Имоджин, стр. 8

Ники подошел и обнял ее.

— Все в порядке, любимая. Во всем виноват я. Просто, я слишком сильно тебя хотел, а ты хотела меня, верно?

Она молча кивнула.

— Но не на виду у всего прихода, правда? В другой раз мы найдем более уединенное место. — Он посмотрел на часы. — Мне пора ехать.

— Ты будешь мне писать? — спросил он, садясь в свою глянцево-серебряную машину.

Имоджин не знала, сможет ли она перенести столько счастья и несчастья в один день. Радость от того, что он так ее хочет, омрачалась страшным несчастьем его отъезда. «С любовью посмотри в последний раз на все», — подумала она, и глаза ее наполнились слезами. Ники рылся в ящичке для перчаток.

— У меня тут есть кое-что для тебя, — он протянул ей небольшую коробочку и смотрел, как она, наклонив голову, открыла ее с недоверчивой улыбкой на бледных губах. Она вынула отуда красный эмалевый браслет, расписанный желтыми, голубыми и зелеными цветами.

— Как красиво, — восхищенно произнесла она, надевая браслет себе на запястье, — не стоило… я поверить не могу… мне никогда не дарили… Я никогда не буду его снимать, только в ванной. Он похож на цыганскую шаль, — добавила она, поворачивая его на солнце.

— Потому что это подарок от цыганки, — сказал Ники, включая зажигание. — Увидимся, когда вернусь из Парижа.

И, легко поцеловав ее в губы, он отъехал с громким выхлопом, от которого в ужасе метнулся в сторону кот, удобно отдыхавший на обочине дороги среди кустов кошачьей мяты.

Выезжая на шоссе А-1, Ники без малейшего стеснения подумал про себя, что Имоджин куда больше обрадовалась подаренному браслету, чем его мексиканская красотка, которая, чуть-чуть повизжав от удовольствия, попросила Ники оставить безделушку при себе, чтобы муж не заметил ее и не устроил по этому поводу шум.

Глава третья

Имоджин с трудом дождалась следующего утра, чтобы, появившись в библиотеке, рассказать Глории о Ники. К счастью, мисс Наджент отправилась на похороны, ее заместитель мистер Клаф был все еше в отпуске, мистер Корнелиус в вестибюле главного входа занимался организацией выставки рыболовных снастей, чтобы таким образом поощрить читателей к ознакомлению с новыми книгами о досуге и спорте. Поэтому Глория и Имоджин оказались более или менее предоставленными самим себе.

— Вот он, — сказала Имоджин, раскрыв ежегодный справочник «Мир тенниса» за 1977 год и показала Глории фотографию Ники, где он вытянулся, напрягая мышцы для удара сверху. — А здесь он уходит с корта после победы над Марком Коксом.

— О, я его знаю, — сказала Глория, вглядываясь в снимки. — Видела по телевизору на Уимблдоне. Кажется, там была какая-то стычка из-за того, что он запустил ракеткой в судью на линии? — Она повернула книгу ближе к свету. — Да, смотрится что надо.

— А в жизни намного лучше, — заверила ее Имоджин, рассеянно складывая несколько романов в стопку документальной литературы. — Он умеет так на тебя смотреть и говорить таким голосом, что только ты можешь его слышать. А потом мы отправились на эту божественную прогулку по торфяникам, и он сказал, что когда меня первый раз увидел, это было для него как удар молнии.

— Он к тебе приставал? — спросила Глория.

— Ну, — сказала Имоджин, покраснев, — мы ничего особенного не могли себе позволить, потому что из-за угла неожиданно появился со своей собакой церковный староста.

Глория снова посмотрела на снимок, потом с недоверием на Имоджин. Она же такая простушка, как мог мужчина вроде Ники увлечься ею? Она даже почувствовала легкое раздражение: раньше всегда у нее, Глории, бывали приключения, а Имоджин слушала ее с благоговейным изумлением.

— Когда ты теперь опять с ним встретишься? — спросила она, откладывая для починки роман Катрин Куксон.

— Ну, он будет играть в турнирах почти все лето, но он сказал, что мы увидимся скоро и в более уединенном месте, — сказала Имоджин, показывая подруге свой красный браслет. Она была разочарована тем, что Глория не проявила особого восторга. Потом она кротко добавила: — Подумать только, Глория, если бы ты не уехала в Моркамб, — она нервно огляделась вокруг, — то есть, если бы не «заболела», ты бы пошла со мной в теннисный клуб, и он бы влюбился в тебя вместо меня.

Она вдруг почувствовала ужас от одной этой мысли.

— Не говори глупости, — сказала Глория, взбивая себе локоны и приободряясь от сознания того, что Имоджин права.

— По крайней мере, он обещал мне написать, — вздохнула Имоджин. — Ах, Глория, ты не представляешь, какой он красивый.

На деле Ники показал себя крайне ненадежным корреспондентом. Он прислал ей открытку из Рима с пожеланием видеть ее там. Вернувшись с почты, Имоджин написала в ответ длинное и страстное письмо, на что у нее ушло несколько часов. Душу она излила с помощью оксфордского словаря цитат.

Турнир в Риме закончился, и Имоджин светилась от гордости, прочитав в газете, что Ники дошел до четвертьфинала, где был выбит после упорной борьбы. Потом он поехал в Париж, где упорно пробивал себе дорогу в одиночных матчах, а в парных даже дошел до полуфинала. В каждой газете отмечалось, что он улучшил игру, но письма от него не приходили.

— Он тебе позвонит, когда вернется в Англию, — утешала ее Джульетта.

Но Имоджин пребывала в отчаянии. Все это было похоже на какой-то сон, и, возможно, ее последнее письмо показалось ему слишком слезливым и расхолодило его. Да и какое право у такой неуклюжей и толстой девицы думать, что Ники увлекся ею? Она не могла есть, не могла спать и кружила по своей комнате, прокручивая пластинки и читая любовные стихи. Ники перевернул ее сердце, словно старый ящик письменного стола, в котором все перерыли.

В третий понедельник после их первой встречи Имоджин шла в библиотеку, уже потеряв всякую надежду. Письма не было в субботу, и не было этим утром, после бесконечных сорока восьми часов ожидания. Она боялась позвонить домой и узнать, не пришло ли что-нибудь, потому что отец мог быть еще там. В тот день ей предстояло работать до восьми вечера, и она не знала, как вытерпит все это время. Ее тоска еще больше усиливалась красотой дня. Легкий бриз волновал сверкающую молодую траву. Вдоль дорог пенилась цветами коровья петрушка, на темной листве конских каштанов висели белые свечки. Кусты боярышника, взрывавшиеся подобно ракетам, под теплыми лучами солнца источали сексуальный парфюмерный аромат. Все это буйное и сладострастное цветение напоминало о наряде невесты. Она поспешила войти в узкие улочки Пайкли с их почерневшими домами и закоптелыми дымоходами и скрыться в прохладном сумраке библиотеки.

Ее встретила мисс Наджент в темно-бордовом платье и отвратительном настроении.

— Ты опоздала на десять минут. Здесь две тележки с книгами, которые надо расставить по полкам. Ты не заполнила половину формуляров на выдачу за субботу. Ты послала мэру запоздалое напоминание насчет книг, которые он вернул уже несколько недель назад. Словом, хорошего мало. Есть сколько угодно желающих получить твое место.

— Не знаю ни одного такого, — пробормотала Глория, промелькнув мимо в желтых шортах и плотно облегающем шоколадного цвета джемпере. Она свалила на тележку стопку книг и прошептала Имоджин: — Старая вешалка вышла на тропу войны. Никто ничего не может сделать как положено. Старик Корнелиус должен был вернуться из отпуска, но вместо этого прислал телеграмму: «Сижу на мели в Гибралтаре». Думаю, втюрился в какую-нибудь шалаву. Письмо получила?

Имоджин покачала головой.

— Это позор, — заявила Глория с решительностью тайного облегчения. — Не волнуйся, все мужчины туго раскачиваются на письма. В субботу я была на обалденной вечеринке. Там был Тони Лайтбенд, он только о тебе и думает. Собирается устроить встречу вчетвером.

— Отлично, — сказала Имоджин без особого восторга. Тони Лайтбенд был ростом пять футов и три дюйма, носил очки толщиной с дно пивной бутылки и надувался от собственной значительности.

— Клаф вернулся из отпуска, загорел и похорошел, — сообщила Глория.