мылась, была неряхой, у нее был плохой характер. Руперту приходилось все время целовать ее, чтобы закрыть ей рот, а затем еще и обрезать ногти, чтобы она не зарапала ему спину. Он ненавидел ее притворство, когда она все еще продолжала изображать из себя подругу Хелины.